Пол и характер - Вейнингер Отто - Страница 19

• Предыдущая
• 19/102
• Следующая

Прогноз, поставленный этому движению в духовной области, не оптимистичен. Он еще более безутешен, чем та надежда, которую можно бы было питать, если вместе с некоторыми авторами, признать, что прогрессивное развитие человеческого рода идет к полной половой дифференцировке, т. е. к половому диморфизму.

Последнее мнение я не могу принять на том основании, что в животном царстве нельзя проследить связи высшего положения особей с более значительным разделением пола. Некоторые gephyreae и rotatoriae, многие птицы, а также среди обезьян мандриллы, выказывают гораздо больше гонохоризма, чем с морфологической точки зрения его можно наблюдать у человека. Если это предположение предсказывает то время, когда навсегда исчезнет и сама потребность в эмансипации и будут только вполне развитые masculina и такие же feminina.To теория периодического возврата женского движения осуждает все стремления феминисток самым ужасным образом на мучительное бессилие и объявляет всю их деятельность работой Донаид, которая превратится в ничто через определенный промежуток времени.

Эта мрачная судьба постигнет женскую эмансипацию, если женщины будут создавать себе иллюзии и видеть свои цели только в социальной жизни, в историческом будущем рода, а своих врагов только в мужчинах и в созданных последними правовых институтах. Тогда придется сформировать армию амазонок, которая, впрочем, просуществует недолго, т. к. через известные промежутки времени эта армия должна будет непременно рассыпаться. Полное исчезновение женского движения из эпохи Ренессанса дает в этом смысле хороший урок феминисткам. Истинное освобождение духа не может быть произведено даже самой большой и дикой армией. Каждый индивидуум пусть борется за него сам. Против кого? Против того, кто препятствует этому освобождению в его собственной душе. Самый огромный и единственный враг женской эмансипации – сама женщина. Доказать это – задача второй части.

Наша теория создала теперь свободный путь для исследования всех действительно существующих половых противоположностей. Теория эта указала нам, что мужчина и женщина должны пониматься только как типы, и что запутанная действительность, дающая все новую и новую пищу известным уже противоречиям, может быть изображена, как результат смешения двух типов. Первая часть нашего исследования рассмотрела единственно реальные половые промежуточные формы, правда, нужно сознаться, по несколько схематическому плану. Мною руководило в данном случае желание дать развитым принципам общее биологическое значение. Теперь, когда еще больше, чем раньше, объектом наблюдения должен явится человек и когда психофизиологические изыскания должны дать место интроспективному анализу, теперь требование универсальности принципа половых промежуточных форм нуждается в ограничении,

Вполне подтвержденным и несомненным фактом являются случаи гермафродитизма среди животных и растений.

Но уже у животных эта наличность обоих полов в одном организме представляет скорее совмещение в индивидууме мужских и женских зародышных желез, чем уравновешенное существование обоих полов скорее наличность обеих крайностей, чем их нейтральное положение между конечными половыми точками. Однако, о человеке с психологической точки зрения приходится вполне определенно установить, что он во всякий данный момент необходимо должен быть или мужчиной или женщиной. С этими вполне согласуется то явление, что всякий, просто считающий себя лицом женского или мужского пола, видит свое дополнение или просто в «мужчине», или просто в «женщине»'.

Однополый характер человека лучше всего подтверждается следующим фактом, теоретическое значение которого вряд ли можно переоценить: в сношениях двух гомосексуальных людей тот, кто берет на себя психическую и физическую роль мужчины, обязательно в случае долгой связи сохраняет свое мужское имя или принимает его, тогда как другой, играющий роль женщины, или оставляет свое женское имя, или дает себе его, а еще чаще, довольно характерно, получает его от других. Поэтому, в половых сношениях двух лесбиянок или двух гомосексуалистов, одно лицо всегда выполняет функции мужчины, другое – всегда женщины. Отношение М и Ж обнаруживается здесь в решающем случае, как что-то фундаментальное, как нечто, чего нельзя обойти.

Несмотря на все половые промежуточные формы, человек в конце концов все-таки одно из двух: или мужчина, или женщина. В этой древней эмпирической двойственности заключается (не только анатомически и не только для каждого конкретного случая в закономерном и точном согласовании с морфологическим состоянием) глубокая истина и пренебрегать ею нельзя безнаказанно.

