Мокрушники на довольствии - Уэстлейк Дональд Эдвин - Страница 10

• Предыдущая
• 10/42
• Следующая

– Ты останешься со мной? – спросил я.

– Не знаю, – ответила она.

В половине девятого я вышел из дома, не чуя под собой ног, и поехал в центр, к зданию, в котором снимал кабинет Клэнси Маршалл, поверенный в делах Эда Ганолезе. Элла так и не сказала мне ни «да», ни «нет», и я всю дорогу с тревогой раздумывал, что бы это значило. Я даже забыл о том, что ни Фред Мэн, ни Джек Эберхард не позвонили мне и не сообщили ничего нового о Билли-Билли Кэнтеле. А между тем, хотя бы один из них мог бы уже что-нибудь откопать. Такая шпана, как Билли-Билли, не может надолго исчезнуть с концами. Его найдут либо полицейские, либо наши люди, и, в общем-то, кому-нибудь уже давно полагалось бы его отыскать.

Контора Клэнси находилась на Пятой авеню, и я знал, что поблизости от нее нет ни одного свободного местечка для стоянки. Поэтому я ехал по проспекту Колумба до тех пор, пока он не превратился в Девятую авеню, а потом свернул налево, на Сорок шестую улицу. Там я поставил «мерседес» на стоянку, а остаток пути проехал на такси. Не будь я таким сонным, покидая свою квартиру, сообразил бы взять такси прямо возле дома, а не возился с «мерседесом».

Развалившись на заднем сиденье такси, ползущего по городу со скоростью несколько дюймов в час, я размышлял об Эде Ганолезе и о том, как рассказал Элле о своей первой встрече с ним. В лживых газетенках Эда Ганолезе называли не иначе как «царем преступного мира» (уличные стенгазеты) или «главой синдиката» (столичные газеты большого формата), но ни одно из этих расхожих определений не может верно передать суть понятия. Лично я назвал бы Эда человеком, запустившим лапу в пирог. В любой пирог, покажите мне какой угодно пирог, и я тотчас отыщу в нем лапу Эда.

Возможно, вы никогда не слыхали об Эде Ганолезе, но это не мешает ему играть весьма важную роль в вашей жизни. Когда-нибудь он, вероятно, купил какого-то политикана, за которого вы отдали свой голос. Если вы приезжали в Нью-Йорк на партийный съезд и занимались тут делами, о которых вашей женушке лучше не знать, вполне возможно, что какая-то доля вашей наличности перекочевала к Эду. Если вы пытались сыграть в лотерею, где надо отгадать три числа, значит, Эд получил какую-то долю с вашей монетки в десять центов.

То же самое происходит, когда вы делаете ставки на скачках или иных спортивных состязаниях, либо когда пьете слишком много пива. Нагревая в пламени свечи ложку с белым порошком, вы тоже помогаете Эду Ганолезе потуже набить мошну и сохранить присущий ему жизнерадостный вид.

Человек с такими разнообразными интересами, разумеется, не может уследить за всем сразу. Поэтому у Эда есть работники, люди, которые стоят по краям блюда с пирогом и следят, чтобы никто ничего не стащил.

Но ведь люди, в конце концов, всего лишь люди, поэтому время от времени Эд обнаруживает недостачу начинки в одном из своих многочисленных пирогов.

Когда такое случается, ему нужен человек, чтобы отшлепать шалунов и вернуть начинку на место. Тут-то и вступает в дело ваш покорный слуга. Когда я вел одно из таких служебных расследований (которые, увы, имеют свойство комкать человеку рабочий день), какой-то репортер, имеющий пристрастие к штампам, назвал меня «правой рукой и хранителем покоев царя преступного мира Эда Ганолезе». Я не правая рука и не хранитель покоев. Я – гувернантка. Мое дело – заботиться о том, чтобы малютки не сердили папочку и не устраивали погром в детской.

Наконец такси добралось до Пятой авеню и здания, приютившего Клэнси. Я бросил водителю банкноту, вылез и торопливо вошел в дом. Я опаздывал на пять минут.

Забравшись в лифт вместе с толпой спешивших на работу служащих, я с многочисленными остановками добрался до двадцать третьего этажа, где располагались три кабинета адвокатской конторы Клэнси Маршалла, за которую он регулярно вносил арендную плату. И все это, по сути дела, ради одного-единственного клиента, Эда Ганолезе. У Клэнси, разумеется, было несколько мелких клиентов, не входивших в организацию, но только для прикрытия и респектабельности ради. Он зарабатывал (и неплохо) на жизнь тем, что обслуживал организацию и Эда Ганолезе.

