Фанфан-Тюльпан - Вебер Пьер Жиль - Страница 7

• Предыдущая
• 7/74
• Следующая

Юноша обернулся и тихо сказал:

— Перетта! Моя любимая!

— Не уходи, Фанфан!

— Держись! Я вернусь! — крикнул в ответ новобранец.

Разъяренный Магю пытался оттащить дочь от окна, но напрасно.

Рекруты, не прекращая песни, замахали ей руками, а Фанфан успел послать прощальный воздушный поцелуй.

В этот час солнце склонялось к западу. Стоя у дверей, женщины с младенцами на руках посылали отряду новобранцев прощальные приветы. Мальчишки, поднимая пыль, бежали вслед за отрядом. Гремели барабаны, свистели флейты… Добровольный рекрут Фанфан-Тюльпан уходил из родного села в ореоле красных лучей заката — к войне, к славе…

А девушка, которую родители силой увели от окна в середину комнаты, печально вслушивалась в удалявшийся напев веселой походной песни:

Отъезд Фанфана причинил Перетте глубокое горе. Она любила его искренне, всеми силами своей нежной и преданной души. Вечно угнетаемая и преследуемая и отцом, и матерью, не способными понять ее тонкую артистичную натуру, она почувствовала в молодом односельчанине сердце, которое откликалось на каждое биение ее сердца, и это привлекло ее к нему с такой силой, что это чувство стало для нее единственной радостью в жизни. Отсутствие Фанфана еще усилило ее любовь. Поэтому все время с его отъезда она была молчалива и мрачна, непрерывно ждала от него вестей. Но проходили дни, недели, месяцы — от него не было ни строчки. Перетта уже воображала, что он ее забыл. Военная жизнь, блеск мундира наверняка давали ему не один случай, благоприятный для легкой победы, и это его, наверно, опьяняло. Она воображала его кокетничающим с девушками или с какой-нибудь приветливой буржуазной дамой, а то — и с дамой из общества. В такие минуты ревность впивалась, как шип, в ее сердце…

А в это время Фанфан, который сразу по приезде в Париж был определен в избранный конный полк Рояль-Крават, в гарнизоне Венсена, непрерывно писал письма своей возлюбленной, рассказывая о своей жизни в казарме.

Там, действительно, правила были суровые, жизнь нелегкая, жалованье маленькое и кормежка, порой, довольно скудная. Вставать надо было с петухами, — подъем под звуки трубы, — затем упражнения, тренировка с оружием, маршировка, обучение хождению в строю, приветствиям по отношению к офицерам; приходилось терпеть дурной характер сержанта, неограниченного начальника эскадрона, да еще выдерживать придирки и насмешки старых солдат.

Но Фанфан не унывал. Он хотел покрыть себя славой ради Перетты. Разве это не было для него единственным средством добиться ее руки?

Поэтому он ожидал отправки на войну как избавления, и, хотя в ответ на свои послания не получал от нее ни одной весточки, продолжал упорно посылать ей письма, все более пламенные, понимая, что если она ему не пишет, то это значит, что под бдительным надзором супругов Магю она просто не имеет такой возможности.

Он не пропускал ни одной недели, и с каждым дилижансом в Нормандию почтальон привозил в Фикефлёр толстый пакет, полный нежных признаний.

Но папаша Магю, пономарь, который не без удовольствия увидел, как Фанфан покидал их село, каждый вечер отправлял на почту курьера, и начальник почты, которому хорошо попадало на лапу, передавал все письма ему в руки, а он с ненавистью рвал их и развеивал по ветру.

Когда же пономарь замечал, что его дочь в слезах от напрасного ожидания вестей, он злобно говорил: — Зря ты думаешь об этом негодяе — он тебя не стоит!

Бедная Перетта, молча, печально склонялась над своим рукоделием: она вышивала прелестный рисунок, на котором был изображен элегантный офицер на коне. Однажды, когда она сидела, углубившись в свое любимое занятие, ее родители, посоветовавшись по секрету друг с другом, явились перед ней внезапно, так что девушка не успела спрятать свою работу. Мамаша Магю вырвала вышивание у нее из рук со словами:

— Это еще что за штуки? Вместо того, чтобы что-нибудь сделать по дому или помочь в саду, ты занимаешься никому не нужным вышиванием узоров! Это не занятие для девушки твоего положения!

