Билби - Уэллс Герберт Джордж - Страница 4

• Предыдущая
• 4/50
• Следующая

— Лорд-канцлер!.. — прошептал он побелевшими губами и кивнул в сторону двери.

— А он тут при чем? — спросил Мергелсон, удивленный видом Томаса.

Томас заговорил до того тихо, что Мергелсон подошел ближе и приставил ладонь к уху. Томас повторил последнюю фразу.

— Он там, на площадке… бранится. Ругается — страх!.. Как есть сбесившийся индюк.

— А Билби где?

— Сдается, он прямо на него налетел, — сообщил Томас после некоторого раздумья.

— А сейчас-то он где?

Томас развел руками.

Мистер Мергелсон поразмыслил немного и принял решение. Он подошел к лестнице, задрал подбородок и, приняв вид смиренной услужливости, проник за зеленую дверь. На площадке уже никого не было — там вообще не было ничего примечательного, если не считать разбитого бокала; а посреди парадной лестницы стоял лорд-канцлер. Великий правовед держал под мышкой сифон с содовой, а в руке сжимал графин виски. Он резко повернулся на скрип двери и встретил мистера Мергелсона, грозно нахмурив брови — столь грозными бровями может похвастаться не всякий слуга закона. Он был красен как рак и глядел зверем.

— Так это вы? .. — спросил он, угрожающе взмахивая графином (его голос дрожал от благородного негодования). — Так это вы стукнули меня по спине?

— По спине, милорд?

— По спине . Что тут непонятного?..

— Да разве я осмелюсь, милорд!..

— Болван! Я вас ясно спрашиваю!..

С почти непостижимым проворством мистер Мергелсон взлетел на три ступеньки, метнулся вперед и подхватил готовый выскользнуть из рук его милости сифон.

Это ему удалось, но какой ценой! Он упал на пол, сжимая сифон в руках, и сперва стукнул его милость сифоном в левую голень, а потом, исполненный прежней почтительности, ткнулся ему в колени. Ноги его милости разъехались в разные стороны, и он потерял равновесие. Поминая нечистую силу, его милость рухнул на мистера Мергелсона. Графин выпал из его рук и вдребезги разбился на площадке. Сифон выскользнул из-под развалин мистера Мергелсона и, как видно, движимый родственным чувством, с шумом покатился со ступеньки на ступеньку вслед за графином.

И странную же процессию видела в тот вечер парадная лестница Шонтса! Сперва летело виски — крылатый предвестник пешего сифона. Затем великий правовед, волоча за фалды великого дворецкого и яростно молотя его кулаком. Затем мистер Мергелсон, изо всех сил старавшийся сохранить почтительность даже в минуту катастрофы. Сперва лорд-канцлер утонул в телесах мистера Мергелсона, вцепился в него, и они кубарем покатились вниз, затем мистер Мергелсон, не оставляя попыток объясниться, навалился на лорда-канцлера; потом лорд-канцлер взял на минуту головокружительный реванш и очутился наверху. Еще один оборот — и оба достигли площадки.

Бум! Трах-тарарах!..

Субботняя прогулка — типично британское развлечение. Оно могло возникнуть лишь в стране до мозга костей аристократической и приверженной удовольствиям, где даже соблюдение дня субботнего стало удовольствием. В субботних поездах, уходящих после полудня с лондонских вокзалов, крайний переизбыток вагонов первого класса и редкое обилие на зависть богатых саквояжей. Камердинеры и горничные не слишком себя утруждают, зато носильщики суетятся с особым рвением. В глаза бросаются разряженные знаменитости. Платформа и книжный киоск исполнены необычайного достоинства. Порой даже вагон-другой отводят для особо избранной публики. Слышатся приветствия:

— Значит, и вы с нами?

— Нет. А нынче в Шонтс.

— Это где нашли Рубенса? Кто там сейчас хозяин?

Через эту веселую, благоденствующую толпу шел лорд-канцлер со своим крупным носом, знаменитыми бровями, которые, казалось, он мог по желанию ощетинить и свернуть, и с присущим ему видом спокойного самодовольства. Он ехал в Шонтс не для собственного удовольствия, а ради партийных интересов, но не намерен был этого показывать. Он шествовал по перрону, погруженный в свои мысли, притворяясь, что никого не видит, — пускай другие здороваются первыми. В правой руке он держал маленький, но внушительного вида кожаный чемоданчик. Под мышкой левой руки он тащил философский трактат доктора Мактэггерта, три иллюстрированных журнала, «Фортнайтли ревью», сегодняшний «Таймс», «Хибберт джорнел», «Панч» и два парламентских отчета. Его милость никогда не задумывался над тем, сколько он может удержать под мышкой. Поэтому его слуга Кэндлер следовал за ним в двух шагах, нагруженный несколькими уже подобранными газетами и готовый подхватить очередную потерю.

