Выбери любимый жанр

Забытая трагедия. Россия в первой мировой войне - Уткин Анатолий Иванович - Страница 76


Изменить размер шрифта:

76

Трудно не согласиться с Дж. Кеннаном, что «план Рута по укреплению морали армии отражал слабое понимание глубины деморализации, которая охватила русские вооруженные силы» {392} . Американцы предпочитали жить в мире своих понятий и представлений, надеясь, что реальность каким-то образом начнет соответствовать их понятиям и стереотипам. Президент Вильсон в личной беседе потребовал западных союзников потесниться в России. «Постарайтесь продемонстрировать бескорыстную Дружественность» {393} . Не способствовало ли энергичное американское самоутверждение и слепая вера в то, что мир неизбежно должен приспособиться к американским идеалам и установлениям, конечному краху Временного правительства?

Любое правительство, которое, начиная с лета 1917 г., призывало к новым военным усилиям, рыло себе политическую могилу. У русских закрепилось чувство, что их союзники не понимают степени их усталости от войны. После одной из пламенных речей американцев министр Временного правительства обратился к русскому помощнику, сотрудничавшему с миссией Рута: «Молодой человек, не будете ли вы столь любезны рассказать этим американцам, что мы устали от этой войны. Объясните им, что мы изнемогаем от этой долгой и кровавой борьбы» {394}.

Запад теряет Россию

Испытывая реальные опасения за судьбу Восточного фронта, 9 апреля англичане и канадцы предприняли наступление у Вими. На третий день они захватили деревню Монши-ле-Пре. Но жестокие потери заставили генерала Хейга 15 апреля остановить наступление. Пулемет снова оказался сильнее атакующих колонн. На следующий день неслыханную самоотверженность проявили французы во время наступления генерала Нивелля. На реке Эн французская армия впервые применила свои танки, хотя и без особого успеха. В течение первого же дня наступления из 128 танков немцы подбили 32 {395} . Объект наступления — форты вокруг Арраса — остались под немецким контролем. Все это не вдохновляло. 10 мая 1917 г. Уинстон Черчилль, указав, что американские войска не прибудут в Европу в массовом числе ранее 1918 г., обратился к палате общин; «Мы не должны растрачивать остающиеся армии Франции и Британии, прежде чем американская мощь станет ощутимой на полях сражений» {396} . Все это заставляло еще более горячо ожидать американцев и стремиться сплотить русскую армию.

Тем с большим интересом англичане и французы восприняли попытку австрийских и болгарских дипломатов 12 апреля 1917 г. в Швейцарии начать обсуждение возможностей окончания войны. Но представители Центральных держав сразу увидели, что относиться к ним, как к равным, англо-французы не намерены. Австрийцев обескуражила новая жесткость западных союзников, стимулированная появлением США в ряда антигерманской коалиции. Центральным державам оставалось восхищаться Воздушными подвигами барона Рихтгофена, сбившего 12 апреля свой восьмидесятый самолет.

В стремлении укрепить русский фронт европейский Запад старался не отстать от американцев. Для воздействия на Петроградский совет Франция прислала трех депутатов социалистов — Мутэ (адвокат), Кашена и Лафона (преподаватели философии). Англичане с той же целью присылают лейбористов О'Трейди (краснодеревщика) и Торка (слесаря). Задача всех их — укрепить решимость России продолжать войну, расположить к себе Совет, убедить его, что судьба русской революции неразрывно связана с судьбой войны. (Использование западными странами социалистических депутатов было своего рода парадоксом. Двадцать пять лет социалистические партии не переставали нападать на франко-русский союз. Ныне же депутаты-социалисты из Франции и лейбористы из Англии защищали этот союз от своих коллег в России).

Основоположник марксизма в России Плеханов, вернувшийся из Парижа, появился в Таврическом дворце перед Советом вместе с западными собратьями-социалистами. Однако единение и солидарность казались полными лишь до момента, когда речь — зашла о главном — о войне. Плеханов назвал себя социалистом-патриотом: у него так же мало охоты покориться тирании Гогенцоллернов, как и деспотизму Романовых. Но аргументы в пользу войны — династической прежде, народной, «святой» — ныне — в России уже не действо-вали. Зал реагировал на слова основателя российского научного социализма глубоким молчанием.

