Русский вопрос и институт будущего - Кургинян Сергей Ервандович - Страница 8

К тому моменту, когда давление становится критическим, ядро этими уже стянутыми ремнями выжимает из массы тела строительное вещество для себя, одновременно уменьшая его объем и проталкивая в горловину (рис. 5д). (Существенно необходимо, чтобы внутреннее давление повышалось быстрее внешнего.) Однако довести соотношение объемов тела и института будущего до оптимума цивилизация не успевает, так как процесс переходит в стадию временного взрыва, когда сами стенки контура приходят в движение и смыкаются в воронку с поворотом стрелы времени (рис. 5е). Под угрозой немедленного затягивания институт будущего успевает только развернуться и, войдя в горловину, открыть шлюз, пронося как бы "в когтях" удерживающих оснований, расположенных в тыловой части сгустка – в следующий цикл лохмотья плотно схваченной части цивилизационного организма. Оставшаяся значительная часть срывается и уходит в воронку, пополняя полости захоронения субстанциональных отходов.

В этом историческом процессе активно действует время, более активно, чем в других цивилизациях (в западной оно – циклично, а в восточной играет роль пассивного катализатора). Здесь оно импульсивно, взрывно, и в этом смысле можно говорить об исторических дельта-функциях времени применительно к данному типу цивилизации.

Собственно субстанциональная рыхлость цивилизации заключает в себе, с одной стороны, опасность оборотничества, химеричности принимаемых форм, а с другой преимущество выбора и самовыращивания скелета института будущего в соответствии с духом времени.

Конец комментария.

Такой метод движения в будущее заставляет цивилизацию не только не избегать разрушений и дискомфортов при сжатии "горловины", но в каком-то смысле "ждать" такого давления, такой степени раскалённости своей массы, при которой наконец гром грянет, и в хаотическом верчении сплющенной массы возникнет вероятность флюктуации, близкая к единице. Эта бесконечная эксплуатация создания института будущего в отсутствие ядра методом достижения флюктуации за счет усиленных потрясений неизбежно ведет к тому, что каждый новый институт будущего и каждая новая горловина все более дорого стоят цивилизационному субъекту, поскольку при глобальном истощении требуют все большей жертвы при стремительно убыстряющемся времени. И сказать здесь что-то в упрек оппозиции, как современной, так и прошедшей столыпинской, было бы огромной несправедливостью, ее роль – ведение боев в арьергарде истории; ибо ее усилиями, как и усилиями Столыпина у порога прошлой горловины, или – Алексея Михайловича Романова у порога горловины пред-предшествующей, замедляется темп сжатия субстанции у порога истории, т.е. в преддверии очередной исторической горловины.

Мы, таким образом, начинаем находить некий смысл в кажущейся бессмысленности и абсурдности действий нашей политической оппозиции. Все эти кривлянья, гримасы, все эти разрывы, гротески и несоответствия – не только комичны, но и трагичны, не только абсурдны – но и осмысленны, потому что представляют собой как бы "страдания умирающей ткани". Я не хочу смеяться над этим, не хочу надменничать в микроне от катастрофы. Если старая оппозиция, если все наше "старое" выдержит "бои в арьергарде истории" – честь ему и хвала.

Важно, чтобы старое не задушило в объятиях формирующийся институт будущего. Задача-минимум – не допустить этого и, помогая арьергардным боям, внося хоть какой-то порядок в их хаотичность и хоть какую-то пластику в их неудержимую судорожность, вести основную работу над институтом будущего. Задача-максимум – сформировать институт и обеспечить прорыв уже в первом десятилетии XXI в.

