Игрок в крокет - Уэллс Герберт Джордж - Страница 7
- Предыдущая
- 7/11
- Следующая
— Это, вероятно, один из наших предков? — спросил я.
— Более чем вероятно.
— Вот что у нас в крови! — воскликнул я.
Я украдкой покосился на чудовище и заговорил так, как будто оно могло нас услышать. Я задавал десятки дилетантских вопросов. Я узнал, что этот вид существовал на земле много тысячелетий. Бесчисленные поколения звероподобных, свирепых людей бродили по этим болотам в доисторическую эпоху несчетные века. По сравнению с их невообразимо долгим господством все бытие современного человечества могло бы показаться одним днем. Миллионы звериных существ прожили свою жизнь, оставив после себя обломки, орудия, камни, которые они обтесали или обожгли на кострах, и кости, которые они обглодали. Нет камешка в болоте, которого они не держали бы в руках, нет кочки, которой они не попирали бы ногами миллиарды раз.
— В нем есть что-то страшное, — рассеянно проговорил я, думая о своем. И наконец решился поставить вопрос ребром. Я спросил хранителя, не слыхал ли он — не высказывал ли ему кто-нибудь мнение, — что на болоте нечисто.
Взгляд его глаз, увеличенных очками, стал еще пытливее. Да, он кое-что слышал.
— Что же именно? — спросил я.
Но он хотел, чтобы я высказался первым. Он молча ждал, и мне пришлось начать. Я рассказал ему, собственно, все то, что вы сейчас услышали.
— Мне не вырваться из этих болот, — жаловался я. — И если я не предприму что-нибудь, они доведут меня до помешательства. Я не могу этого вынести — и вынужден терпеть. Скажите мне, почему тут снятся такие ужасные сны, почему страх преследует меня днем и ночью?
— Вы не первый обращаетесь ко мне с таким вопросом, — сказал он, не сводя с меня глаз.
— И вы можете объяснить, что это такое?
— Нет, — отвечал он.
Хранитель говорил осторожно, взвешивая слова, и пристально смотрел на меня. Он сказал, что ездил туда на раскопки и встречал кое-кого из местных жителей.
— Им не нравятся раскопки, — заметил он. — Нигде не встречал я такого недоверчивого отношения. Может быть, это объясняется местными суевериями. Может быть, страх заразителен. Они явно чего-то боятся. И теперь мне кажется, их страх возрос. В последнее время очень трудно бывает добиться разрешения вести раскопки в частных владениях.
Я прекрасно понимал, что он рассказывает мне далеко не все. Казалось, он делает опыт, как бы проверяя на мне свои мысли. Он вскользь заметил, что ему самому никогда не удается уснуть среди этих болот, даже днем. Иногда, просеивая землю, он останавливался, прислушивался, опять принимался за работу и опять останавливался.
— Я ничего не слышал, — добавил он, — а все-таки нервы были напряжены!
Он умолк. Пристально, с непередаваемым выражением смотрел он на череп пещерного человека.
— Неужели вы думаете, что такое безобразное существо могло оставить после себя призрак? — спросил я.
— Он оставил свои кости, — ответил хранитель. — Вы думаете, у него было то, что называют духом? Дух, который, может быть, до сих пор испытывает потребность вредить, пугать и мучить? Дух подозрительный, который легко приходит в ярость?
Тут я, в свою очередь, посмотрел на него с удивлением.
— Вы сами этому не верите. Вы стараетесь внушить это мне. С какой-то целью…
Он рассмеялся, по-прежнему не спуская с меня глаз.
— Если так, то мне это не удалось, — сказал он. — Я действительно хотел внушить вам это. Если это страх перед привидением — что ж, привидение можно изгнать. Если из-за него начнется лихорадка — лихорадку можно вылечить. Но что можно сделать, если это просто панический страх и затаенное неистовство, — что делать тогда?
— Это очень мило с вашей стороны, — сказал я, — что вы пытаетесь подбодрить меня таким образом, укрепить, так сказать, мой дух для изгнания дьявола. Но это не такое легкое дело.
— И тогда, — сказал доктор Финчэттон, — он перестал гипнотизировать меня взглядом из-под очков и заговорил откровенно.
Теории его сильно отдавали метафизикой, а я плохой метафизик. Это были странные наукообразные бредни, и все же они кое-что объясняли. Я попробую изложить их, как умею. Вот как он выразился: мы ломаем рамки настоящего — «рамки нашего настоящего».
