Всё колёса - Устинов Сергей Львович - Страница 4
- Предыдущая
- 4/6
- Следующая
В комнате никого не было. При свете горящего в саду фонаря, я различил пустую застеленную кровать с каким-то игрушечным зверьком на подушке. Приблизившись, я увидел, что это плюшевый заяц. Еще одного зайца размером поменьше я нашел на прикроватной тумбочке рядом с ночником, а оглядевшись, обнаружил, что светелка моей вчерашней коханочки буквально набита этими травоядными: зайцы фарфоровые, глиняные, матерчатые и деревянные украшали письменный стол, полки и подоконники, а один громадный, как боксерская груша, почти в человеческий рост грызун из белого синтетического меха занимал целый угол. Тихонько ретировавшись обратно в коридор, я остановился в раздумье. В конце концов, когда глаза окончательно привыкли к темноте, мне удалось определить, что впереди имеет место очень слабый, рассеянный источник света, идущий откуда-то снизу, со стороны спускающейся в гостиную лестницы. Следуя этому путеводному знаку, я, мараясь не только не скрипеть, но и не дышать, сполз на первый этаж и там понял, что Линда, наверное, задержалась в гараже: за приоткрытой дверью в подвал горело электричество. С бездумием всякого влекомого инстинктами кобеля я ринулся вперед, и с верхней лестничной площадки мне разом открылась картина, содержание которой было абсолютно ясным, но разум отказывался воспринимать ее смысл.
Обе моих возлюбленных — девочка Линдочка и “бочечка” “ауди” находились сейчас в трогательном единении. Все дверцы машины были распахнуты, а у одной, левой задней, оказалась снята внутренняя обшивка, и в обнажившихся внутренностях виднелись уложенные по-немецки аккуратными штабельками прозрачные полиэтиленовые пакеты, наполненные белыми таблетками. Линда сидела рядом на корточках с одним из таких пакетов в руках. Когда негнущиеся ноги кое-как спустили меня вниз, она обернулась на звук моих шагов, и я увидел перед собой перекошенное диким страхом личико уродливой карлицы. Из-под жестких и мертвых, словно пакля, волос, на меня в упор смотрели маленькие красные глазки с черными иголками зрачков, воспаленные и злые, как москитные укусы.
Сказать, что я стоял над ней оглушенный или потерянный — значит ничего не сказать. Описать мои чувства в тот момент одним словом невозможно прежде всего потому, что чувств, собственно говоря, не было. Они не прослушивались, как пульс у покойника. Зато мысли имелись, холодные и отстраненные, словно понятые во время обыска. Вон оно что. Дешевая рыбка.
Таких, как я, дураков используют наркокурьерами втемную. Задержат на таможне — буду доказывать, что я не верблюд. Лет десять. Не задержат… Интересно, какая мне уготована судьба? После переезда границы просто отнимут машину или все-таки убьют, чтоб совсем концы в воду? Поганая юшка.
Я посмотрел на Линду. Вид у нее был безнадежно затравленный. Заяц. Угодивший в силки заяц, только не игрушечный, а живой и совершенно несчастный.
Мысли холодными волнами перекатывались с одного на другое. Амстердам. Самые дешевые наркотики в Европе. А в России — самые дорогие. Вот почему он приехал из Амстердама. И этот люберецкий бугай, конечно, сопровождал его в дороге с грузом… Она, разумеется, знала. Дети всегда все знают. Лучше бы папаша дал ей давеча денег. Она б, может, не полезла сюда. И я бы ничего не узнал. А теперь я тоже попал в капкан.
Дед. Почему я забыл про деда? Бесплатный сыр. Хлоп! Щелк! Больно и обидно до смерти. Мышеловка.
Во взгляде Линды больше не было ни злобы, ни даже страха. Только бесконечное отчаяние и безумная мольба.
“Отец убьет меня, если узнает”, — говорили ее набухающие слезами глаза.
“Про тебя еще не известно, — также молча отвечал я ей. — А вот меня-то наверняка”.
“Ты ему не скажешь?” — умоляла она.
“Сумасшедших нет”, — уверял я.
“Но что же нам делать?” — дрожащим подбородком и трясущимися щеками спрашивала она.
— Отвертка есть? — спросил я вслух, протягивая руку. И она меня поняла!
