Радикальный ислам. Взгляд из Индии и России - Кургинян Сергей Ервандович - Страница 34

⁷⁵ Среди «ограничительных мер» и ужесточение условий выдачи виз, и такие (практически невыполнимые во многих странах) требования к загранпаспортам, как наличие биометрического «чипа» с отпечатками пальцев и снимками сетчатки глаза, и сокращение квот на привлечение иностранной рабочей силы, и многое другое.

⁷⁶ http://news.bbc.co.uk/hi/russian/news/newsid_1622000/1622281.stm

⁷⁷ Например, в начале июля 2009 г. к созданию мирового правительства в своей энциклике «Caritas in Veritate» («Милосердие в правде») призвал папа римский Бенедикт XVI (AFP. 07.07.2009) Практически одновременно, 7 июля 2009 г., Альберт Гор на конференции по проблемам окружающей среды в Оксфорде заявил о неизбежности установления мировой системы глобального контроля. (Al Gore in Oxford at the Smith School World Forum on Enterprise and the Environment: "But it is the awareness itself that will drive the change and one of the ways it will drive the change is through global governance and global agreements." (http://www.climatedepot.com/ a/1893/Flashback-Gore-US-Climate-Bill-Will-Help-Bring-About-Global-Governance).

Мария Мамиконян – руководитель отдела идеологии и культуры МОФ-ЭТЦ

Колониальные захваты, осуществляемые европейскими странами в течение нескольких веков, требовали разной легитимации в зависимости от того, какова была история и культура захватываемой страны.

Одно дело, если колониальный захват осуществлялся в стране, лишенной развитой древней культуры. То есть того, что позволило бы захваченным народам заявлять о своем культурном преимуществе, утверждать, что они обладали атрибутами развитой цивилизации еще тогда, когда захватчики пребывали в состоянии варварства. Поскольку, например, ряд африканских народов и впрямь не обладал на момент колониального захвата развитой культурой, эти народы оказались идеологически беззащитными перед доводами культурного превосходства, выдвигаемыми колонизаторами. Их историческая неразвитость хоть в какой-то степени позволяла колонизаторам настаивать на своем праве избавлять колонизируемых от дикости и приобщать их к цивилизации.

Другое дело, когда захвату подвергались страны, обладавшие древней культурой и своеобразным правом культурного первородства. К числу таковых явным образом относились, например, Индия и Китай. Для легитимации своего права на захват подобных территорий колонизаторы должны были применить совсем другие идеологемы. И утверждать, что хотя колонизируемые ими страны и обладают древними культурами, но эти культуры, в отличие от западной, несут в себе некоторые пороки, препятствующие движению носителей культур к высшей цели. Высшей целью провозглашалось построение царства разума, в котором техника и наука дадут рациональному человеку, избавленному воспитанием и правильной организацией общества от пороков и предрассудков, фактически неограниченные возможности.

Достигнуть этой цели позволяет проект «Модерн», опирающийся на прогресс и гуманизм. Проект, рожденный именно западной цивилизацией. Почему именно ею? В силу ее сопричастности особым формам человеческой культуры! Открытым именно Западом еще в античные времена. И развиваемым именно Западом на протяжении многих столетий. Задача остальных культур и народов – приобщиться к проекту «Модерн» или путем его буквального копирования (вестернизация), или путем копирования с учетом своих культурных предпосылок (модернизация). Именно содействие такому приобщению один из певцов колониализма Редьярд Киплинг называл «бременем белых».

Соответственно антиколониальное движение на начальном этапе выстраивалось вокруг идеологемы самобытности, «почвенности», наличия культурного первородства: «Как смеют эти бледнолицые дикари попирать наши древнейшие культуры!» Бороться с таким антиколониальным движением завоевателям было достаточно просто. Настолько просто, что колониальные администрации и разведки пестовали удобные им идеологемы и практики «туземцев-почвенников».

Однако со временем – как минимум к середине XIX века – в колонизируемых странах стали зарождаться и развиваться другие идеологемы и практики борьбы с колониализмом.

Согласно им, местные элиты и политики уже освоили принесенный им белыми дар, приобщились к западной цивилизации и получили право на такое же обустройство жизни, которое осуществили сами западные страны. В какой-то степени апелляция к своему культурному наследию была свойственна и этим колониальным движениям, но она носила совершенно другой характер. И в целом сводилась к знаменитой формуле «традиция и прогресс». То есть новый тип национальных движений присягнул идеологии Модерна, признал западное ноу-хау под названием «прогресс и гуманизм», западные принципы политической и экономической организации жизни, но оговорил при этом (а) свое право самостоятельно реализовывать эти принципы в жизни своего народа и (б) сочетать эти принципы с культурным наследием своего народа.

Во второй половине XX века крах колониализма привел к триумфу именно таких местных политических сил. Именно они в последующем и вывели свои страны на новые горизонты развития.

Однако Запад далеко не всегда с восторгом наблюдал за тем, как освобождавшиеся от колониальной зависимости народы приобщаются к Модерну и превращаются в потенциальных конкурентов самого Запада. Восторга он не испытывал даже тогда, когда освобождавшиеся от колониальной зависимости народы шли по пути прямого копирования Запада, то есть вестерниза-ции. Еще более острой и негативной была реакция на освобождение колониальных стран, когда эти страны соединяли западные достижения со своей культурной спецификой (например, в случае шахского Ирана). То есть занимались не вестернизацией, а модернизацией.

Западу – а если точнее, то определенным западным элитам, стремившимся любой ценой сохранить свое влияние в бывших колониях, – были гораздо более симпатичны местные элиты, пытавшиеся построить на обломках доминионов архаические (феодальные или даже дофеодальные) общества. Несколько упрощая, можно сказать, что именно в этом и состояла суть пресловутой политики неоколониализма. Необходимость борьбы с советским влиянием в странах, освобождающихся от колониальной зависимости, замутняла эту суть разного рода маневрами, выдаваемыми Западом за его содействие подлинной модернизации освобождающихся стран – в противовес тому, что Запад называл советской псевдомодернизацией.

Однако еще накануне и тем более после распада СССР обнаружился подлинный смысл преференций, предоставляемых Западом странам третьего мира. Состоял он в том, чтобы строящиеся общества оставались неразвитыми, а значит, зависимыми от Запада. Безальтернативность подобных преференций (а что еще могло обеспечить влияние Запада в данных странах в постколониальный период?) была столь велика, что Запад проявлял готовность поддержать даже предельно антизападное (то есть провозглашающее джихад «западному шайтану») почвенничество в бывших колониях. Об этом говорит и поддержка определенными политическими элитами «Братьев-мусульман» в Египте, а также Хомейни в Иране и Зия-уль-Хака в Пакистане.

По сути, неоколониализм стал своего рода огромной естественной лабораторией, в которой Запад учился взращивать нужный ему формат агрессивного Контрмодерна в странах третьего мира. Именно в лоне этой естественной лаборатории сформировался Контрмодерн, ставший броским антагонистом как западного Модерна, так и Модерна в развивающихся странах. Выскажем предположение, что броскость и даже крикливость этого противостояния были призваны затушевать подлинные отношения между частью западных элит и контрмодернистскими силами в развивающихся странах, ведомость тех автохтонных элит, которые Запад использовал для подавления ненужного ему Модерна в пределах третьего мира.