361 - Уэстлейк Дональд Эдвин - Страница 38
- Предыдущая
- 38/38
Перед тем как мы вырубились, мне захотелось поведать моему новому другу о своих горестях, но, поскольку язык у меня заплетался, а ему никак не удавалось сосредоточиться, он так и не понял, что я пытаюсь во всех подробностях рассказать ему, как прикончил собственного отца.
Утром я проснулся первым, дрожа от холода и с диким похмельем, но, допив вино, почувствовал себя немного лучше — стало теплее, головная боль малость поутихла.
С этого момента в голове у меня все смешалось. Помню только, что пару раз я с кем-то подрался, а потом поздно вечером вошел в какой-то бар — уже почему-то в Нью-Джерси — и облевал там всю стойку.
Однажды утром я проснулся в огромном сером металлическом ящике, стены которого находились так далеко, что до них невозможно было дотянуться.
Крышка ящика опускалась все ниже, пока, наконец, не застыла. Рядом со мной вповалку лежали совершенно незнакомые люди, время от времени издававшие тихие протяжные стоны.
Не помню, сколько я провалялся на полу, пока до меня дошло, что я вовсе не в ящике, а в самой обыкновенной кутузке, и камере для пьяных.
Казалось, сначала время еле-еле ползло, а потом рванулось вперед и полетело на широких крыльях. Я попробовал досчитать до шестидесяти, чтобы получше представить, сколько же это — минута? — но едва начал, голова как будто взорвалась от боли, и я закричал, потому что был уверен, что умираю.
Тут же со всех сторон на меня заорали, чтобы я заткнулся. Я перекатился на живот и, прижавшись лбом к холодному полу, застыл.
Когда боль наконец ослабла, я смог сесть и осмотреть себя: ботинок не было, бумажника тоже. Так же бесследно исчезли плащ, пиджак, галстук, часы, ремень, школьное кольцо. И даже стеклянный глаз.
Я нашел свободное место у стены, сел и задремал. Иногда я плакал, но к тому времени, когда в камеру вошел надзиратель и выкрикнул мое имя, самое худшее было уже позади. Я был полностью опустошен — и морально, и физически.
Надзиратель отвел меня в маленькую узкую комнатушку с обшарпанным деревянным столом и четырьмя стульями и вышел. В углу сидел Джонсон. Увидев меня, он встал.
— Ну что, протрезвились?
— Да.
— Я вас искал, вот и решил сюда заглянуть на всякий случай. Здесь у меня работает приятель, так что вас сейчас отпустят.
— Какой сегодня день?
— Двадцать пятое октября.
Значит, я был в полном «ауте» без одного дня две недели!
— М-да, наверное, я слегка переборщил?
— Мне кажется, вам многое хотелось забыть.
— Это точно.
— Идти-то сил хватит?
— Куда?
— Сначала ко мне. Помоетесь.
— Джонсон, у меня глаз украли.
— Ничего, купим новый.
Ему пришлось нянчиться со мной, как с заблудившимся ребенком. Жил он в тесной квартирке на Западной 46-й улице неподалеку от Девятой авеню. Я назвал ему свой отель и имя, под которым зарегистрировался, и он поехал за моим чемоданом. Когда я впервые подошел к зеркалу, то испытал настоящий шок.
Исхудавшее лицо, заросшее густой щетиной, всклокоченные волосы, пустая глазница воспалилась и покраснела.
Когда Джонсон вернулся, я сидел на диване, завернувшись в его халат.
Помимо моего чемодана он привез повязку для глаза, пока не было нового протеза. Я переоделся в свои вещи, а потом он достал почти полную бутылку джина «Гордон».
— Хотите?
— Только не сейчас, — я поспешно покачал головой. — Недельки через две, может, и не откажусь от стопочки, а пока...
— Значит, все кончено?
— Да, на все сто.
— Это хорошо. У меня для вас кое-что есть. — Он сунул бутылку в ящик комода под рубашки, вышел из комнаты и тут же вернулся с маленьким белым конвертом. — В прошлую пятницу ко мне в контору заявились два здоровенных бугая и сказали, что это вам. И если я вдруг вас увижу, то должен это передать. И у меня сразу возникло такое чувство, что мне же будет лучше, если это произойдет как можно скорее.
Я надорвал конверт. Внутри было пять стодолларовых банкнот и записка:
«Все забыто. Л. Дж.».
— Ну что? — Джонсон пристально смотрел мне в лицо.
— Ничего не понял. — Я протянул ему записку.
— Вы знаете кого-нибудь с инициалами «Л. Дж.»?
Тут до меня дошло. Лейк-Джордж.
— Теперь я понял. Но это неважно.
— Они хотят сказать, что не собираются вас трогать, да?
— Знаете, давайте-ка спустим ее в сортир.
— Может, ее лучше сжечь? Секретный агент Х-7 в одном фильме...
— Да, вы правы.
Он чиркнул спичкой и, наблюдая, как записка горит в пепельнице, небрежно спросил:
— Кстати, вы помните, что наплели Уинклеру?
— Кому?
— Детективу Уинклеру, между прочим, одному из лучших в Нью-Йорке.
— А разве я с ним говорил?
— Господи, да вы хотите признать себя виновным в половине убийств, совершенных в Соединенных Штатах! Пара рэкетиров по фамилии Дженолезе и Кэпп, какой-то старикашка-адвокат на Лонг-Айленде и уж не помню, кто еще.
— Да вы что!
— Уинклер говорит, что это бред чистой воды, тем более, что вы отказались назвать чьи-либо имена, кроме тех, кого вы прикончили.
Я с удивлением огляделся вокруг.
— Тогда почему я здесь? Почему меня не посадили?
— Официально Дженолезе и Кэпп даже не признаны пропавшими. Нет ни трупов, ни орудия убийства, ни свидетелей. По официальной версии, адвокат умер от сердечного приступа, во всяком случае, так написано в свидетельстве о смерти. — Джонсон подмигнул. — Уинклер сказал, чтобы вы больше не вздумали являться к нему с подобными выдумками.
— Ага, значит, полиции на это наплевать.
— Совершенно верно. Особенно когда речь идет о таких типах, как Дженолезе и Кэпп.
Я встал с дивана, прошелся по комнате и потянулся. Все, наконец-то я преодолел все передряги и оказался на другой стороне туннеля.
— И еще, — добавил Джонсон, вытряхивая пепельницу. — Я ведь все равно начал вас искать еще до того, как ко мне приперлись эти громилы. Через два дня после того как мы разговаривали в последний раз, меня нанял для ваших розысков один малый. Некий Арнольд Биуорти. Вы назвали ему мое имя. Он сказал, что ни должны были ему позвонить еще шесть недель назад.
— Господи, я совсем про него забыл.
— Почему бы вам завтра не съездить к нему?
— Хорошо.
Я переночевал у Джонсона на диване, а утром сходил к врачу и целых два часа примерял новый глаз. Я заплатил за него из присланных в письме пяти сотен, а остальные отдал Джонсону. Сначала он отказывался, но я сказал, что это возмещение за то, что его избили.
Потом я отправился на место в Куинс. Биуорти вцепился в меня мертвой хваткой, потащил к себе в подвал и посадил перед магнитофоном. Я долго рассказывал, потом мы сделали перерыв на обед и продолжали до полуночи. Он предложил мне переночевать в комнате для гостей, а наутро отвез меня в Манхэттен забрать чемодан у Джонсона. Когда мы вернулись, Сара сидела у магнитофона и в слезах слушала запись, но Эрни приказал ей прекратить ныть и пойти заварить нам кофе.
- Предыдущая
- 38/38