— И вообще, пора со всем этим кончать! — вмешался папаша Магю. — Давно пора бросить эти пустые мечты и никчемные размышления! Я нашел для тебя хорошую партию. Кола, сын фермера из Булоннэ, получит когда-нибудь двадцать тысяч экю!

— Я не собираюсь выходить замуж! — решительно ответила Перетта.

Мамаша Магю воздела руки к небесам:

— Это все твои проклятые книжки, твои пьесы для театра!

Папаша Магю, бледный от ярости, завладел вышиванием и, разглядев на рисунке военного верхом, изящные контуры которого уже начали вырисовываться на ткани, завопил:

— Опять этот Фанфан!

— Да, и навсегда! — ответила молодая девушка тоном, полным великолепной решимости. — Он пошел в солдаты ради меня. Я дала ему слово ждать. И я буду самой негодной из всех девушек на свете, если не дождусь его возвращения!

— Его возвращения? — захохотал пономарь, почему-то сразу успокоившись.

— Во-первых, — вставила мать, — с тех пор, как он уехал, написал ли он тебе хоть что-нибудь? А во-вторых, кто знает, вернется он или нет?

— Да не вернется он никогда! — притворно соболезнующим тоном промолвил отец.

Перетта стала бледной, как мертвец. Но папаша безжалостно продолжал:

— Только что двое солдат, парни из Корневилля, которые ехали домой в дилижансе, уверили меня, что его убили на войне.

— Это неправда! Этого не может быть! — закричала Перетта. Она вся задрожала и разразилась рыданиями. — Мама, папа! — умоляла она. — Скажите, что он жив!

Оба родителя хранили молчание.

Перетта душераздирающе застонала, а потом вдруг с безумным выражением лица, словно охваченная внезапным намерением, стремительно выбежала из дому.

Мать хотела побежать за ней, но муж удержал ее.

— Оставь! — сказал он. — Это скоро пройдет.

И, вынув из кармана сюртука очередное письмо от Фанфана, он бросил его в огонь, где оно вспыхнуло и превратилось в пепел.

Перетта в полном смятении чувств бежала через поле. Начинали сгущаться сумерки, закат покраснел. Телеги жнецов возвращались по дороге домой, парни пели старые, знакомые песни. Издалека слышались колокольчики коров. Грустный сумрак, предшествующий полному заходу солнца, опускался на деревню, уставшую после трудового дня.

В глубине долины, почти спрятанная густой зеленью, текла между ив и тростниковых зарослей довольно глубокая река. Перетта быстро достигла высокого берега и, обуреваемая ужасным отчаянием, не в силах отогнать от себя страшное видение — безжизненного Фанфана, истекающего кровью, — видение, которое не раз посещало ее в минуты, когда она теряла голову от горя, — бросилась в воду и исчезла среди густой и высокой травы, растущей у самого края реки.

Тут раздался громкий крик:

— Стой! О, черт побери, бедная девочка!

Это был Бравый Вояка, который, копаясь в земле у себя в садике, видел, как Перетта с безумным видом выбежала из дому. Предчувствуя беду, добряк бросился за ней, но не успел.

— Тысяча чертей! Гром и молния! — бормотал он. — Нет уж, никто не скажет, что я дал ей пропасть!

Ни секунды не раздумывая, он тоже бросился в воду.

Нырнув пару раз, старик вытащил бездыханную Перетту на берег.

Потом, схватив ее на руки, донес до ближайшей дороги, по которой в этот момент ехала красивая берлина, запряженная четверкой лошадей.

— На помощь! — уже в полутьме закричал Бравый Вояка, положив Перетту на траву у обочины дороги. В тот же миг кучер остановил лошадей, и в окошке кареты показались две головы. Дрожа от холода, весь мокрый насквозь, старый солдат попросил:

— Будьте так добры, помогите мне, пожалуйста, доставить это дитя в деревню!

• Предыдущая
• 7/74
• Следующая