Рыцарь-крестоносец - Уэлч Рональд - Страница 14

• Предыдущая
• 14/71
• Следующая

Джосселин провел подушечкой пальца по кромке лезвия.

– Хорошо наточен, – признал он.

– Ну конечно! – раздраженно воскликнул Филипп. – Не выставляйся, Джосселин. – Он чувствовал, как внутри него нарастает напряжение.

Джосселин метнул на него быстрый взгляд, но мудро промолчал и принялся помогать Льювеллину пристегивать слева к поясу тяжелые кожаные ножны, пока Филипп любовался кинжалом, подаренным ему Юсуфом аль-Хафизом. Кинжал мог пригодиться в рукопашном бою, тем более что им можно было без труда перерезать кожаные ремешки, если вдруг понадобится быстро освободится от тяжелой одежды.

– Я понесу ваш шлем, мой господин, – сказал Льювеллин: все рыцари обычно надевали тяжелый стальной шлем только перед самым сражением.

– Теперь дайте мне щит, – сказал Филипп.

Форма щита, как и кольчуги, недавно изменилась.

Щиты стали меньше – треугольной формы – изготавливаемые из хорошо обработанной древесины, покрытой толстым слоем кожи. Щит подвешивался на ремне, идущем через плечо, и можно было не опасаться, что во время атаки он упадет на землю. На его обратной стороне имелась скоба для руки, и такое приспособление могло пригодиться, если рука устанет.

Теперь Филипп был при полном вооружении, если не считать шлема. На лицевой стороне щита и спереди плаща оказалась нарисована эмблема, изображающая черного ястреба. Как и многие рыцари, сир Хьюго позаботился об отличительных знаках, поскольку в сражении лицо обычно скрывалось под непроницаемым забралом шлема. С этих простых эмблем только начиналась сложная система геральдики, но в то время она была еще мало разработана. Существовало единственное правило при выборе эмблемы: никто не мог присваивать себе символ, уже использованный ранее другим рыцарем.

Лошади были готовы, и сир Хьюго с сиром Фульком находились уже в седле, когда появились Джосселин и Филипп.

– Ты в порядке, мой мальчик? – прокричал сир Фульк.

– Конечно, – немного торопливо отозвался Филипп. Но тут же поправился и более спокойно добавил. – Да, дядя, все в порядке, спасибо.

Он чувствовал на себе пристальный взгляд отца, но не решился посмотреть на него, лишь краем глаза заметив слабую улыбку на обычно бесстрастном лице.

Они поехали вдоль вымощенных камнем аллей старого города, мимо беленых стен домов, поднимающихся ввысь по обеим сторонам улиц.

Силоамские ворота находились в южной стене города, возле площади Храма и королевского дворца. Филипп выбрал тот же маршрут, которым он шел во дворец утром. В этот час на улицах оставалось мало народа. Люди, стекающиеся из окрестных сел на городские рынки, теперь либо разъехались, либо уже собирались восвояси: все ворота Иерусалима закрывались с закатом солнца, и никто не мог покинуть город без особого на то разрешения.

Когда всадники подъехали к скотному рынку у Силоамских ворот, там было уже почти пусто. Животных убрали в загоны и рядом сидели лишь несколько торговцев, обсуждая результаты закончившегося рыночного дня.

Часовые отсалютовали Филиппу, въезжающему с отцом в ворота, и всадники устремились вниз по дороге сквозь поток людей, движущийся по направлению к Долине Ада[38].

Купальня Силоам находилась в полумиле от города: уютное местечко, укрытое от солнца нависающими над водой берегами, заросшими густой травой. Это было излюбленное место для омовений, а также разрешения личных конфликтов и всяческих споров, и Филиппу уже не раз удавалось видеть дерущихся здесь противников.

Филипп пустил своего коня во весь опор вниз по склону холма, не потому, что особенно торопился, – он знал, что они будут на месте вовремя, – но скорее чтобы снять нарастающее в его душе напряжение. Спустившись, он попридержал лошадь, чтобы дать возможность остальным догнать его, и через несколько минут они подъезжали к условленному месту, где возле купальни росло несколько деревьев.

– Ого! Да здесь уже целая толпа! – заметил сир Фульк, спешиваясь.

