Когда Спящий проснется - Уэллс Герберт Джордж - Страница 6
- Предыдущая
- 6/53
- Следующая
— Вы правы, сир, — сказал младший. — Боскасль находится в прежнем герцогстве Корнуэлльском, к юго-западу от лугов. Там и теперь еще стоит дом. Я был там.
— Боскасль! — Грэхэм повернулся к юноше. — Да, Боскасль! Боскасль. Я заснул где-то там. Точно я не могу припомнить. Точно не могу припомнить. — Он схватился за голову и прошептал: — Более двухсот лет! — Сердце его упало. Лицо передернулось. — Но если это так, если я проспал двести лет, то все, кого я знал, кого я видел, с кем говорил, все умерли.
Все трое молчали.
— И королева и королевская семья, министры, духовенство и правительство. Знать и простонародье, богатые и бедные, все, все… Существует ли еще Англия? Существует ли Лондон? Мы ведь в Лондоне, да? А вы — мои хранители-опекуны? Опекуны? А эти? А? Тоже охраняют меня? — Привстав, он глядел на них широко открытыми глазами. — Но зачем я здесь? Впрочем, нет! Не говорите. Лучше молчите. Дайте мне…
Он сидел молча, протирая глаза. Ему подали второй стакан розоватой жидкости. Выпив, Грэхэм почувствовал себя бодрее. Он разрыдался, и слезы принесли ему облегчение.
Взглянув на их лица, он вдруг засмеялся сквозь слезы почти безумным смехом.
— Две-сти лет, две-сти лет! — повторял он.
Лицо его исказила истерическая гримаса, и он снова закрыл глаза руками.
Потом он успокоился. Руки его бессильно повисли. Он сидел почти в той же позе, как при встрече с Избистером у пентаргенских скал. Вдруг его внимание было привлечено чьим-то громким, властным голосом и звуком приближающихся шагов.
— Что вы тут делаете? Почему меня не уведомили? Ведь вам было приказано! Виноватый будет отвечать. Ему нужен покой. Закрыты ли у вас двери? Все до последней? Ему нужен абсолютный покой. С ним нельзя разговаривать. Говорили ему что-нибудь?
Человек с русой бородой что-то ответил. Грэхэм, глядя через плечо, увидел приближающегося мужчину небольшого роста, толстого, безбородого, с орлиным носом, с бычьей шеей и тяжелым подбородком. Густые черные брови, почти сходящиеся на переносье, щетинились над глубоко посаженными серыми глазами и придавали лицу мрачное, зловещее выражение. На мгновение он нахмурил брови, глядя на Грэхэма, но сейчас же отвел взгляд и, обратившись к человеку с русой бородой, раздраженно сказал:
— Пусть удалятся.
— Удалятся? — спросил рыжебородый.
— Конечно. Но, смотрите, закройте двери.
Двое незнакомцев повиновались и, взглянув в последний раз на Грэхэма, повернулись уходить, но, вместо того чтобы выйти под арку, направились к противоположной стене. Затем произошло нечто странное: часть, по-видимому, совершенно глухой стены с треском раздвинулась и, свиваясь наподобие жалюзи, поднялась вверх и опустилась за ушедшими. Грэхэм остался наедине с новоприбывшим и с русобородым человеком в пурпуровом одеянии.
Некоторое время толстяк не обращал на Грэхэма ни малейшего внимания, он расспрашивал русобородого, который был, очевидно, его подчиненным; казалось, он требовал отчета в каком-то поручении. Говорил он очень отчетливо, но смысл его слов остался для Грэхэма неясен. Очевидно, пробуждение Грэхэма вызывало в нем не удивление, а скорее досаду и тревогу. Заметно было, что он глубоко взволнован.
— Вы не должны смущать его подобными рассказами, — несколько раз повторял он. — Не надо смущать его.
Получив ответы на все свои вопросы, он быстро обернулся и, с любопытством взглянув на Грэхэма, спросил:
— Вас это удивляет?
— Очень!
— Все окружающее кажется вам странным?
— Надо привыкать. Ведь мне, вероятно, придется жить.
— Думаю, что так.
— Прежде всего не дадите ли вы мне какую-нибудь одежду?
— Сейчас, — сказал толстяк, и русобородый, поймав его взгляд, тут же удалился. — Сейчас получите одежду.
— Правда ли, что я проспал двести лет? — спросил Грэхэм.
— Они уже успели разболтать вам об этом? Двести три года — это будет точнее.
