Эйсид Хаус - Уэлш Ирвин - Страница 30
- Предыдущая
- 30/66
- Следующая
— Ты же не хочешь, чтобы твои приятели думали, что ты какой-то парень со странностями, а? Как бы то ни было, твоя мать и я не становимся моложе. Мы вступаем в сложную фазу в наших жизнях, сын. Некоторые могут сказать... — Боб Койл посмотрел на свою жену, — ...опасную фазу. Твоей матери и мне, сын, нам нужно время привести в порядок наши жизни. Собрать их воедино, если ты понимаешь, что я имею в виду. У тебя есть девушка, малышка Эвелин. Ты знаешь, что к чему, — Боб-старший подмигнул своему сыну, ища на его лице признаки понимания. Не усмотрев ничего подобного, он заговорил снова. — Твоя проблема, сын, в том, что ты живешь на всем готовом. И кто страдает? Я скажу тебе, Такие простаки, как мы здесь, — Боб-старший указал на себя. — Твоя мать и я. Теперь я понимаю, что не так просто найти где-то место для жилья в наши дни, особенно когда ты вынуждаешь всех остальных, таких простаков, как мы, ухаживать за тобой. Но мы ничего об этом не будем говорить. Я и твоя мама, мы готовы дать тебе двухнедельную отсрочку. Достаточно времени на поиски своей квартиры, чтобы чувствовать себя уверенно, но ты должен покинуть наш дом через четырнадцать дней.
Потрясенный в своем роде Боб смог только выдавить из себя:
— Да... понятно...
— Не думай, что мы пытаемся избавиться от тебя, сынок. Просто твой отец и я подумали, что это будет взаимовыгодно, как для нас, так и для тебя, типа, если ты найдешь свое собственное жилье.
— Хватит, До, — триумфально пропел отец Боба. — Взаимовыгодно для обеих сторон. Мне это нравится. Какие бы мозги не достались тебе и нашей Кэти, сын, они определенно заслуга твоей матери, не беря в расчет такого простака, как я.
Боб поглядел на своих родителей. Они каким-то образом казались другими. Он всегда воспринимал своего предка как толстого, страдающего одышкой, хронического астматика, а его половину как толстушку в засаленном платье. Физически они выглядели одинаково, но он смог впервые обнаружить в них тревожный уровень сексуальной озабоченности, который раньше не замечал. Теперь он видел их такими, как есть: гнусными, развратными ублюдками. Он тут осознал, что те взгляды, которые они бросали на него, когда он вел Эвелин наверх заниматься сексом, были не из-за смущения или негодования, но из-за предвкушения. Далекими от того, чтобы озаботиться тем, чем он там занимался. Это дало им шанс приступить к своему собственному грязному делу. Эвелин. Как только он поговорит с ней, ситуация улучшится. Эв всегда понимала. Идеи формального обручения и женитьбы, так долго пренебрегавшиеся Бобом, теперь просочились в его сознание. Он был слеп, чтобы не увидеть раньше в этом всех возможностей. Их собственное жилье. Он сможет смотреть видео каждый вечер. Ебаться каждую ночь. Он попадет в другой клуб; на хуй Стар! Эвелин может стирать форму. Внезапно снова повеселев, он вышел на улицу и пошел к телефонной будке у магазинов. Он уже чувствовал себя как незваный гость в родительском доме.
Эвелин взяла трубку. Дух Боба взыграл пуще, предвкушая перспективу компании. Перспективу понимания. Перспективу секса.
— Эв? Боб. Все в порядке?
— Да.
— Любимая придет?
— ...
— Что? Эв? Любимая придет, да?
— Нет.
— Как нет?
Что-то было не так. Внезапная судорога тревоги пронзила Боба.
— Просто не приду.
— Но почему нет? У меня был плохой день, Эв. Мне нужно поговорить с тобой.
— Да. Ну, говори тогда со своими дружками.
— Не будь такой, Эв! Я говорю, что у меня был тяжелый день! Что такое? Что не так?
— Я и ты. Вот, что не так.
— Что?
— У нас все кончено. Финито. Капут. Конец истории. Доброй ночи, Вена.
— Что я сделал, Эв? Что я сделал? — Боб не мог поверить своим ушам.
— Ты знаешь.
— Эв...
— Дело не в том, что ты сделал, а в том, что не сделал!
— Но Эв...
— Я и ты, Боб. Мне нужен парень, который может что-то делать для меня. Кто-то, кто действительно может заниматься любовью с женщиной. А не какой-то толстый ублюдок, сидящий на своей заднице, болтающий о футболе и распивающий пинты лагера со своими дружками. Настоящий мужчина, Боб. Сексуальный мужчина. Мне двадцать, Боб. Двадцать лет. И я не собираюсь провести всю жизнь, привязанной к какому-то мудаку!
