Б. Вавилонская - Веллер Михаил Иосифович - Страница 45

• Предыдущая
• 45/47
• Следующая

Ленин (дразнится). А кто у нас политическая проститутка?

Троцкий. За то и не любите, что я ни под кого из вас не лег.

Ленин. О-ох... Зачем я только все это вижу... Мне плохо.

Сталин. А кому сейчас хорошо.

Ленин. Наденька!..

Крупская. Да, Володенька?

Ленин. Позови, пожалуйста, товарища Инессу Арманд.

Арманд (баюкая Ленина вместе с обступившими его Матерью, Коллонтай и Крупской; поет). Вихри враждебные веют над нами, злобные силы нас... вас... нас... злобно? гнету-ут...

Ленин. Это и есть райские гурии? О господи, куда я попал... Правы были большевики – все это поповские сказки. Нет никакого рая на том свете, а только черт знает что такое. Отпустите меня, старые ведьмы!

Поручик (под гитару). За нашим бокалом сидят Комиссары, и девочек наших ведут в кабинет...

Брежнев. Я люблю девочек. И Комиссаров люблю.

Хрущев. Правильная мысль. Выпить после работы. Я поднимаю этот бокал за...

Сталин (поднимая два рога с вином). Мыкыта.

Хрущев (быстро). ...за дорогого и всеми любимого...

Сталин. Это не твои рога?

Хрущев. Хе-хе-хе. Ха-ха-ха. Никак нет. Вам виднее, товарищ Сталин.

Сталин. Я предлагаю выпить за то, чтобы товарища Хрущева положили в Мавзолей.

Ленин. Сейчас. Еще чего. Он толкаться будет.

Сталин. Дали успокоиться. И тут же выкинули вон! собакам! как падаль!

Хрущев. Товарищ Сталин! Это был просто политический акт! Ну вы же сами учили – все грехи сваливать на предшественников. Народ должен верить в вождя. А для этого все плохое надо приписать прошлому вождю. Для своего времени вы были правы. Но уж очень страшно всем было. От страха и работали хуже, ответственности боялись. Надо было воздуху-то подпустить, чтоб дальше страну двигать. А так-то я ничего.

Сталин. Так. А теперь – не страшно? А теперь – без страха работают лучше? Двинули страну? Кому двинули? Продуванили, да, раздербанили? Воздуху подпустили. Вони подпустили!

Троцкий. Боже мой, неужели нельзя хоть сейчас, спокойно, в дружеском кругу, выпить чаю, отдохнуть, поговорить спокойно о милых пустяках, вспомнить с улыбкой минувшие дни... неужели мы всей своей беззаветной деятельностью во имя высшей цели, всем своим святым горением и самосожжением не заслужили хоть час спокойной человеческой жизни? Ведь если я гореть не буду, и если он гореть не будет, и если мы гореть не будем – то кто же здесь рассеет тьму?

Горький. Дорогой вы мой человек. Где уж нам, дуракам, чай пить. Это вы в своем хедере беллетристики начитались. Люди, мол, просто сидят себе и пьют чай, а в это время складываются их судьбы и разбивается их счастье... А на самом деле – какой чай? Спирт. Шашку! Коня! Человек – это звучит гордо! А выглядит мерзко. Кто сказал? Не помню.

Ленин. Коммунистом можно стать лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество. Хм. Как-то коряво. Но ничего. Схавают. Да, вот, тоже, помню писателя. Не нашенский. Тоже написал. Про безумное чаепитие. Они там чай пили-пили, пили-пили, посуды грязной уйма, переругались все, девочку какую-то обидели.

Комиссар. Вот которые чай пили – они-то державу и пропили в результате. Это ж надо – чтоб от Японии до Англии зияла родина моя!

Врач-вредитель (делает ему укол). Это вы спрашивали, кто еще хочет Комиссарского тела? Нет? Ничего, все равно успокойтесь.

Сталин щеточкой чистит сапоги. Заботливо отряхивает мундир. Держится рукой за сердце. Достает пузырек, капает в стакан, выпивает, ждет.

Ленин, приволакивая ногу, тяжело садится. Вытряхивает из трубочки таблетку и кладет под язык. Прикрывает глаза, тяжело дышит. Потом начинает поправлять старенький галстук, аккуратно поддергивает брюки на коленях.

