Эти настоящие парни - Белаковский Олег Маркович - Страница 30
- Предыдущая
- 30/40
- Следующая
Тяжелейшее турне, тяжелейшие игры. Но это только преддверие перед главными событиями года – чемпионатом мира в Мексике…»
«Каракас. Первая встреча с «Ботафого». И проигрыш…
Стараюсь рассмотреть его крупным планом. Только на 30 минут первого тайма хватило «пороху» нашим ребятам. Именно этот отрезок времени они сыграли понастоящему хорошо. Затем начался спад. Бразильцы есть бразильцы. Минута потребовалась их форварду, чтобы успеть до перерыва забить нам гол.
Весь второй тайм наши играли просто плохо. Играли с ошибками, давали бразильцам возможность свободно передвигаться по всему полю, свободно принимать мяч, играть раскованно и технично. Когда мы уходили с поля, кто-то с трибун громко по-русски крикнул: «Сопляки!» Было стыдно.
Конечно, сказались усталость, перелет через океан, акклиматизация. Но прежде всего недостаточная подготовка к такого рода встречам. Особенно с бразильцами. Нельзя играть с ними вполсилы. Однако были у наших и объективные причины. Тренироваться здесь практически нельзя. Утром жарища. Вечером быстро темнеет.
Все раздражены. Взаимная неприязнь и раздражение, на мой взгляд, худшее и опаснейшее из того, что несет с собой поражение. Да еще в начале турне…
Взвинченность опасна не сама по себе. Она опасна наступающей вслед за ней апатией.
Перед обедом состоялся разбор игры с «Ботафого». И сразу вспыхнула острая полемика между тренером и игроками.
Защитники выступили сторонниками игры со «свободным».
– Гавриил Дмитриевич, – обращаясь к Качалину, заявил Хурцилава, – вы прекрасно знаете, что, когда Шестернев играет свободным, это для нас очень хорошо, это гарантирует нас от поражения. А вы отказались от этого варианта!
– Если мы вернемся к «чистильщику», – резко ответил Качалин, – то это ослабит нашу атаку и в Мексике нам делать будет нечего!
Вопрос тут не просто в том, кто прав: игроки или тренер. Полемика не должна подрывать авторитета тренера. Как раз напротив, она должна быть еще одним источником доверия и авторитета. Это очень важно.
Хурцилава был, возможно, и прав с чисто тактиче ской точки зрения. Надо уберечь себя от поражения в первой встрече. Качалин же мыслил шире и перспективнее. Он мыслил стратегически верно.
Я склонен был разделить мнение тренера. Технические причины этого поражения были видны и мне, как бывшему футболисту. Играть со «свободным» – это значит иметь в защите лишнего игрока (пятого – при условии, что противник имеет четырех нападающих). Многие справедливо обвиняют наших полузащитников в том, что они плохо выполняют свои обязанности. Особенно Мунтян и Асатиани. К сожалению, у нас в команде нет полузащитников, умеющих хорошо играть не только в атаке, но и в обороне. Таких, например, как Воронин, Нетто, Сабо. С другой стороны – команда еще не готова для острой атакующей игры – не хватает ей физической подготовки. Так, наверное, для того и поехали в это трудное турне, чтобы закалить команду!
Надо во всем подробно и хладнокровно разобраться. Разобраться, что называется, с холодной головой. Ибо ошибка станет неисправимой, если игровое поражение обернется поражением духа».
Перечитывая сегодня эту запись дневника 70-го года, я думаю, как важно уметь в подобной ситуации найти силы собраться и насколько важно для тренера команды и для ее врача, равно, как и для всех ее членов, умение создать благоприятный климат. Особенно в условиях долгих и трудных зарубежных поездок. Иногда мучительно долгих.
Турне по Америке только еще началось, а Володя Шмелев подсчитывает вслух, сколько дней осталось до возвращения домой. Получается 29.
Хотите знать, что такое столь долгое отсутствие дома? Это глаза, устремленные в одну точку. Это глаза, наполненные тоской. Это экзотика чужих городов, стоя щая поперек горла. Это строчка Вертинского, не выходящая из головы целый день: «Здесь живут чужие города. И чужая радость и беда…» Это такая тоска по дому, от которой начинает кружиться голова. Это когда нервы напряжены до предела, и каждую минуту мы готовы сорваться по пустяку или погрузиться в долгое и мрачное молчание.