Этим, по-видимому, сделан шаг громадной важности, и благодетельной, и роковой для всего дальнейшего. Мое мировоззрение устанавливает уже известное бытие. Исследовать значение этого бытия и есть задача всего последующего изложения. Но так как с этим проблематическим бытием непосредственно связана основная трудность характерологии, то прежде чем приступить с наивной храбростью к работе, нужно хоть немного ориентироваться в этой щекотливой проблеме, о порог которой может запнуться всякая решимость.

Всякому характерологическому исследованию приходится бороться с огромными, благодаря сложности материала, препятствиями. Часто бывает, что дорога, как будто уже проложенная в лесной чаще, снова теряется в дикой заросли, и нить совершенно путается в бесконечном клубке. Самое худшее то, что относительно метода систематического изложения уже добытого материала, относительно принципиального толкование успешных начал исследования – вновь подымаются серьезные сомнения, главным образом, в правильности принципа установления типов. Например, в вопросе половых противоположностей оказалось приемлемым только род полярности обеих крайностей и бесконечного ряда ступеней между ним. Нечто подобное полярности, по-видимому, можно применить и к большинству остальных характерологических явлений, о которых я буду говорить впоследствии. (Такое толкование предугадывал еще пифагорец Алкемеон из Кротона); в этой области натурофилософия Шеллинга, быть может, переживет еще иное удовлетворение, чем то возрождение, которое думал дать ей один физик и химик наших дней.

Но основательна ли надежда исчерпать индивидуум прочной установкой его положения в определенном пункте линии, соединяющей две крайности, даже бесконечным нагромождением числа таких линий, создав систему координат для бесконечно многих измерений? Ожидая совершенного описания человеческого индивидуума в форме какого-то рецепта, не подойдем ли мы снова к определенной конкретной области, догматическому скептицизму, махо – юмовского анализа человеческого « Я» Не ведет ли нас род вейсмановской Determinanten– Atomistik к мозаической психогномике, после того как мы отошли от «мозаичнои психологии»?

Снова стоим мы перед старой и вечно новой проблемой: есть ли в человеке единое простое бытие, и как оно относится к безусловно существующему в нем многообразию? Есть ли душа? Каково отношение ее к душевным явлениям? Понятно теперь, почему до сих пор не существовало никакой характерологии. Объект этой науки, характер, сам по себе проблематичен. Проблема всякой метафизики и теории познания, высший принципиальный вопрос психологии, составляет также и проблему характерологии, проблему «до всякой характерологии рассматриваемую, как научную систему». По крайней мере, это – проблема характерологии, стремящейся критически разъяснить все свои предположения, требования и цели, понять все различия посредством человеческой сущности.

Пусть характерологию назовут нескромной, но она хочет дать больше, чем всякая «психология индивидуальных различий», и огромная заслуга Л. Вильяма Стерна состоит в восстановлении ее, как цели психологического познания. Она даст гораздо больше, чем простой свод двигательных и чувствительных реакций в индивидууме, вот почему она и не может снизойти до остальных современных экспериментальных психологических исследований, представляющих лишь удивительную комбинацию статистических материалов и физической практики. Она надеется остаться в сердечном согласии с богатой душевной действительностью, полным забвением которой единственно можно объяснить смесь психологии рычагов и винтиков. Она не боится, что ей придется разочаровать ожидания студента, изучающего психологию, жаждущего познать самого себя, и что ей придется удовлетворять его психологическими изысканиями о запоминании односложного слова или о влиянии небольшой дозы кофе на процесс арифметического сложения. И совершенно ясно, что более уважаемые ученые, представляющие себе психологию как нечто большее, чем учение об ощущениях и ассоциациях, среди господствующей в их науке пустыни, приходят к убеждению, что проблемы героизма, самоотвержения, сумасшествия или преступления умозрительная наука должна на века передать искусству, как единственному органу их понимания, оставить всякую надежду не только постичь их лучше (это было бы слишком дерзко по отношению к Шекспиру и Достоевскому), но даже охватить систематически. Никакая другая наука, становясь нефилософской, не может так скоро опошлиться, как психология. Освобождение ее от философии – истинная причина ее упадка. Понятно, не только в своих предпосылках, но и конечных выводах психология должна бы оставаться философской. Тогда бы только она пришла к убеждению, что учение об ощущениях не имеет абсолютно ничего общего с психологией. Эмпирическая психология исходит обычно из осязания и общих ощущений, чтобы закончить «развитием нравственного характера». Анализ ощущений составляет область физиологии чувств, и всякая попытка поставить ее социальные проблемы в более глубокую связь с остальным содержанием психологии успеха иметь неможет.

• Предыдущая
• 19/102
• Следующая