Лазутчик в цветнике - Уэстлейк Дональд Эдвин - Страница 31

• Предыдущая
• 31/48
• Следующая

Слева и справа тянулись ржавые поручни. Металл под ногами был мокрый и скользкий. У меня возникло такое чувство, будто внизу бездонная пропасть: разглядеть что-либо в такой тьме я, разумеется, не мог. Кроме того, я чувствовал, что где-то высоко-высоко над головой нависает то ли сводчатый, то ли куполообразный потолок, но и это ощущение, ясное дело, ничем не подтверждалось.

За дверью я увидел уютную теплую комнату, убранную тяжелыми гардинами и ткаными циновками густых темных тонов. На полу тут и там лежали толстые ковры, по две-три штуки один на другом. Потолок был черный. Единственной мебелью здесь были маленькие столики, а единственным источником света — горящие на них свечи. Повсюду валялись пухлые оранжевые и красные подушки.

Вдруг какая-то пестрая тень отделилась от скрадывавшего ее фона и воплотилась в образе прекрасной и чувственной девушки восточного обличья. Она была облачена в какой-то замысловатый национальный наряд, окутавший ее с головы до пят. Девушка поклонилась мне, ее волосы цвета воронова крыла тускло блеснули в свете свечей, миндалевидные глаза сверкнули. Она молча поманила меня за собой.

О, Боже! Идти за ней? Но ведь у меня есть Анджела, и это чревато всеми возможными…

Эх! Мы прошли по длинному и широкому коридору, убранному коврами, мимо многочисленных закрытых дверей, из-за которых доносились музыка, взрывы смеха и иные шумы, сопутствующие всевозможным удовольствиям, и наконец девушка остановилась возле одной из дверей в левой стене коридора. Она тихонько постучала, поклонилась мне и отправилась в обратный путь.

Мучимый страстным желанием, я смотрел ей вслед, пока дверь не открылась. Глазам моим предстала еще одна восточная физиономия. Я тотчас узнал эту морду. Она принадлежала участнику учредительного собрания Лиги новых начинаний! Кажется, я не рассказывал о нем федикам. Но вот увидел и мигом вспомнил. Он возглавлял какую-то мелкую коммунистическую группировку, название которой, равно как и имя ее вожака, улетучилось из моей памяти.

Но коммунист быстро напомнил мне, кто он и чьих будет.

— Я — Сунь Куг Фу из Корпуса освободителей Евразии, — сказал он. — Вы меня помните?

— Конечно, — любезно ответил я. — Вы были на собрании.

— Верно. Входите.

Я вошел и очутился в самом обыкновенном рабочем кабинете, обставленном на западный лад: серый металлический письменный стол, серый металлический картотечный шкаф, серая металлическая корзина для бумаг и зеленые пластиковые стены.

— Располагайтесь, — пригласил Сунь Куг Фу. — Как вам нравится наше прикрытие?

— Очень здорово придумано, — ответил я, усаживаясь на коричневый кожаный диван. Кроме этого дивана да крутящегося кресла за столом, сидеть тут было не на чем.

— Под прикрытием культового учреждения вы как у Будды за пазухой, — самодовольно продолжал Сунь Куг Фу тоном, дававшим основания предположить, что идея такого благочестивого прикрытия принадлежит ему самому. — Можно вытворять все, что угодно, а легавые и носом не поведут.

— У вас почему-то совсем не восточная речь, — заметил я.

Сунь расхохотался.

— Вы шутите? — воскликнул он. — Я родился в Астории, за мостом. Мой папаша был владельцем прачечной. Впрочем, он и сейчас ею владеет.

— Это хорошо, — сказал я, видя, что Сунь продолжает улыбаться. — А как насчет моих башмаков?

— Не просто хорошо, а прекрасно! — сияя, вскричал он. — Даже если легавые следят за вами, дальше дверей храма они не пойдут. Если ваши ботинки в храме, значит, и вы там! Так они подумают. А вы можете преспокойно путешествовать по всему свету!

— И впрямь замечательно, — сказал я. — Но я хотел бы получить их обратно.

— О, не беспокойтесь. Никто их не присвоит. Ваши ботинки будут там, где вы их поставили. Можете забрать их хоть через неделю.

— Но… — начал я.

Он беспечно взмахнул рукой и сказал:

— Скоро за вами приедут. У меня дела. Приятно было снова повидать вас.

— Благодарю, — ответил я.

