Отрицание отрицания - Васильев Борис Львович - Страница 49
- Предыдущая
- 49/90
- Следующая
Возница нерешительно обернулся. Нормальный возница, обросший неряшливой бородой. Внимательно вгляделся в пассажиров, спросил с робким недоумением:
— Ольга Константиновна? Вы?.. И Николай Николаевич — это, что же, тоже вы?..
— Господи! — всплеснула руками Ольга Константиновна. — Глазам не верю, Коля, Коля, глазам собственным. Это же присяжный поверенный господин Новгородцев Илья Иванович!
— А я — верю, — неожиданно сказал генерал и замолчал.
— Боже мой!.. Вы — на принудработах, Илья Иванович?
— Нет, Ольга Константиновна, я — член Союзизвоза.
— Чего член? — хмуро поинтересовался Николай Николаевич.
— Союзизвоза, — повторил бывший присяжный поверенный. — Если помните, Николай Николаевич, я лошадками увлекался, даже своя небольшая конюшня была. Скаковые лошади. Да. А потом пришли и забрали моих лошадок в Красную Армию. А мне взамен вот этого одра оставили.
— Но вы же — присяжный поверенный. Вашими речами не только губерния зачитывалась.
— У них теперь — своя юриспруденция, — понизив голос, пояснил бывший присяжный поверенный. — Они руководствуются текущим моментом и пролетарским чутьем, как мне разъяснили в одном учреждении.
— Знаете, Илья Иванович, под давлением корзины, которую я вез на голове четыре часа, я стал неверно оценивать обстановку. — неожиданно сказал генерал. — Я допустил ошибку, признав, что большинство народа имеет неоспоримое право устанавливать свои законы. Это глубочайшее заблуждение, а заблуждение в законах способно породить только произвол. Только произвол!
— Поехали, поехали, — вдруг торопливо забормотал бывший присяжный поверенный, поспешно задергав вожжами. — Вы абсолютно правы, только запамятовали, что в таких обстоятельствах вырастают уши и языки. Слово и дело, дорогой Николай Николаевич. Слово и Дело возродилось на Руси!..
И погнал свою лошаденку, уже не оглядываясь и тем паче не разговаривая. И пассажиры его уныло примолкли.
Так в молчании и достигли собственного дома. Илья Иванович помог сгрузить немногочисленные пожитки, пожал генералу руку, поцеловал в щечку Настеньку, аккуратно приложился губами к руке Ольги Константиновны и отбыл. А они стояли и махали руками, пока бывший присяжный поверенный, а ныне член «Союзизвоза» не скрылся за ближайшим поворотом.
— Времена… — вздохнул генерал.
Куда более деятельная Ольга Константиновна поднялась на крыльцо, поискала звонок, не обнаружила его и постучала в дверь. Стучала долго и упорно, потому что за дверью кто-то двигался, но никто не торопился ее открывать. Наконец, открыли, и на пороге появилась внушительная фигура Антонины Кирилловны. Руки в боки, как говорится, в боки. И сказала:
— Здрасте.
Неожиданность подействовала на Ольгу Константиновну куда в большей степени, чем на остальную семью, потому что она растерянно повторила:
— Здрасте.
Это была новая, привнесенная победившим пролетариатом, форма приветствия, но на нее обратила внимание только Ольга Константиновна. Да и то не до конца, что ли, потому что ее супруг ответил в том же духе, но куда более радостно:
— Здрасьте, уважаемая Антонина Кирилловна!
Но Антонина Кирилловна уже собралась, поскольку уже давно отучилась чему бы то ни было удивляться. И прежде всего это отразилось в глазах, которые стали вдруг похожи на малокалиберную винтовку. Ольга Кирилловна это сразу приметила, но ее супруг таких мелочей вообще не воспринимал.
— Вот принимайте постояльцев на постоянное место жительства!
— Каких таких постояльцев? Дом реквизирован согласно распоряжению Советской власти для Коммуны социалистического быта. А вы давно выписаны, и никаких гвоздей, как говорится.
— Как же так, Антонина Кирилловна? — растерянно заговорил Николай Николаевич. — Вы же у нас служили, и вдруг…
— Я ни у каких генеральш не служила! — с надутым гневом сказала Антонина Кирилловна. — Я — старшая по дому, а значит, совслужащая. А вы идите лучше в милицию, пока вас не арестовали, как бывших.
И со стуком захлопнула входную дверь.
— Куда же нам теперь? — испуганно спросила Ольга Константиновна, растерявшаяся едва ли не впервые в жизни.
— В милицию! — гаркнул, как под Мукденом генерал. — Без промедления! Адрес указан точно!
Настенька заплакала, но Николая Николаевича это не остановило, и он уже подхватил вещи.
— Я лучше к землякам попрошусь, — робко сказала горничная.
— Отлично! Одной корзиной будет меньше.
Горничная поспешно подхватила свою корзину и ушла.
— Друг мой, но зачем же самим — в милицию?
— У тебя есть земляки? — спросил Николай Николаевич. — У меня тоже нет. Значит, наше место — в милиции.
И зашагал прямо по улице навстречу движению.
— Зачем же — по улице? — обеспокоено спросила супруга, старательно семеня рядом.
— Скорее посадят!
Никто их не посадил, и они дошли-таки до милиции. Тут генерал сгрузил вещи и сказал:
— Ждать.
И вошел в милицию. За столом сидел молоденький милиционер с какими-то шевронами на рукаве. Увидев вошедшего в военной форме без погон, он сразу же встал.
— Слушаю вас.
— Прошу немедленно посадить меня вместе с семьей в тюрьму, как бывшего генерала.
— Почему? — растерялся милиционер.
— Для пропитания и крыши над головой.
— Ваша фамилия…
— Вересковский. Николай Николаевич…
— А!.. — милиционер с облегчением улыбнулся. — Это — не к нам. Это — в Управление. От входа налево и еще — квартал.
— От входа налево, и еще один квартал свободы! — Объявил Николай Николаевич, появившись на улице. — Прошу всех оставаться на месте, за вами придут.
И пошел согласно милицейскому приказу. А семья осталась на месте в полном недоумении.
В Управлении он изложил свою просьбу дежурному. Дежурный, молча оглядев его, бросился в какой-то кабинет, велев обождать. Но почти тотчас же появился с улыбкой до ушей.
— Прошу вас, — и распахнул дверь.
Генерал шагнул в кабинет и остановился, потому что ему навстречу от стола шел немолодой человек, приветливо протянув руку.
— Здравствуйте, гражданин генерал. Очень рад, что пришли сами, но окончательно решать вопрос не уполномочен. Это — в ведении НКВД. Дежурный, проводи.
- Предыдущая
- 49/90
- Следующая