Доктор Финчэттон вопросительно посмотрел на меня. Я благоразумно промолчал. Я не имел ни малейшего представления о том, что такое «рамки нашего настоящего».
— Продолжайте, — сказал я.
— Он стоял ко мне в профиль и уже не следил за мною, а смотрел в окно и, видимо, выкладывал то, что было у него на душе.
— Лет сто назад, — сказал он, — люди гораздо больше жили настоящим, чем теперь. Прошлое их уходило назад на четыре-пять тысяч лет, а будущее, вероятно, представлялось еще более ограниченным, они жили сегодняшним днем и, как им казалось, вечностью. Об отдаленном прошлом они ничего достоверно не знали. Не заботились они и о близком будущем. Вот этого, — он кивнул на череп пещерного человека, — попросту не существовало. Все это было похоронено, забыто и вычеркнуто из жизни. Людям казалось, что их окружает магический круг, который оберегает их, хранит их безопасность. И вдруг в прошлом столетии этот круг разорвался. Мы заглянули в прошлое, стали ворошить век за веком и все дальше заглядывать в будущее. Вот в чем наша беда.
— На болоте? — спросил я.
— Повсюду. Ваш викарий и тот молодой священник бессознательно чувствуют это, но не умеют выразить. Или, во всяком случае, они выражают свои чувства совсем не так, как мы с вами. Иногда прошлое лежит ближе к поверхности, но оно всюду. Мы сломали рамки настоящего; и прошлое, долгое, темное прошлое, исполненное страха и злобы, о существовании которого наши деды не знали и даже не подозревали, хлынуло на нас. А будущее разверзлось, как пропасть, готовая нас поглотить. Вернулись звериные страхи, звериная ярость, и былая вера уже не в силах их сдержать. Пещерный человек, обезьяноподобный предок, зверь-прародитель вернулись. Вот в чем дело! Уверяю вас, то, о чем я говорю, вполне реально. Это происходит всюду. Вы были на болотах. Там вы почувствовали их присутствие, но, говорю вам, эти воскресшие звери бродят повсюду. Во всем мире ощущается их грозное присутствие. — Он умолк, блеснул на меня очками и снова стал смотреть в окно.
— Ну хорошо, — заметил я, — только чем же эта мистика может помочь мне? Что мне-то делать?
Он ответил, что это — явление психического порядка и от него необходимо избавиться.
— Мне придется сегодня же вернуться на болото, — сказал я.
А он все твердил, что рамки настоящего сломаны и восстановить их невозможно. Я должен раскрыться — он так и сказал: «раскрыться» — и охватить сознанием тот всеобъемлющий мир, в котором пещерный человек — такое же «сегодня», как ежедневная газета, а грядущее тысячелетие уже у порога.
— Все это прекрасно, — сказал я, — но какой в этом смысл? Что мне делать? Я спрашиваю вас: что мне делать?
Он опять посмотрел на меня.
— Боритесь с этим, если можете, — сказал он. — Возвращайтесь домой. Бегством вы не спасетесь. Возвращайтесь и снова начните борьбу с тем, что вам мерещится: со Злом, Страхом, духом Каина или духом вот этого существа…
Он замолчал, и мы оба посмотрели на безобразный череп, словно ожидая, что он тоже скажет свое слово.
— Приспособьтесь к новым масштабам, постарайтесь охватить их мыслью, — сказал он доверительно, понизив голос. — Сопротивляйтесь. А если начнете терять почву под ногами, ищите помощи. Хорошо бы вам съездить в Лондон и полечиться. Обратитесь к Норберту, он живет на Харли-стрит, кажется, в доме номер триста девяносто один, я могу узнать точно. Он один из первых открыл психическую болезнь, от которой вы страдаете, и нашел какой-то способ лечения. Признаться, он помог и мне. Правда, методы у него грубые и необычные. Я страдал приблизительно тем же, что и вы, и, услышав о нем, обратился за помощью. Это было как раз вовремя. Раз или два в неделю он бывает в Ле Нупэ. Там у него клиника…
Этим и кончилась моя встреча с хранителем музея в Истфоке. Он ободрил меня. Современный научный язык, на котором он со мной разговаривал, был мне понятен. Мне стало ясно, что тут нет ничего загадочного, невероятного и что положение мое не безнадежно; я просто экспериментатор, которому предстоит совершить неприятный, рискованный, но все же вполне осуществимый опыт.
- Предыдущая
- 7/11
- Следующая