…Свадьба была 16 января, а 20-го мы уезжали. Я знаю, что он очень тоскует по своей Тане, которую буквально боготворит. Знаю об этом и я, знают об этом все. Женя Ловчев еще совсем мальчишка. Уже во время этого турне, которое началось еще в Югославии, ему исполнился 21 год. Женя очень доверчив, очень добр.
Настроение у всех неважное. А у него особенно. Царящее в номере гостиницы молчание тяготит его.
Он подходит к Серебрянникову и, уже, видимо, не в состоянии справиться с самим собой, спрашивает его:
– Слушай, а сколько вообще длится медовый месяц?
В номере наступает какой-то шок.
Потом под общий смех Серебрянников «успокаивает» Женю:
– Сутки.
Новый взрыв смеха.
Женя обижен и уходит к себе в номер. Я поднимаюсь вслед за ним. Сейчас нельзя оставлять его одного. Потому что он разорван тоской, любовью, ощущением недавнего поражения и незаслуженной насмешкой. И, как я понимаю, моя обязанность не ограничивается заботой лишь о физическом состоянии моих подопечных. Душевное здоровье должно волновать меня подчас гораздо больше.
Сидим с Женей. Неторопливо беседуем о наших делах здесь, вспоминаем Москву, друзей.
– Жень, ты не сердись на ребят. Они устали. Они тоже хотят домой.
– Я понимаю, Олег Маркович.
Постепенно он успокаивается. Но мысль о доме, о Тане неотступно преследует его, и он снова спрашивает:
– А все-таки сколько же длится медовый месяц? Теперь мне трудно сдержать улыбку.
– По-разному. У некоторых этим месяцем все и кончается. Редко он длится годами. Еще реже – всю жизнь…
…Я познакомился с ним спустя несколько лет после этого разговора с Ловчевым в Каракасе. Познакомился тогда, когда работал уже с хоккеистами. Не будем называть его имени. В таких вещах лучше обойтись без имен.
Он был женат, но это не мешало ему увлекаться другими женщинами. Поверьте мне, это были не односторонние привязанности. Он был любимцем и баловнем славы. И вообще был счастливчик. А таких женщины любят. И его трудно было не любить. Открытый, искренний, вдохновенный, красивый. В игре и в жизни. Мы его тоже любили…
А дома? Дома – постоянные сцены…
– Иди. Это тебя.
Он откладывает в сторону газету и нехотя поднимается с кресла.
– Да… Нет… Не могу… Прикрывает ладонью трубку:
– Я просил тебя не звонить домой… Да… Не могу…
Делая вид, что чем-то занята, жена возится на кухне, напряженно прислушиваясь к каждому слову, и он знает это. И она знает, что он знает. И еще он знает, что каждое слово – это новая рана для ее сердца. Н ему тоже больно от этих ее ран…
– Я хочу развестить с тобой, – все чаще говорила она ему в последнее время.
Но он знал, что это неправда. Она устала от него. Но уйти? Нет, он не верил в это. Была дочь. Но дело не в дочери. Он любил ее, и это мешало ему верить в серьезность ее слов. Он был привязан к ней, как привязывается слабый и вдохновенный характер к характеру сильному и ровному.
– Иди. Иди, ради бога. Я вообще не понимаю, к чему эти оправдания.
Он уходил к друзьям и другим женщинам. Он общался с ними и любил их. Да, режим. И я и тренер требовали от него неукоснительного выполнения режима. Он старался. Он пытался держать себя в руках. И мы видели, насколько это трудно ему дается. Потом он выходил на лед. И забывал обо всем. Глядя на него, и мы забывали обо всем. Вдохновенно звучал его полет, его порыв. Он был неподражаем…
Потом он снова возвращался в свой дом. Возвращался к ней. И несколько дней болел ее болью, своей слабостью и своим непостоянством. Как мальчишка, как сын он приходил ко мне (иногда домой, но чаще присаживался рядом где-нибудь в раздевалке), и все было видно по его лицу. Ну прямо как у ребенка.
– Ну что? Опять дома что-нибудь? Он кивал головой.
– Сам виноват.
– Знаю.
– Ничего. Надо взять себя в руки. Все пройдет.
- Предыдущая
- 30/40
- Следующая
