Синухе-египтянин - Валтари Мика Тойми - Страница 18
- Предыдущая
- 18/206
- Следующая
– Тут уж мы не в глиняной халупе.
Он тоже пил вино, пил, словно это простое пиво, так что вскоре глаза его заблестели, а лицо стало красным. Он все повторял:
– Нет, это уж не то, что в глиняной халупе, нет, брат!
Слуга слил ему на руки, и он плескался так, что брызги летели по всей земле. Птахор добродушно поглядел на него и посоветовал сходить посмотреть царские конюшни, коль скоро представилась такая возможность, потому что покинуть пределы дворца нам нельзя будет до тех пор, пока фараон не испустит дух или не выздоровеет. Такой был обычай. И если фараон умрет, то нас казнят.
Униматель крови впал в уныние. Но потом все же нашел утешение в мысли, что, во всяком случае, умрет не в глиняной хижине, и отправился осматривать фараоновы конюшни. Слуге, который пошел проводить его, Птахор сказал, что лучше всего уложить его спать в конюшне, чтобы он почувствовал себя как дома.
Когда мы остались вдвоем, я решился спросить Птахора об Атоне, так как я в самом деле не знал, что Аменхотеп III построил в Фивах храм, посвященный этому богу. Птахор рассказал, что Рахарахте был родовым богом Аменхотепов, потому что величайший из великих царей, Тутмес I, видел сон в пустыне возле сфинкса: этот бог явился и предсказал, что он будет увенчан короной обоих Египтов, хотя в то время у Тутмоса не было, по-видимому, никакой возможности добиться власти – слишком много было других наследников. Действительно, Птахор сам в дни своей юности совершил поездку к пирамидам и собственными глазами видел храм между лапами сфинкса, построенный в честь этого события, и в храме видел роспись, в которой фараон рассказывал о своем видении. С тех пор царский род чтил Рахарахте, бога, который жил в Гелиополисе, в нижней земле, и являлся в виде Атона. Этот Атон был очень древний бог, древнее Амона, но пребывал в забвении до тех пор, пока Тейе, Божественная супруга фараона, не родила сына после поездки в Гелиополис, где она молилась Атону. В честь рождения наследника в Фивах построили храм Атона, хотя его, собственно, никто не посещал, кроме членов царской семьи. Атона представлял там бык, несущий на рогах солнце, и еще там был изображен Гор в виде сокола.
– Согласно этому, наследник престола является божественным сыном Атона, – сказал Птахор и выпил вина. – Ведь царственная супруга получила знамение в храме Рахарахте и вслед за тем родила сына. Еще она привезла оттуда одного весьма властолюбивого жреца, к которому очень привязалась. Его имя Эйе. И он устроил свою жену кормилицей престолонаследника. У него есть дочь, по имени Нефертити, вскормленная той же грудью, что и наследник престола, она выросла во дворце вместе с принцем, как его сестра. Так что можешь себе представить, что тут будет, – Птахор выпил еще вина и глубоко вздохнул. – Ах, нет старику ничего милее, чем пить вино и болтать о делах, которые его не касаются. О сын мой, Синухе, знал бы ты, как много тайн скрыто за лбом старого трепанатора, и, возможно, там кроются и высочайшие царские тайны. Многие дивятся, почему в женских покоях дворца мальчики никогда не рождаются живыми, ибо это противоречит всем законам медицины. И он, который теперь лежит с продырявленным черепом, отнюдь не плевал в кубки, когда был силен и радовался жизни. Он был великий охотник и на своем веку сразил тысячу львов и пятьсот диких буйволов, а вот скольких юных девушек сразил он на своем ложе под сенью царственного балдахина, вряд ли смог бы сосчитать даже смотритель гарема. Но сын у него лишь один – от царственной Тейе.
Мне стало не по себе от випитого вина, и я вздыхал, глядя на зеленый камень своего перстня. Но Птахор продолжал беспощадно:
– Свою супругу он нашел во время одной из охотничьих поездок. Говорят, что Тейе занималась ловлей птиц в камышах Нила, но царь возвысил ее за мудрость, окружил почетом ее бедных родителей, а их могилы наполнил самыми драгоценными дарами. И Тейе ничего не имела против его развлечений, коль скоро женщины гарема не рожали мальчиков. Тут ей благоволило самое поразительное счастье, в это невозможно поверить, но все происходило именно так. Однако, если он, который лежит на одре, держал в руке своей изогнутый жезл и бич, то его Божественная супруга придерживала эту руку. Когда фараон из государственных соображений женился на дочери митанского царя, чтобы на веки веков покончить с войнами в Нахарине, стране, где реки текут кверху, Тейе сумела уверить его, что у принцессы козье копыто в том месте, к которому стремится желание мужчины, и что от нее пахнет козой, так, по крайней мере, рассказывали, и эта принцесса впоследствии сошла с ума.
