Махно - Веллер Михаил Иосифович - Страница 22

• Предыдущая
• 22/77
• Следующая

К лету 18-го Красная Гвардия была уже разоружена новой Красной Армией и расформирована. В Гвардии были эсеры, анархисты, меньшевики, то есть несогласные в чем-то с диктатурой большевиков люди. И ветераны, гордившиеся заслугами еще с весны 17-го. И непокорный, партизанствующий и разбойничающий элемент. Короче – гвардия свой срок отработала и была выкинута. Чистка, фильтрация, модернизация. Но название оставалось еще долго – красногвардейцы. Бойцы, то есть, за рабочую революцию против буржуазии.

Цвета анархии – красный и черный. Но красный уже «приватизировали» большевики. Черный – остался отличием.

Знамена, транспаранты, повязки – черные. Надписи – белым или серебряным. Грозно для врага, куражис-то для своих. А череп с костями на черном фоне кто только не изображал за много десятилетий! Боец хочет наводить страх, это так простительно...

«Смерть или свобода!» – били по ветру буквы на реющих знаменах. «С угнетенными против угнетателей – всегда!» – выгибался дугой лозунг под ветром. Грозно, благородно – и искренне.

– Земля наша кормилица – черная; и смерть врагам мы несем черную, а мысли наши и слова – белые, светлые.

– Да здравствует наша, крестьянская, народная – Черная Гвардия!

С середины лета стремительно наращивается повстанческая армия Махно. Это своего рода «кадрированная армия резервистов»: разбита на роты (по деревням), батальоны (группы деревень и большие села). Собрались – метнулись – ударили – рассеялись и исчезли.

Вы что же думаете – с классическим гимназическим образованием анархисты не слышали фамилии Риэги и не читали в истории наполеоновских войн об испанской герилье?

...К хорошему человек привыкает быстро, и после трудового дня закусить стакан водки ломтем сала махновский штаб не избегал. Как сказали бы сейчас – лечебно-профилактическая доза для снятия стресса после нагрузок.

– Мы должны использовать выпавший нам уникальный исторический шанс! – гудел приятным баритоном Волин. – Именно сейчас, при всеобщем развале и безвластии, мы должны каждый день расширять сферу своего влияния и анархического уклада жизни. За порогом какой-то величины – мировая реакция уже не сможет повернуть процесс вспять. Крестьянская масса, если во главе ее стоит маленькая, но твердо сплоченная идейная группа, зубами и когтями, всей кровью и плотью будет защищать свою кровную землю!

Удержись тут на одной стопке. Звякало, булькало, играл лунный свет: ударили по селу первые петухи, крепка ночь за полночь.

– Мужик уважает силу, – тонким голосом рубил Аршинов-Марин. – А чужака мужик не любит. Если ты бьешь немца – мужик тебя уважает. А битый – он задумывается. Задумается – и пойдет в Германию, свою буржуазию бить.

– А варта сама разбежится, – даже в полумраке блестела жемчужная улыбка красавца-моряка Щуся.

К сентябрю повстанцы привели киевскую власть в раздражение. Пришел сбор урожая – а посланные обозы вырезаются и исчезают вместе с охраной!

– Этими бандитами пора заняться всерьез!

Гайдамацкие эскадроны патрулировали дороги, искали стычек. Германо-австро-мадьярские роты, при пулеметной повозке и полевом орудии, стояли гарнизонами в селах покрупнее. Отрядили два аэроплана – для наблюдения и оперативной связи! Образца 1916 года «Ньюпоры» на своих велосипедных колесах садились на любую лужайку и, почихивая, могли летать на грушевом перваче.

А слава уже шумела! «Махно там, Махно сям, Махно вездесущ и неуловим!» Грабанул склад Федька Щусь с братвой – «Махно ударил!», разгромил на шляху десяток подвод с отделением конных свой бывший пастух Семка Каретник – «Махно отбил!» Пошаливали да расшалились: серьезные хлопцы.

Полк немецкой пехоты, полк гетманской варты и четыре эскадрона венгерской конницы выделила власть для организованного уничтожения бандитизма в районе Гуляй-Поля. Методично прочесывали села, перекрывали дороги, стягивали кольцо.

Как ведется антипартизанская война? Да очень просто, хотя обычно с малым эффектом.