У большого книжного киоска они прошли мимо миссис Рэмпаунд Пилби, которая, как всегда, прикинувшись скромной читательницей, спрашивала у продавца свою последнюю книгу. Лорд-канцлер заметил вертевшегося поблизости Рэмпаунда Пилби, но вовремя отвел глаза. Он не жаловал эту пару. Интересно, подумал он, кто может сносить неимоверные претензии миссис Пилби хотя бы с субботы до понедельника? Сам он только однажды оказался рядом с нею за столом на званом обеде — и сыт по горло. Он занял место в углу, захватив и противоположное — надо ж куда-то класть ноги, — оставил Кэндлера охранять и места и багаж, принесенный им под мышкой, а сам вышел на перрон и стал там спиной ко всему свету — точь-в-точь Наполеон, только повыше ростом да нос еще более орлиный, — надеясь избегнуть встречи с великой романисткой.

Это ему вполне удалось.

Однако, вернувшись в купе, он застал Кэндлера на грани ссоры с каким-то белобрысым молодым человеком в сером. Волосы у юноши были до того светлые, что он мог бы сойти за альбиноса, если б не его живые карие глаза; лицо у него было красное, и говорил он очень быстро.

— Эти два места заняты, — твердил Кэндлер; он уже выбился из сил, защищая не слишком правое дело.

— Что ж, прекрасно, — отвечал белобрысый, чьи брови и усы на раскрасневшемся лице казались совсем белесыми. — Пусть так. Но позвольте мне занять среднее место. Чтобы я мог потом пересесть на место вашего «половинщика».

— Да знаете ли, молодой человек, кого вы назвали «половинщиком»? — проговорил Кэндлер, отличный знаток языка.

— А вот и он, — отозвался юноша.

— Где вы усядетесь, милорд? — спросил Кэндлер, снимая с себя ответственность за дальнейшее.

— Лицом к паровозу, — ответил лорд-канцлер, медленно ощетинивая брови и хмуро глядя на юношу в сером.

— Тогда я сяду напротив, — объявил белобрысый самым непринужденным образом. Он говорил негромко, но торопливо, точно не позволяя себе отступить. — Видите ли, — начал он разъяснять великому правоведу с преувеличенной развязностью нервного человека. — Я всегда так поступаю. Сперва смотрю, не свободно ли в каком-нибудь вагоне угловое место. Я очень деликатен. Если все угловые места заняты, я подыскиваю «половинщика». «Половинщик» — это человек в мягкой шляпе и без зонта — зонт у его друга напротив, — или с зонтом, но без мягкой шляпы, в плаще, но без чемодана, или с чемоданом, но без плаща. И один плед на двоих. Вот таких я и зову «половинщиками». Теперь вам ясно? Ну, те, у кого все на двоих. Ничего обидного.

— Сэр, — прервал его лорд-канцлер со сдержанным возмущением, — мне нет дела до того, что вы там имеете в виду под этим вашим «половинщиком». Позвольте-ка мне пройти.

— Прошу вас, — сказал белобрысый и, отступив немного от дверей, свистнул мальчишку-газетчика. Он мужественно сносил поражение.

— Ну, что тут у тебя? — спросил он мальчишку еле слышным голосом. — «Пинкен», «Блэк энд Уайт»? А еще какие? «Атенеум», «Спортинг энд Дрэматик»? Это куда ни шло! Что-что?! Разве я похож на тех, кто берет «Спектейтор»? Плохо ты разбираешься в людях! Разве я в галошах? Где твоя savoir fair[3], дружок?

Лорд-канцлер был философом, и его не так-то просто было вывести из равновесия. Он умышленно напускал на себя свирепость и при этом оставался совершенно невозмутим. Он уже свернул свои брови и еще прежде, чем поезд тронулся, перестал думать о своем vis-a-vis. Он раскрыл «Хибберт джорнел» и начал снисходительно читать журнал своих политических противников.

• Предыдущая
• 4/50
• Следующая