Людишки - Уэстлейк Дональд Эдвин - Страница 6
- Предыдущая
- 6/77
- Следующая
Открыв дверь, Григорий увидел своего собрата по несчастью, человека в полосатой пижаме, зеленом больничном халате и толстых коричневых шерстяных носках. В руке человек держал светлый квадратный конверт.
– Григорий, – произнес он вполголоса, чтобы никого не разбудить, – я не буду входить. Мне просто надо вручить вам вот это. – И он протянул Григорию конверт.
Машинально взяв его и пытаясь сообразить, как же зовут этого больного, Григорий спросил:
– Что это вы на ногах в такую поздноту? Э-э-э-э…
«Э-э-э-э…» быстро затихло, поскольку Григорий так и не сумел вспомнить имя пришельца. Ночные лампы в коридоре горели очень тускло, а свет ночника Григорий застил собой. Разумеется, человек был ему знаком, но Григорию никак не удавалось вспомнить, как же зовут эту морскую свинку.
– Поздно ведь, – повторил он в надежде распознать пришельца по голосу.
– Должно быть, нас пичкают одним и тем же снадобьем, – ответил человек совершенно ровным и бесцветным голосом. – Ваш будильник зазвенел тотчас после моего, я слышал. И решил, что именно вам следует принять это приглашение. Сам-то я пойти не могу, как вы понимаете.
– Приглашение? – Григорий чуть повернулся, подставил конверт под луч света и увидел, что тот почти квадратный, бежевый, плотный и не надписанный. Должно быть, внешний конверт, где были марки, имя и адрес, выбросили. Внутри лежала почти такая же большая картонка, которую Григорий извлек не без труда. Он увидел, что это и впрямь приглашение, отпечатанное витиеватым шрифтом и адресованное на деревню дедушке: «Приглашаем Вас…» Засим следовал текст на двух языках; рядом со знакомой кириллицей стояли те же призывно вежливые фразы, набранные по-английски латинскими буквами.
Это было приглашение на попойку (по-английски – «вечеринка с коктейлями»), которая состоится завтра (нет, уже сегодня) вечером в «Савое», одной из двух или трех первоклассных гостиниц этого бесклассового города (там принимали только иностранную твердую валюту, никаких тебе рублей). А в качестве хозяина вечеринки выступало какое-то международное общество охраны культуры.
Григорий в глубокой задумчивости уставился на этот документ.
– Ничего не понимаю.
– Это мне прислали, – пояснил пришелец и грустно улыбнулся. – Прежде я работал и этой области.
Ага. В этой клинике все больные прежде где-то работали, кто где. Тут лежали не одни бывшие пожарные. И далеко не все обрели взамен старого новое поприще навроде шуткописательства Григория. Поскольку многим обитателям стационара было больно вспоминать о том, что когда-то помогало им занять мысли и убить время, вопрос о прежней работе по общему согласию считался тут запретным. Никто никого не спрашивал, чем он (или она) занимался раньше, поэтому Григорий тоже не мог углубляться в эту тему. Ну раз так, он спросил о другом:
– Но почему бы вам самому не пойти туда?
– Последнее время мне что-то неможется, – ответил пришелец.
Еще один запретный предмет. Все, кто лежал в стационаре, были обречены. Все рано или поздно (вернее, рано, а не поздно) должны были умереть, но каждому был отмерен свой срок, каждый умирал по-своему, и смерть каждого ждала тоже своя, особенная. Сетовать на горькую долю, рассказывать другим больным об ужасных симптомах считалось тут верхом бессердечия, поскольку ваш собеседник вполне мог чувствовать себя еще хуже, чем вы. Посему в больнице был создан своего рода иносказательный язык, понятный всем и смягчающий суть любого разговора, даже делающий любой разговор возможным. «Последнее время мне что-то неможется» в общепринятом понимании означало, что болезнь недавно перешла в новую и еще более разрушительную фазу, что больной ступил на очередную ступень лестницы, ведущей вниз, во мрак, и еще не успел свыкнуться со своим теперешним положением.
Итак, Григорий не мог развивать и эту тему. Хмуро глядя на приглашение международного общества охраны культуры, он спросил:
– Кто эти люди?