Больше не перемолвившись ни одним словом, дружно сопя и посильно помогая друг другу, мы установили на место обшивку, закрыли машину, погасили свет, и через пять минут каждый из нас был в своей комнате. Не знаю, как она, а я в ту ночь даже не пробовал уснуть до самого рассвета.
Утром все, кроме Линды, вышли на крыльцо проводить меня в дорогу. В последний путь, вертелось почему-то в голове. Герр Циммер, выставляя вперед грозный живот, как форштевень боевого галеона, торжественно вручил мне карту, где с присущей его нации педантичностью красным фломастером уже был прочерчен мой маршрут через всю Германию и Польшу вплоть до белорусской границы. Фрау Циммер с застенчивой улыбкой преподнесла завернутые в вощеную бумагу домашние сандвичи. Бурмалиновый в крапинку, как школьная промокашка, Опарыш долго и прочувствованно жал руку, советовал не увлекаться скоростью, ехать осторожно. Если б я по-прежнему думал, что весь этот сервис всего за пятьсот марок, ей-богу, прослезился бы! Но теперь удалось сдержаться. Отъезжая от дома, я уже перед поворотом в конце улицы посмотрел в зеркало и обнаружил, что все трое так и стоят, глядя мне вслед. Мне были понятны их волнения.
Бессонный остаток ночи накануне отъезда я провел в тяжких раздумьях. Варианты моих возможных действий возникали и лопались, как пузыри от идущего на дно утопленника. Чем больше я думал, тем меньше было надежд на благополучный исход. Клин всюду — куда ни кинь. Выбраться потихоньку из дому и броситься в полицию, в российское представительство, наконец, казалось самым простым и первым пришло в голову, но тут же было отринуто по причине банальнейшей: Линда. Еще не факт, удастся ли доказать, что экстази подложен мне папашей Циммером, но ее судьба в любом случае в опасности.
Сделать вид, что я обнаружил таблетки сам и сдаться, к примеру, на таможне? Поверят ли мне? Сколько будет длиться разбирательство? И сколько по нашим временам проживет такой шустрый свидетель, как я? Главный (и единственный!) свидетель обвинения в деле о транснациональной мафии, занимающейся контрабандой наркотиков…
Остановиться по дороге и выбросить все с ближайшего моста в речку? Ах, как соблазнительно! Но когда на конечном пункте маршрута выяснится, что груз по дороге пропал, я могу не просто умереть. Я могу умереть долгой и мучительной смертью.
Есть такой анекдот. Выходит мужик из дому и видит, что его “Жигули” за ночь полностью разули. Он стоит в растерянности, а к нему подходит наркоман и спрашивает, какие, дескать, трудности? Да вот, жалуется мужик, колёса украли. Наркоман лезет в карман, широким жестом достает полную жмень таблеток: “На тебе “колёса”! Я не в этом смысле, открещивается автолюбитель, я насчет машины. “Машины?” — переспрашивает наркоман, лезет в другой карман, достает шприц: “На тебе “машину!” Автолюбитель чуть не плачет: мне, говорит, совсем другое требуется, мне побыстрее уехать надо. Наркоман набирает в шприц жидкость из какого-то флакона и обнадеживает: “Сейчас “уедешь” — быстрее некуда”. Я вспомнил эту байку, когда, так ничего и не придумав, уже покидал славный город Кёльн. Покидал с весьма неутешительными выводами: без гибельных последствий избавиться от наркотиков нельзя, а рисковать ехать с ними через все границы невозможно. Но ведь и просто остановиться посреди дороги, как буриданов осел, я не мог, поэтому ехал вперед, в машине, полной этих проклятых “колёс”, и одновременно “ехал” мозгами, пытаясь найти выход из создавшегося безвыходного положения.
Что еще можно придумать? Немецкие автобаны устроены так, что от водителя требуется только давить на газ, да придерживать руль. Голова моя была свободна, и я лихорадочно продолжал перебирать варианты.
Устроить аварию? Задняя дверь — всмятку, приезжает полиция. Далее см. вариант с главным и единственным свидетелем…
Инсценировать пожар, сжечь эту тачку к чертовой матери? Она застрахована, деньги мне выплатят. Или не выплатят, потому что следствие обязательно начнет разбираться с причинами возгорания, обнаружит поджог, это станет известно Циммеру и К., то есть возвращаемся к тому же…
- Предыдущая
- 4/6
- Следующая