Прошагав по коридору, я вошел в комнату 2312. Секретарша Клэнси, грудастая и задастая блондинка, с лицом, как бы говорящим:

«Я-знаю-чего-ты-хочешь-и-это-тебе-дорого-обойдется», занималась тем, что усаживалась за свой письменный стол. Она посмотрела на меня, узнала и сказала:

– Мистер Маршалл ждет вас, входите.

Я вошел. Кабинет Клэнси – сплошной бархат на полу, серый металл и книжные шкафы. Сейчас здесь были четыре человека. За столом Клэнси восседал Эд Ганолезе, мой хозяин. Выглядит он как итальянский волокита из кинофильма двадцатилетней давности, только он малость подобрее. Лицо у него крупное и немного одутловатое, но несмотря на это кажется одухотворенным. Волосы до сих пор иссиня-черные, хотя Эду перевалило за пятьдесят пять. Он ходит к хорошему портному, хорошему парикмахеру, хорошей маникюрше, а посему производит впечатление ухватистого и преуспевающего дельца из тех, что не могут не уклоняться от уплаты налогов и не поднимать цен при первой благоприятной возможности.

За спиной Эда Ганолезе у окна с видом на Пятую авеню сидел в кресле Тони Борода, телохранитель Ганолезе. При рождении Тони, несомненно, имел другую фамилию, но мне она не известна, равно как и кому бы то ни было другому, за возможным исключением самого Тони. Кроме того, имя Борода очень ему идет. Бороды у него нет, но есть подбородок в ярд шириной. А сам он имеет рост два ярда и четыре дюйма. Тони не блещет умом, но чертовски силен и на удивление проворен. В нашем деле он – один из лучших телохранителей.

Третьим человеком в кабинете был Клэнси Маршалл, он сидел на кушетке справа. Клэнси – высокий, с иголочки одетый, исполненный достоинства стряпчий по темным делишкам; виски его слегка тронуты сединой, а фигура обычно облачена в строгий темно-серый костюм. Вы не увидите в окрестностях Мэдисон-авеню более узкого галстука, чем у нашего Клэнси. Когда я вошел, он улыбался, будто старый добрый хозяин, созвавший гостей на вечеринку, и на меня снова нахлынуло то самое чувство. «Тем самым чувством» я называю свою убежденность в том, что Клэнси стал бы карманным воришкой, кабы родители не отдали его учиться на законника.

Номер четвертый был мне незнаком, и это, должно быть, означало, что он и есть тот самый Джо Пистолет, о котором говорил Эд. Он восседал на кушетке рядом с Клэнси и был упакован в синий костюм в тонкую полоску, похожий на те, в которых щеголяет Джордж Рафт, когда пугает детишек на субботних дневных спектаклях. Пиджак был двубортный, с широкими лацканами и подбитыми ватой плечами. Пухлыми были не только плечи, но и левая пазуха под мышкой.

Значит, Джо Пистолет ходит по городу, напрашиваясь на арест по обвинению в незаконном ношении оружия. У него была плоская физиономия с маленьким комочком оконной замазки посередине, где положено быть носу; глазки были совсем крошечные, и их почти полностью скрывала паутинка морщин, а нижняя челюсть едва ли уступала размерами подбородку Тони Бороды. Он сидел, ждал, и физиономия его не выражала ровным счетом ничего.

Когда я переступил порог, Клэнси одарил меня широкой улыбкой.

– Опаздываешь, ма-алыш, – протянул он.

– Пришлось задержаться, чтобы спустить по лестнице старуху в инвалидном кресле, – ответил я.

Клэнси обнажил свои сверкающие зубы.

– Шутник, – сказал он.

– Что там с Билли-Билли? – спросил меня Эд.

– Пока никаких вестей, – сообщил я. – Мне удалось договориться с одним парнем, он будет ждать Билли-Билли в квартире Джанки Стайна. Скорее всего, Билли-Билли пойдет именно к Джанки. Насколько я знаю, легавые еще не сцапали его, и у Джанки он пока не объявился.

– Мы не хотим, чтобы легавые добрались до него, – заявил Эд и вдруг показал пальцем на Джорджа Рафта. – Кажется, ты никогда раньше не встречался с Джо Пистолетом. Джо, это Клей, моя верная правая рука.

• Предыдущая
• 10/42
• Следующая