— Вы классно расправились с этой богатенькой поганкой, — похвалил он меня. — Терпеть их не могу, знаете ли. Такие лезут в драку, даже если им не за что воевать. Черт возьми, приятель, этот мир и так принадлежит им! — Сунь покачал головой, улыбнулся мне и вышел, закрыв за собой дверь.

Я просидел там довольно долго, даже дольше, чем в кафе. Но вдруг одна из стен кабинета поползла в сторону, и в черном проеме возникла неуклюжая фигура Лобо. Он грузно ввалился в комнату, будто медведь, и пророкотал:

— Обыск.

— Ладно, — ответил я и, встав, развел руки в стороны.

Лобо медленно и дотошно обыскал меня. Он нашел и галстук, и платок, и ручку, и механический карандаш, и бумажник с кредитной карточкой, и ремень, и двадцатипятицентовик. Вернув мне все это добро, Лобо опять протиснулся в черную брешь в стене, поднял одну из своих чудовищных лап и поманил меня за собой.

И вот я снова в пути.

Четыре часа утра. Наконец-то я стою лицом к лицу с Тайроном Тен Эйком в маленькой комнате с черными стенами и без окон, где-то в нью-йоркском подземелье. Над нашими головами покачивалась яркая лампочка, висевшая на черном проводе, который торчал из темного потолка. Посреди комнаты стояли старый деревянный стол и два некрашеных стула.

Молчаливый Лобо снова подверг меня пытке, проведя через лабиринт коридоров, лестниц, пустых комнат и галерей в толще земли, и наконец притащил в эту камору, в которой, когда я вошел, никого не было. Переступив порог, я увидел, что попал в тупик, а Лобо у меня за спиной закрыл дверь и удалился.

После нескольких минут нервозного ожидания, в течение которых я успел подумать о восьмидесяти трех разных вариантах возможного провала нашего замысла, дверь снова открылась, и вошел Тайрон Тен Эйк. (Стоя рядом с ним, я никак не мог мысленно назвать этого человека его псевдонимом. Леон Эйк — совершенно несуразное имя для такого типа. Он был именно тем, чем всю жизнь мечтал стать молодой Орсон Уэллс.)

— Приветствую, мой дорогой Рэксфорд, — сказал он, сияя улыбкой. — Должен поблагодарить вас за то, что так быстро разделались с покойной мисс Тен Эйк.

Я откашлялся и проговорил, стараясь, чтобы мой голос звучал так же невозмутимо, как и его:

— Благодарю. Это пустяки.

— Возможно, и нет, только вы об этом не знаете, — ответил он, хитровато глядя на меня. У него был раскатистый мелодичный голос с какой-то странной звуковой примесью. Звук этот напоминал хруст ломающихся детских костей. Продолжая улыбаться, Тен Эйк указал на стол и стулья. — Присаживайтесь, поговорим.

Чего это он так лукаво на меня смотрит? Почему он сказал, что убийство Анджелы Тен Эйк значит больше, чем я думаю? Кажется, он чего-то от меня ждет, но вот чего? Я вдруг почувствовал себя так, будто меня силком засадили играть в шахматы с гроссмейстером и отвели десять секунд на обдумывание каждого хода. А почем мне было знать, какой ход замышляет мой соперник?

Но в следующий миг (я едва уложился в отпущенное на обдумывание время) я понял, что ему надо. Покинув собрание, мы с Анджелой провели вместе какое-то время, прежде чем я ее «убил». Может, она успела сообщить мне, кем на самом деле был Леон Эйк?

А почему нет? Теперь я смогу объяснить, откуда мне известно подлинное имя Леона Эйка. Грех не воспользоваться такой возможностью. По меньшей мере, это позволит мне избежать пагубных последствий, если я вдруг случайно оговорюсь.

Времени на дальнейшие размышления уже не оставалось. И я сказал:

— Спасибо, мистер Тен Эйк.

Я подошел к стулу.

Внезапно в комнате повисла тишина, и скрежет ножек стула по бетонному полу привел меня в ужас. Напряженное молчание нарушил голос Тен Эйка, такого голоса я еще не слышал: он напоминал звук, с каким кремень скользит по клюву ястреба.

— Как вы меня назвали? — спросил он.

Неужто я дал маху? Неужто совершил гибельную ошибку? Времени раздумывать не было, оставалось положиться на авось и переть напролом. Я с легкой хрипотцой ответил:

• Предыдущая
• 31/48
• Следующая