Он не ошибся. Их уже поджидало несколько сотен человек, собравшихся, чтобы получить удовольствие от зрелища предстоящего поединка. В Иерусалим по случаю собрания знати съехалось немало рыцарей и баронов, и весть о ссоре Филиппа с де Ножентом разнеслась по городу с чрезвычайной быстротой.

Филипп спешился и смотрел, как Льювеллин привязывает его скакуна. Джосселин уже успел поздороваться со своими знакомыми, присутствовавшими в толпе, и сразу же принялся заключать пари на исход поединка. Снова Филипп ощутил неприятное волнение и, неловко шагнув, оступился, едва не упав в лужу грязи.

– Надеюсь, ты знаешь, что делать, Филипп? – тихо спросил его отец. – Пусть первым начнет де Ножент. Он быстро вымотается по такой жаре.

– Спасибо, отец, я об этом подумал, – ответил Филипп. – Он уже здесь?

– Вон там.

– Боже, он даже не надел плащ! – в удивлении воскликнул Филипп.

– Так все делают на Западе. Ничего, скоро он переймет эту традицию. – Сир Хьюго помедлил и добавил: – Если останется жив.

Льювеллин похлопал своего хозяина по плечу.

– Ваш шлем, мой господин.

Он подал ему шлем, и Филипп надел его на голову.

Шлемы тех времен смотрелись довольно некрасиво: неуклюжей формы с плоским верхом, они были на редкость тяжелы и громоздки. Спереди имелись прорези для глаз и маленькие дырочки для дыхания.

Почувствовав на плечах тяжесть стали, Филипп на мгновение зажмурился. Вдруг наступила темнота, непривычная для уставших от яркого солнца глаз: пестрая толпа, голубое небо, красоты предзакатной природы – все вдруг исчезло, и он очутился в маленьком черном мирке, темном и тихом. Филипп почти ничего не слышал, снаружи доносилось только какое-то невнятное бормотание.

Покрутив несколько раз шлем, чтобы щели для глаз оказались на нужном месте, он подал сигнал Льювеллину, и тот закрепил шлем ремнями. Теперь его голова была защищена тройным слоем – кожаной шапочкой, капюшоном из колец и тяжелым шлемом из закаленной стали.

Джосселин прокричал ему в правое ухо:

– Готов, Филипп?

Филипп кивнул и вытащил меч, а Льювеллин сразу же отцепил ножны: теперь они стали не нужны и могли лишь мешать в сражении, путаясь под ногами и сдерживая движения рыцаря.

Филипп немного постоял на месте, прилаживая поудобнее щит, а Льювеллин в это время проверял ремень на его плече. Затем он отступил назад, и на середину образовавшегося круга вышел де Ножент, направляясь прямо к Филиппу. В воздухе повисла тишина. Толпа застыла в ожидании, с видом знатоков посматривая на двух вооруженных людей в бесстрастных масках стальных шлемов, неуклюже передвигающихся в круге, позвякивая кольчугами.

Теперь, когда наступил момент начала битвы, Филипп почувствовал, как внутреннее напряжение спало. Он знал, что как только сделает первое движение, то забудет обо всем на свете, кроме сражения, и волнение улетучится. Филипп также отдавал себе отчет, что преимущество было на его стороне: лучшее, чем у противника, вооружение, привычка к жаркому климату, меньший вес и, следовательно, большая легкость в движениях. Он ощущал приятную тяжесть меча, изготовленного самыми лучшими мастерами-оружейниками.

Все искусство изготовления мечей заключалось в точном расчете баланса, чтобы тяжелое лезвие поднималось без лишних усилий, а при ударе опускалось на противника всей своей массой.

Противники сошлись в центре круга, пронзая друг друга взглядами сквозь узкие прорези шлемов, прикрываясь щитами и готовясь нанести первый удар; под тяжестью доспехов, в основном громоздких шлемов, их колени слегка подгибались.

Де Ножент решительно сделал шаг вперед. Правая рука взметнулась вверх, в воздухе угрожающе сверкнуло лезвие и, рассекая воздух, со страшной силой понеслось вниз.

Филипп искусно уклонился от удара, отступив вправо, – слева скользнул меч, не задев плеча Филиппа. По толпе пронесся возбужденный вскрик: никто не ожидал от Филиппа такой ловкости. Этого не ожидал и де Ножент, и уж совсем не мог предвидеть молниеносной контратаки со стороны этого зеленого юнца.

• Предыдущая
• 14/71
• Следующая