Клеятся по станциям, почтам, телеграфам, магазинам, заборам – объявления: такие-то вне закона, а за поимку награда столько-то, а за мертвого столько-то, а за любые сведения столько-то. Сообщать местным властям. Когда сумма достигает критической массы – остается только ждать: раньше либо позже выдадут обязательно.

Обыскивают и допрашивают всех подозрительных, пуская в ход «меры физического воздействия», равно как и «психического»: угрожают расстрелом семей, бьют, пытают, режут, казнят. На войне белые перчатки пачкаются быстро. Смерть товарища озлобляет, кровь подозреваемого врага распаляет. Выбивают информацию.

Жгут и расстреливают для устрашения – в населенных пунктах подозреваемой зоны.

А сверху с тарахтящих аэропланов сбрасывают вымпела с координатами вооруженных скоплений.

А разведка вербует информаторов и прикидывает линейкой и циркулем по карте: далеко ли успел отойти враг после последнего столкновения, какой район и в каких направлениях блокируем?

Неделю загоняли профессиональные офицеры Великой Войны (она еще не называлась I Мировой, она еще продолжалась...) махновцев до кучи, в кольцо: сжать и уничтожить. Неделю ускользали легкие летучие отряды, ан всё только в одном направлении...

И вот тебе лесок. Жи-иденький лесок, чащоб в Новороссии нет. И всей махновской армии в том леску – пара сотен. Остатки отряда его, остатки Федьки Щуся, остатки Семки Каретника. Остальные – кто к себе сумел раньше ускользнуть, а кого побили в поле.

Патронов мало. Животы подвело. Пощады не предвидится.

Народное войско имеет перед регулярным два недостатка: неорганизованность в действиях – и нестойкость в передрягах. Запахло смертью, и людишки приуныли.

– А может, попробовать сдаться?

– Лучше сам стреляйся, а то больнее будет. – Поржали мрачно.

– Выход один – ждать ночи, и в темноте пробираться... може, по одному.

– Да светлы сейчас ночи, луна большая.

– А по-козацки? Через камышинки срезанные дышать – и через реку под водой. А там вышли, ударили – и ушли. Га?

– В зад себе воткни ту камышинку. От коней не уйдешь.

– Та в темноте же!

– Да де ты взяв те камышинки? Чи воны здесь растут? Здесь луна тильки растет, казали же тоби!

Подвели итог. По одному – передавят. Скрытно – заметят. Сидеть ждать – переморят. Прорываться – уничтожат разом.

Когда смерть накрыла – инстинктивно люди жмутся в единый организм, на миру и смерть красна; не для смерти жмутся, а знает естество глубинное, что единый кулак сильней россыпи, единое усилие может сделать чудо, неподсильное порознь. И смотрят в надежде по сторонам: кто голова? кто, как на стержень, общую силу на свою волю намотает? Потому и готовы умереть за вожака, что сила в единстве, а единство в подчинении сильнейшей воле.

Вожак – это хладнокровие, уверенность и презрение к смерти. Это тот, кто всегда знает и всегда готов. И приносят ему себя в подчинение для своего же спасения, и могут просить униженно: прими.

Спокойный и злой, шагал Махно взад-вперед по полянке, вдавливая высокие каблуки сапожек в пружинящий лесной перегной. Руки за спиной, ноздри раздуты, верный адъютант Сашка Лепетченко никого не допускает.

– Слухай сюда! За рекой – пулеметы: на плеск и взмах всех посекут. На холме – конница: в угон покрошит. На тем поле у балочки – пушки, и достанет нас шрапнель хоть тут где. А на дорогах разъезды должны быть, не дурны ж воны. И хрен ты проскочишь. А вон то – бери биноклю, давись! – снаряды подвезли, с подвод разгружают. И перещелкают, как мух. Окопаться нам немае чем, и коней всих побьют. Ну – Федька? Ну – Семка?

Матерые бойцы, злые ругательства сплевывают: «Семи смертям не бывать, одной не миновать».

– Гоп, кума, нэ журысь, у Махно думки завелись!

Он не смущался никогда и был уверен всегда. Он нес вокруг себя пространство удачи. Он стал легендой после того боя. Никакого боя быть не могло, а заведомое уничтожение, спланированное и подготовленное.

• Предыдущая
• 22/77
• Следующая