Троцкий макает тряпочку в миску с холодной водой и прикладывает к голове. Пенсне падает с носа в мисочку, он вынимает, смотрит, не разбились ли, вытирает и кладет на стол рядом. Опять макает тряпочку и прикладывает.

Брежнев с трудом падает в кресло, тяжело дышит, утирает слезы. Щупает себе лоб, считает пульс. Машет рукой и закуривает сигарету.

Хрущев хлопает рюмку и, накинув на плечи плед, садится сгорбившись и пригорюнившись. Покачивает головой и вздыхает, шепча что-то.

Женщины хлопочут у стола, убирая грязную посуду, наливая чай и водку.

Поручик (вертя наган). Рука не поднимается. А зря.

Комиссар. Пресвятые угодники. Десница Господня.

Поручик. Что – тяжеловата шапка Мономаха?

Комиссар. Сик транзит глориа мунди.

Поручик (глумливо). Ударно потрудился – культурно отдохни.

Комиссар. А не отпить ли нам кофею?

Поручик. Отнюдь, сказала графиня. Наливай.

Царь, сняв мундир, штопает на нем дырочки.

Врач слушает легкие Горького через стетоскоп.

Керенский задумчиво рассматривает перед зеркалом платье сестры милосердия.

Чернышевский пишет и рвет, пишет и рвет, вставляет в подсвечник новую свечу и зажигает ее.

Герцен протирает колокол.

Царь. Господа! У меня есть прекрасная мысль, господа. А почему бы вам всем тоже не отречься? Как будет счастлива наша многострадальная Россия, если наступит такое общественное примирение, господа!

Керенский. Браво, гражданин Романов!

Сталин. Поздно. Кто отрекся – тому и капут.

Царь. Но ведь в итоге – кто не отрекся, тому тоже капут, как вы выражаетесь. Так чего ради мучить себя и людей?

Ленин. Дело делать надо, батенька.

Царь. Делали-делали. И вот мы здесь, господа. Так какое дело сделано? Что вы имеете в виду? Что государством должен управлять не помазанник Божий, а ваши кухарки? Ну, вот они поуправляли. Теперь упражняются в торговле разбитыми корытами.

Поручик. Давай пожмем друг другу руки.

Комиссар. И в дальний путь на долгие года.

Сталин. На Магадан, на Магадан ушел последний караван. Где же ты, моя Сулико?

Хрущев. Кукурузу посадим, свинок разведем, сало будет.

Брежнев. Футбол будем по телевизору смотреть.

Ленин. В шахматишки перекинемся. В городки.

Троцкий. На теплом солнце будем греться. Мемуары писать.

Герцен. Звонить перестанем. Деньги домой вернем.

Чернышевский. А нас за это в Сибирь не посадят. Как я не люблю Сибирь! Холодно, безлюдно. Что делать в Сибири интеллигентному человеку? Нечего там делать. У чукчей губернаторствовать, что ли.

Герцен. А как у меня уши-то заложило от этого колокола!

Арманд. У меня с этой революцией совсем дети от рук отбились. Все воспитание забросила. «Няня, принесите дитя». «Няня унесите дитя». На хрена нам такое раскрепощение?.. И климат в Москве мерзкий, а в Париже каштаны цветут...

Крупская. У тебя хоть дети есть.

Арманд. Ну ты тоже, тихоня – тихоня, а такого парня себе отхватила!

Коллонтай. Хоть лысый, а муж. Знаменитый, опять же. Господи, почему я не вышла замуж за интеллигентного человека. А ведь сколько было претендентов! Это бородатое матросское жлобье, не понимающее ни в душе, ни в сексе... Были альбатросы, а оказались хомяки, кроме защечных мешков – ни одного мужского органа. (Выпивает и ставит засос Крупской.)

Сталин. Мы награждали вас орденами, товарищ Коллонтай.

Коллонтай. И что? Я повешу их себе между ног вместо фиговых листков?..

Горький. Как же это с моим сыном вышло, товарищ Сталин? Я ведь все, что у меня было, положил на вашу чашу весов.

Сталин. С прибором ты положил, что я, не знаю. Ай, у меня у самого сын погиб, дай выпьем за них. А тебе что, тоже, трудно было написать роман «Отец»?..

• Предыдущая
• 45/47
• Следующая