Грэхэм поднял брови и стиснул зубы, стараясь примириться с неоспоримым фактом. С минуту он сидел молча, а затем спросил:
— Что здесь, завод или динамо поблизости? — И, не дожидаясь ответа, прибавил: — Я думаю, все ужасно переменилось? Что это за крики?
— Пустяки. Это народ, — ответил нетерпеливо толстяк. — Позднее вы, вероятно, все узнаете. Вы правы, все переменилось. — Он говорил отрывисто, нахмурив брови, и взгляд у него был такой, как будто он что-то решал про себя, пытаясь найти выход. — Прежде всего нужно достать вам одежду. Лучше обождать здесь. Никто не должен к вам приближаться. Вам надо побриться.
Грэхэм провел рукой по подбородку.
Русобородый возвратился; внезапно повернув голову, он стал прислушиваться, потом переглянулся с толстяком и через арку направился к балкону. Шум и крики становились все громче. Толстяк тоже насторожился. Вдруг он пробормотал какое-то проклятие и недружелюбно взглянул на Грэхэма. Снизу доносился прибой тысячи голосов, то поднимаясь, то падая. Иногда раздавались звуки ударов, сопровождаемые пронзительными криками; слышался как будто треск ломавшихся сухих палок. Грэхэм напрягал слух, чтобы разобрать отдельные слова в этом хаосе.
Наконец он уловил какую-то фразу, выкрикиваемую почти беспрерывно. В первую минуту он не верил своим ушам. Однако сомнений не было, он ясно слышал:
— Покажите нам Спящего! Покажите нам Спящего!
Толстяк стремительно бросился к арке.
— Проклятие! — воскликнул он. — Откуда они узнали? Знают они или только догадываются?
Должно быть, последовал какой-то ответ.
— Я не могу выйти сам, — сказал вдруг толстяк. — Я должен быть здесь. Крикните им что-нибудь с балкона.
Русобородый опять что-то ответил.
— Скажите, что он не просыпался. Ну, там что-нибудь. Предоставляю это вам. — Он поспешно вернулся к Грэхэму. — Вам необходимо поскорее одеться. Вам нельзя оставаться здесь… Это невозможно…
Он опять куда-то торопливо удалился, не отвечая на вопросы Грэхэма. Вскоре он вернулся.
— Я не могу объяснить вам, что здесь происходит. Этого в двух-трех словах не расскажешь. Через несколько минут вам сделают одежду. Да, через несколько минут. А тогда я смогу увести вас отсюда. Волнения скоро кончатся.
— Но этот шум. Они кричат…
— Про Спящего? Это про вас. Они свихнулись, что ли. Я ничего не понимаю. Решительно ничего!
Пронзительный звон прорезал глухой отдаленный шум и крики. Толстяк подбежал к какому-то аппарату в углу зала. С минуту он слушал, глядя в стеклянный шар, и иногда кивал утвердительно головой, потом произнес несколько неясных слов; закончив переговоры, он подошел к стене, через которую недавно удалились двое. Часть стены поднялась, подобно занавесу, но он остановился, что-то выжидая.
Грэхэм поднял руку и с удивлением заметил, что силы к нему возвратились. Он спустил с ложа сначала одну ногу, потом другую. Головокружения как не бывало. Едва веря такому быстрому выздоровлению, Грэхэм сел и принялся себя ощупывать.
Русобородый вернулся с балкона. Перед толстым незнакомцем опустился лифт, и из него вышел седобородый худощавый человек в узкой темно-зеленой одежде со свертком в руках.
— Вот и портной, — проговорил толстяк, указывая на вошедшего. — Теперь вам больше не понадобится этот черный плащ. Я не понимаю, как он попал сюда. Но нельзя терять времени. Поторопитесь! — обратился он к портному.
Старик в зеленом поклонился и, приблизясь, сел рядом с Грэхэмом. Держался он спокойно, но в глазах у него светилось любопытство.
— Моды сильно изменились, сир, — сказал он и покосился на толстяка. Потом быстро развернул сверток, и на его коленях зарябили яркие материи. — Вы жили, сир, в эпоху, так сказать, цилиндрическую, эпоху Виктории. Полушарие шляп. Всюду правильные кривые. Теперь же…
Он вынул приборчик, по размеру и наружному виду напоминающий карманные часы, нажал кнопку, и на циферблате появилась небольшая человеческая фигурка в белом, двигавшаяся, как на экране. Портной взял образчик светло-синего атласа.
— Вот мой выбор, — обратился он к Грэхэму.
- Предыдущая
- 6/53
- Следующая