– Они пытаются раздобыть денег, – ответил пришелец, – на реставрацию и охрану великих произведений искусства. Как вы знаете, нынче во всем мире достижения цивилизации подвергаются разрушению, и львиная доля вины за это лежит на нас, людях. Кислотные дожди, намеренный снос зданий при проведении строительных работ, изменение состава солнечного излучения. Есть много способов обречь на исчезновение творения людей. Каменные изваяния буквально тают в нынешнем воздухе; кинопленка выцветает, холсты живописцев гниют, книги коробятся, в местах археологических раскопок находки растаскиваются на потребу нуворишам…
Григорий не смог удержаться от смеха.
– Ладно, ладно, я уловил суть. Эти люди – доброхоты.
– Делают что могут. – Пришелец пожал плечами.
Григорий снова взглянул на приглашение.
– Раздобыть денег… – повторил он. – Не у меня ли?
– О, нет, нет, нет. Это просто вечеринка в поддержку дела. Они хотят заинтересовать своей работой правительство.
– Они американцы?
– Зачинщиками, кажется, были англичане, но теперь у них всемирное членство, – человек опять передернул плечами. – Не знаю уж, какой в этом прок.
– По-вашему, они не делают ничего полезного? – удивленно спросил Григорий.
– Ну, кое-что делают, – отвечал пришелец. – Иногда одерживают какие-нибудь мелкие победы, но вы же слышали поговорку: гниль отдыха не знает. Да и зачем вообще пытаться что-то спасти? – окрепшим голосом продолжал он. – Один черт, скоро всему конец, верно?
– Правда?
– Разумеется! Мы не жалеем сил, уничтожая свою историю, убивая самих себя, разрушая саму нашу планету. Оглянитесь вокруг, Григорий. Почему все мы очутились здесь?
Пришел черед Григория пожимать плечами. Он уже давно перестал ломать голову и задаваться этим вопросом.
– Из-за чьих-то ошибок, – сказал он.
– Мы все переселяемся в мир, в котором царят ошибки, – заявил пришелец и презрительно взмахнул рукой. – Пусть себе летит в тартарары, все итак загублено.
Ну что ж, эти взгляды были прекрасно знакомы Григорию. Почему весь остальной мир должен продолжать жить как ни в чем не бывало, когда сам я здесь и страдаю таким недугом? Люди вроде Григория, не связанные прочными семейными узами, были особенно подвержены этим умонастроениям, но временами такие чувства овладевали всеми. Разумеется, противопоставить им было нечего: и впрямь, а почему, собственно, жизнь должна продолжаться без Григория или любого другого обитателя стационара? И люди просто ждали, пока эти чувства схлынут. Почти всегда так и происходило. Но о болезнях никто никогда не говорил, и нынешнее высказывание пришельца только подтверждало, как круто его взяло в оборот вышеупомянутое «недомогание».
Впрочем, разговор ведь шел о приглашении. Григорий покачал головой и сказал:
– Не понимаю, какое отношение это имеет ко мне. Почему я должен туда идти?
– Потому что вам там понравится, – ответил пришелец. – И вы сможете почерпнуть новые идеи для своих шуток. Вы же говорите по-английски.
– Ну, не то чтобы говорю. – Григорий небрежно взмахнул рукой с приглашением. – Я учил английский в школе. Читать могу, но говорить…
– Стало быть, у вас есть возможность усовершенствовать ваш английский, – подчеркнул пришелец.
– А зачем? – спросил Григорий и улыбнулся этой мысли. – Чтобы сочинять шутки для американцев.
– Да просто так, – ответил пришелец и указал на приглашение. – Возьмите, Григорий. Идти или не идти – вам решать. Извините, я не могу так долго оставаться на ногах.
– О да, конечно, – смущенно проговорил Григорий. Все тут говорили смущенным тоном, когда были вынуждены замечать слабость ближнего. Григорий пока был значительно крепче этого человека, из чего и проистекало его смущение. Он кивнул, и человек тяжело побрел прочь по коридору. Григорий прикрыл дверь.
Он сел на кровать, положил приглашение на тумбочку и вдруг зевнул во весь рот. Совладать с этим зевком было совершенно невозможно. Часы показывали почти четверть пятого. Внезапно Григорию так захотелось спать, что он не смог с первой попытки попасть пальцем в выключатель и погасить свет. Правда, со второй это удалось. Григорий откинулся в темноте на подушку. В голове так и роились мысли, но сколь-нибудь связных среди них, похоже, не было.
- Предыдущая
- 6/77
- Следующая
