Отрицание отрицания - Васильев Борис Львович - Страница 52

• Предыдущая
• 52/90
• Следующая

Большевики беспощадно сокрушали храмы, распинали на их воротах священников, разгоняли монастыри, превращая их в застенки. Но то была борьба с реальным врагом в лице церкви, вокруг которой и существовала мощная крестьянская община, не сокрушив которую нечего было и рассчитывать на всеобщую покорность. Это был серьезный враг, с которым приходилось не столько бороться, сколько считаться.

А в 1920-м году Наркомат Юстиции издал декрет о вскрытии «… всех и всяческих мощей». Это бессмысленное деяние оказалось новым витком Отрицания, породив беспрецедентное перетряхивание прахов давно почивших предков. Для начала были с ведома всесильного НКВД и под его руководством вскрыты все без исключения могилы знаменитых предков. Даже могилы национального героя России князя Багратиона не пощадили заступы святотатцев. Позднее, когда угар несколько спал, а власти вспомнили о Бородинском сражении, ее восстановили, но… не на том месте, где она когда-то находилась.

И началось небывалое Отрицание самих предков своих. Заключенные, назначенные в гробокопатели, под неусыпным глазом работников НКВД по всем городам России вскрывали все кладбища, не миновав ни единой могилы, срывая с останков кресты и обручальные кольца, цепочки и перстни, ордена, медали за храбрость, золотые коронки, браслеты — даже золоченые пуговицы с истлевших мундиров. Все это выбрасывалось наверх, где специалисты под бдительным оком бравых чекистов определяли не только драгоценные металлы и камни, но и их возможную историческую ценность.

Такого история человечества еще не видывала. Даже варвары никогда не разрывали обыкновенных захоронений. Но у нас, в Советской России, власти официально копались в прахе собственных предков своих в поисках золотишка для строительства небывало светлого будущего. Только какое же будущее может существовать без прошлого? Ведь глагол «БЫТЬ» всего лишь одна из форм глагола — «БЫЛО».

Этими размышлениями отвлекал себя знаток военной истории профессор Вересковский, копаясь в прахе. Этим Николай Николаевич спасался, чтобы окончательно не впасть в некое состояние Отрицания. Да не в некое, а в то, в которое — сейчас он четко осознавал это — попала Россия. Некогда великая и славная в мире высочайшей нравственностью своей.

Ему выдали заступ и приказали вскрывать могилы на кладбище при Свято-Данииловском монастыре. Уже разогнанном, уже опутанном колючей проволокой и превращенным в застенок. Все отрицалось ныне. Все. Отрицался даже посмертный покой…

Монастырь был высокочтимым и захоронения — соответственно. Дворянские родовые склепы, купеческие монументы, фамильные захоронения — все здесь было богатым и памятным, а потому с особым остервенением сокрушалось бравыми чекистами во имя светлого царства социализма.

Все металлическое полагалось сдавать представителю Органов. Золотые кольца, выломанные золотые зубы и челюсти, драгоценные камни, перстни, ожерелья шли заведенным порядком ( «Гражданин начальник, нашел!..»)и — наверх, лично в руки, наверх. Если почерневший металл, там — команда:

— Проверить на серебро.

А в могильной яме заступ Николая Николаевича застучал на каком-то металле. Он руками вытащил из жирной кладбищенской земли истлевшую кисть, на фаланге которой висел странный перстенек. Вересковский потер его, разглядел, что-то вдруг вспомнил… Да, да, именно вспомнил… А потому обрадовано закричал:

— Гражданин начальник, разрешите обратиться к гражданину археологу! Или — к историку, не знаю, кто сегодня на раскопках дежурит!..

— Золото нашел, что ли?

Слава Богу, добродушный начальник попался. А то бы пропала эта находка. Отбросили бы ее в разрытую могилу…

— Нет, железо это! Но — странное, дозвольте посоветоваться!

Вылез Николай Николаевич из могилы с перстеньком. Показал его сначала, как водится, начальнику, тот кивнул:

— Полюбопытствовать хочешь? Ну, давай. Вон историки стоят.

Потрусил генерал, герой Мукденского сражения. Грязный, небритый, а глаза — горят.

— Граждане историки, разрешите обратиться.

— Николай Николаевич Вересковский? — еле слышно с величайшим удивлением спросил пожилой.

— Да, да, Сергей Васильевич, хорошо, что встретились. Припомните, о чем Пушкин умолял Веневитинова? Деньги предлагал, любой обмен, в карты проиграть просил…

— Припоминаю, Николай Николаевич. Припоминаю. Но как же вы здесь-то оказались?

— Мелочи это, мелочи. Веневитинов из Италии перстенек железный привез. Будто бы из самой Помпеи.

— Господи, конечно помню. Но почему Академия за вас не похлопотала? Постеснялись обратиться?

— Вот этот перстенек.

Сергей Васильевич взял, осмотрел внимательно.

— Очень похоже, что — тот перстенек.

— Эй, копальщик! — окликнул конвоир.

— Иду, гражданин начальник! Сергей Васильевич дорогой, будьте так любезны, передайте, пожалуйста, этот перстенек в Исторический музей. Непременно! Или — в Литературный.

— Обязательно, Николай Николаевич. И от вашего имени.

Но Вересковский уже устало трусил к гражданину начальнику.

— Благодарю за разрешение, гражданин начальник.

И снова спустился в мокрую могилу. Снова зачвакала лопата, выбрасывая на поверхность жидкую грязь…

А к вечеру у него резко поднялась температура, оправили в Санчасть и к утру он умер.

Умер счастливым, сделав свое дело на земле…

Татьяна очнулась в комнатке со сводчатым, ослепительно белым потолком. Она не понимала, где она и как здесь очутилась, но первая мысль ее была твердой и ясной: она — палач. Значит, не говорить, никому ничего не говорить об этом. А то — казнят. Ведь палачей казнят, она где-то читала об этом. Казнят, потому что существует возмездие…

Женское лицо в черном, наглухо, до бровей повязанном платочке наклонилось над нею. Таня хотела было прикрыть глаза, но заметила добрую улыбку на склонившемся лице.

— Здравствуй, богоданная сестрица наша. Ну как, пригрелась маленько, от лесной сыри да папортниковой дурноты отошла? Вот и славно, вот и хорошо.

Уютным был голос, ласковым. Но не поддаваться, не поддаваться. Палачей казнят, даже невольных. А я — вольный палач. Вольный невольник. Или — невольница?..

• Предыдущая
• 52/90
• Следующая