Сверхзадача – добиться совместимости нового института с исторической субстанцией, снять антагонизм, сохраняя способ исторического движения – трансформировать его, спасти тем самым от очередной катастрофы просто людей, то главное, ради чего мы мыслим и существуем и над чем не смеем приподыматься, становясь в надменную позу неких экспериментаторов и знатоков. Хотим мы или нет, но, отдавая дань Алексею Михайловичу, мы должны видеть при всех аномалиях и отклонениях роковое и вместе с тем просветленное историческое величие Петра I. Хотим мы или нет, но, отдавая дань Столыпину, Витте и даже Деникину, мы должны без патетики, трезво и в чем-то даже жестоко анализируя фигуру Ленина, видеть его историческое величие, причем величие иное, нежели у его антагонистов. Здесь не может быть смешения авангардистов с арьергардиетами, чем пробавляется сегодня эклектическая старая оппозиция.

Иное напряжение мысли нужно, чтобы проникнуть в суть и понять полярность и единство, понять неизбежность двойственности и место ее элементов в тройственном целом. Если мой разбор типов "институтов будущего", при всей его неполноте и пунктирности, хоть в чем-то поможет такому пониманию, я буду считать решенной хотя бы часть задачи-минимум. Но не сниму с повестки дня ни главной задачи, ни сверхзадачи. Ибо XX век – особое время в развитии цивилизации, и новые циклы не суть повторение старых.

Возможно, открыть заслонку и пройти горловину не удастся. Тогда цивилизация начнет испаряться. Но это будет особый тип испарения. Не тот, с помощью которого уходили из истории нынешние мертвые цивилизации. Может быть, это описание, мною проделанное, объяснит мыслящему меньшинству мира, что его ожидает даже не испарение некоего важного элемента симфонического целого, а колоссальный и смертоубийственный взрыв в узле сжатой и не проходящей в новый цикл русской субстанции. Как может выглядеть этот взрыв? Я уже много писал о фашизме. Это отдельная тема, и здесь я лишь кратко обозначу самое важное.

В случае неоткрытия горловины конфликтность цивилизационного субъекта со своим институтом будущего возрастает существенно и нелинейно, происходит симбиоз старого и нового, т.е. мутация. Это соединение порождает особого монстра, который питается всем веществом субстанции, превращая его в антивещество. Соприкасаясь со стенками цикла и полостями циклов, антивещество взрывается, уничтожая форму и разнося обломки этой формы далеко за пределы зоны истории данной цивилизации. Вулкан антивещества выплескивается, накрывая других черной лавой и исторически аннигилируя все смысловое и историческое субстанциональное вещество всеобщей истории. Ни каналов изоляции, ни кладбищ исторического захоронения не будет. Будет – НИЧТО, действительно ставшее в этот момент всем. Будет исторический коллапс.

Завершая этот анализ, в котором мне хотелось совместить практический и теоретический дискурс, я могу в очередной раз выделить его ключевые моменты.

Это, во-первых, утверждение о догоняюще-модернизационном характере нашей патриотической оппозиции, образно говоря, "догоняющей догонятелей".

Это, во-вторых, динамика гротескных превращений, вызванных догонятельной квадратурой, взятой в виде стратегии действия.

Это, в-третьих, образование запрещенной, заколдованной зоны в мышлении, называющем себя патриотическим. Это мышление не в силах выйти в ключевых вопросах за пределы навязанных ему форм субъектности и типов исторического движения. При этом исчезновение метаформы, авторского изобретения русской культуры, производимое под фанфары патриотизма, добивает Россию как субъект мировой истории, а не отстаивает ее.

Это, в-четвертых, расшифровка причин подобного извращенного действования, расшифровка технологий формирования усеченного и деформированного мышления через введение понятия "бои в арьергарде". Введя это понятие, я задним числом объясняю и исторически оправдываю этот тип поведения. Вместе с тем проблема нового встает во всей ее полноте. Решить эту проблему – т.е. создать институт будущего и осуществить прорыв – суть не теоретическая или не только теоретическая задача. Работая на ее решение вместе с другими, я верю и в будущее, и в прорыв. Что касается понимания, то важнее всего, наверное, понять всю неизбежность решения нами именно этой задачи. Здесь и судьба России, и судьба всемирной истории.