Птахор покосился на меня, огляделся кругом и поспешно проговорил:
– Но ты, Синухе, никогда не верь подобным россказням, ибо это сплетни злоречивых людей, все же знают доброту и мудрость Божественной супруги фараона, известно и ее умение отыскивать и собирать вокруг себя и вокруг трона способных, талантливых людей. Это правда.
Птахор вылил капельку вина из своей чаши на пол и благочестиво поднял глаза к потолку. Потом оглянулся по сторонам и вдруг прыснул со смеху.
– Здравствуй, носитель мушиной хлопушки! – воскликнул он. – Ты ли это? Ну, садись и выпей немножко со мною. Мы ведь целую вечность не встречались.
Я вскочил и поклонился до земли, потому что нас почтил своим присутствием сам носитель символов царской власти и хранитель царской печати. Он пришел один, и его старческое лицо было искажено горем, слезы текли по щекам – это были искренние слезы печали, ибо он плакал и о фараоне, и о самом себе. На меня он даже не взглянул, так как вельможа не должен замечать низших, они словно воздух вокруг него, таков обычай. Он сел, выронив из рук жезл и бич, вздохнул и сказал сердито:
– За чудачество тебе многое прощается, трепанатор, но и тебе не подобает смеяться в доме печали и стенаний, – и он вопросительно посмотрел на Птахора.
– До утра, – молвил Птахор. – Но коль скоро мы тут не в глиняной хижине, как сказал некогда один мудрый человек, то следовало бы и тебе выпить с нами чашу вина, ибо вино прилично пить и в горе и в радости. Но почему ты один и бродишь как тень, друг мой? Почему слуги и вельможи не кишат вокруг тебя, как мухи у медового пирога?
Хранитель печати утер слезы и грустно улыбнулся.
– Власть как тростинка в руках людей, – сказал он. – Тростинка сломается, но умная птица вовремя перепорхнет и устроится на кончике другого стебля. Поэтому я, пожалуй, выпью с тобой, Птахор, хоть это не в моих обычаях. Ибо ты прав, вино лечит печальное сердце.
– Неужели так скоро? – спросил Птахор.
Хранитель печати развел руками, выражая свое бессилие.
– Меня не пустили даже к одру умирающего господина моего, – проговорил он. – Клянусь Амоном, неблагодарность – вот плата за все. Великая царица взяла себе печать фараона, и стража слушает лишь ее приказы. При ней неотлучно ложный жрец, а наследник престола смотрит на все как теленок, которого ведут на веревочке, куда захотят.
– Кстати, о жрецах, – сказал Птахор, наливая вино хранителю печати, потому что все слуги исчезли, как только он появился. – Я сейчас рассказывал моему другу Синухе, как в юности однажды побывал у пирамид и, подобно другим путникам, выцарапал свое имя на лапе огромного сфинкса, чтобы увековечить себя таким образом.
Хранитель печати взглянул на меня из вежливости, но не увидел меня.
– Тьфу, Атон, – буркнул он презрительно и тут же благочестиво сложил руки в знак Амона. – Владыка уже много лет не заглядывал в храм Атона, уж и петли ворот заржавели. Ведь позвал же он чужеземного бога, чтоб исцелил его. Это тоже была прихоть. – Он опять взглянул на меня и теперь, наверно, увидел, так как поспешил добавить: – Богам позволительны их прихоти, ибо прихотлива сама природа богов.
– И все же наследник престола говорит об Атоне, – заметил Птахор.
– Наследник престола, – бросил хранитель печати с презрением, – Наследник престола больной безумец. Попомните мое слово, не успеет фараон отбыть в Дом Смерти, как царица привяжет себе бороду, опояшется львиным хвостом, наденет царский головной убор и сядет вершить суд. Разумеется, ее подстрекает жрец. Но вы тоже можете передать, что царица должна заключить союз с Амоном, если она собирается править Египтом. – Он выпил вина, и его глаза оттаяли и увлажнились. – Воистину, боги прихотливы, Амону я приносил жертву за жертвой, его верховного жреца почитал как отца родного, как верховный строитель я заполнил его храмами всю землю Египетскую, но разве что Сет со всеми его злыми духами благодарит меня за это. – Он выпил вина и заплакал. – Я только старый пес, – всхлипывал он, – старый пес, старый, облезлый пес. О, я был скамеечкой под ногами моего царя, и он ласково втаптывал мою голову в пыль перед собою. – Он выпил вина, бросил золотую плеть на пол и стал рвать на себе дорогую одежду. – Суета сует, – сказал он, – но у меня есть могила, дорого обставленная, и этого они не могут у меня отнять. Моего вечного покоя и места по правую руку от моего царя они не могут у меня отнять, хоть я только старый, облезлый пес, – он опустил голову на руки и горько заплакал.
- Предыдущая
- 18/206
- Следующая