Потеря позиций Запада начинает ощущаться в России буквально во всем. Дело Петра Великого впервые за двести лет подверглось общенациональному сомнению. Враждебность к Западу (прямо или косвенно принесшего России столько горя) начинает ощущаться во всем. Характерна обращенная к председателю совета министров князю Львову просьба командующего Юго-Западным фронтом Брусилова о созыве Учредительного собрания именно в Москве — исконно русской столице. (Петроград, по мнению Брусилова, по своему чиновничьему и космополитическому характеру был чужд устремлениям русского народа. Герой победного русского наступления давал понять, что петербургский период русской истории окончен).

Палеолог призывает снять розовые очки. В России нет Дантона, и никого здесь не воодушевит призыв «Отечество в опасности» {397} . Впереди ужасная демагогия черни и солдатчины, ведущая к разрыву внутринациональных связей вплоть до полного развала России. Учредительное собрание и даже военный переворот не способны предотвратить этот распад. Бьюкенен видел в его оценке галльскую страсть к контрасту. Нельзя исключать того, что Керенский способен создать в России правительство, достойное доверия Запада. Палеолог впервые открыто пишет министру иностранных дел Рибо, что опора на русских социалистов может привести к уходу таких деятелей Временного правительства, как князь Львов, Гучков, Милюков, Шингарев. Перед Россией станет выбор: уйти в изоляцию или переориентироваться на Центральные державы. Прибывший в Россию министр-социалист Альбер Тома считал оценку Палеолога неадекватной. Париж обязан сделать выбор между его (Тома) верой в могущество революционных сил и неверием в них Палеолога. Возникло два объяснения происходящего в России.

Палеолог: 1) Анархия распространяется по всей России, и следует ожидать паралича государственной машины. Неразрешимые противоречия между Временным правительством и Советом создают обоюдное бессилие и фатальный кризис власти в стране. Революционная демократия, даже если она захватит власть, не способна восстановить порядок, ни при каких условиях она не может организовать ее для борьбы. 2) Франции не следует представлять России новый кредит. 3) Договоры по восточным вопросам нуждаются в пересмотре 4) В текущих условиях центр усилий французской (и общесоюзной) дипломатии нужно перенести на выведение из войны Турции.

Тома: 1) Положение в России трудное, но небезнадежное. 2) Чтобы достичь стабилизации, следует предоставить России финансовый кредит. 3) Не следует компрометировать лояльность российских союзников — момент для дипломатических комбинаций на Востоке еще не наступил. 4) Планы в отношении Турции следует осуществить в согласии с Россией, а не против нее.

Сэр Джордж Бьюкенен сообщил Френсису об обещании Константинополя России. Наряду с этим известием поступавшие в американскую столицу сообщения вовсе не способствовали росту симпатий к русской революции: Петроградский совет блокирует законотворческую деятельность Временного правительства. Впервые проявляя импульсивность, посол Френсис начинает писать о германском влиянии на радикалов русской революции. Россия лишилась «главной побудительной силы русских наступательных операций — обещания овладеть контролем над Дарданеллами и войти во владение Константинополем»? {398} Государственный секретарь Лансинг: русские левые с германской подачи начинают зондировать идеи сепаратного мира.

Заметно взволнованный сообщениями Френсиса и комментариями Лансинга, президент Вильсон 22 мая 1917 г. обратился к Временному правительству. «Правящие классы Германии слишком поздно начали провозглашать свою приверженность либерализму и необходимости выдвижения справедливых целей. Они выступают со своими декларациями только для того, чтобы сохранить власть, которую они возымели над Германией, чтобы защищать нечестным образом захваченные позиции повсюду от Берлина до Багдада. Сменяющие друг друга германские правительства прибегают к интригам, угрожающим спокойствию и свободе мира. На пути этих интриг должна быть поставлена преграда» {399}.

76
Перейти на страницу:
Мир литературы