— Какая муха тебя укусила? А? Эвелин? Ты никогда раньше не жаловалась. Я и ты. Ты была просто глупенькая маленькая девочка, когда встретила меня. Никогда не знала, что такое трахаться, черт возьми...
— Да! Ну теперь все изменилось! Потому что я встретила кое-кого, Боб Койл! И он, твою мать, больше мужчина, чем ты когда-нибудь станешь!
— ... Что?... Что?... ЧТО?... ЧТО ЗА ЧУУУВВААК!
— Это уж мне знать, а тебе выяснять!
— Эв... как ты могла сделать это со мной... ты и я, Эв... всегда были ты и я.... обручение и это...
— Извини, Боб. Но я была с тобой с шестнадцати лет. Я может тогда ничего не знала о любви, но я уверена, черт подери, что знаю сейчас об этом гораздо больше!
— ТЫ ЕБАНАЯ ШЛЮХА!... ТЫ УЖАСНАЯ ГНУСНАЯ ТВАРЬ!...
Эвелин с силой бросила трубку.
— Эв... Эв... Я люблю тебя... — Боб впервые произнес эти слова, обращаясь к мертвой телефонной линии...
— БЛЯЯЯЯДЬ! ЕБАНАЯ БЛЯЯЯДЬ!
Он вдребезги разбил трубку в будке. Тяжелыми говнодавами он вышиб две стеклянные панели и пытался вырвать телефон из гнезда.
Боб не подозревал, что рядом с будкой затормозила патрульная полицейская машина.
В местном полицейском участке, произведший задержание офицер, ПК Брайн Кокрейн, печатал показания Боба, когда появился Дежурный Сержант Моррисон. Боб сидел в подавленном молчании перед столом, пока Кокрейн печатал двумя пальцами.
— Добрый вечер, сержант, — сказал ПК Кокрейн.
Сержант пробормотал что-то неопределенное, что могло или не могло быть «Брайан», и не остановился, чтобы оглядеться. Он положил булку с сосиской в микроволновку. Когда Моррисон открыл шкафчик над ней, он в ярости заметил, что там нет кетчупа. Он терпеть не мог закуску без кетчупа. Расстроенный, он повернулся к ПК Кокрейну.
— Там не кетчупа, твою мать, Брайан. Чья очередь была покупать еду?
— Да... извините, сержант... вылетело из головы, — сказал смущенный констебль. — Да... беспокойный вечер, типа, сержант.
Моррисон печально покачал головой и глубоко вздохнул.
— Так что мы имеем этим вечером, Брайан?
— Ну, здесь один насильник, чувак, порезавший мальчика в торговом центре, и вот этот шут гороховый, — он указал на Боба.
— Так... Я уже заходил в камеру и переговорил с насильником. Похоже достаточно приятный молодой парень. Сказал мне, что эта глупая маленькая шлюха сама просила ее выебать. Старо как мир, Брайан. Чувак, пырнувший ножом мальчика... ну, глупый пидор, но мальчики остаются мальчиками. Что насчет этого мудозвона?
— Поймал его, когда он разносил телефонную будку.
Сержант Моррисон крепко сжал свои зубы. Пытаясь сдержать приступ гнева, угрожавший переполнить его, он заговорил медленно и осторожно.
— Отведите этого ковбоя в камеру. Я хочу перекинуться с ним парой слов.
Кто-то еще хотел перекинуться парой слов. Боб почувствовал, что эта «пара слов» не светит ему ничего хорошего.
Сержант Моррисон был владельцем акций Бритиш Телеком. И если что-то еще, кроме сосиски без кетчупа, могло заставить его испытывать больше злости, так это видеть, как доходное имущество БТ, составлявшее часть его вложений, обесценивается бессмысленным вандализмом.
В камере Моррисон отбил желудок, ребра и яйца Боба. Сержант улыбнулся, глядя на него, лежащего и стонущего на холодном кафельном полу.
— Ты понимаешь, это просто чтобы показать тебе эффективность приватизационной политики. Я никогда бы не реагировал так, как сейчас, если бы ты разгромил телефонную будку, когда они были национализированы. Я знаю, что по сути это одно и то же; вандализм тогда бы означал для меня увеличение налогов, а теперь это означает меньшие дивиденты. Дело в том, что я чувствую себя больше поставленным под угрозу, сынок. Так что я не хочу, чтобы какой-то смутьян люмпен-пролетарий угрожал моим вложениям.
- Предыдущая
- 30/66
- Следующая
