Можете на меня положиться - Устинов Сергей Львович - Страница 2
- Предыдущая
- 2/41
- Следующая
История грязненькая. Но сама но себе она бы меня еще не заинтересовала, таких историй в любом суде навалом. Интересно мне стало, когда я узнал, что было на следующий день. А на следующий день в общежитии было собрание.
Бог ты мой, сколько уже до меня писано было и говорено про этот самый “сор”, который то ли надо, то ли не надо выносить! И сколько будет после. А я все завожусь и завожусь в каждом конкретном случае. В общем, на собрании двум главным “шалунам” дали по строгому выговору с предупреждением, а троим привлеченным просто по выговору. Формулировка была такая: за то что не разобрались в обстановке. Оно конечно, разобраться им было мудрено – все пятеро были в стельку. Я так прикинул, что с точки зрения Уголовного кодекса это соответствовало примерно вот чему: “шалунам” – года по четыре, а тем, “неразобравшимся”, – по три. Но самое удивительное, что они и первокурснику умудрились на том собрании “строго указать”: что вывел хулиганов – молодей, а вот пинка под зад давать не следовало, с пипка, может, все и началось. Обиделись мальчики...
Но и на этом дело не кончилось. Стали тут на нашего первокурсника давить все, кому не лень, даром, что у него еще ссадины не подсохли. От администрации кто-то из кураторов, какие-то из комсомольского бюро, просто доброхоты. Тут все в ход шло: “лицо техникума”, “переходящее знамя”, “тебя сюда приняли; так неужели ты...”, “учти, тебе здесь еще учиться”, ну и так далее. Короче, никуда не ходи и писем никаких не посылай.
Парень оказался по-крестьянски крепкий. Но молодой все-таки. Послушал-послушал, потом плюнул, пошел к директору, написал заявление, забрал документы, сгреб монатки и отбыл в родную деревню Грязь Тульской области. Письмо в редакцию написали девушки из той комнаты, куда ломились хулиганы.
Когда я приехал в техникум, там уже про все забыли. Долго не могли припомнить что к чему. Кто-то там с кем-то не поладил, да? И ребята помахали руками! Но ведь, кажется, наказаны уже все? Зачем ворошить? Я разворошил и увидел вещи удивительные: ни один из пятерых не только не раскаялся – даже ничего не понял!
Публицистический пафос напрашивался сам собой – вот злонравия достойные плоды! Вот результат практической безнаказанности! Вот он, сор, не вынесенный вон! Но дело обстояло хуже. Сор не просто лежал себе в углу, он прел тихонько, он гнил и уже давал запашок. Из беседы с теми пятерыми я узнал о том, как хулиган-первокурсник, здоровенный детина, грубо оскорблял и даже пинал ногами их товарищей, мирно пришедших поздравить девушек с праздником. Как трое подошедших стали укорять его, требовали прекратить хулиганить, он бросился на них, и тогда им пришлось защищаться. Самое непостижимое – они, кажется, действительно в это поверили. Ну, или скажем так: почти поверили. Отчего ж не поверить, если тебе от этого будет лучше?
За немногими исключениями, и те в техникуме, кто еще что-то помнил об этом деле, представляли его себе именно так. Сомневаться не приходилось: поглядите, кто остался учиться в столице, а кто с позором убрался вон!..
Их сгубила наивная вера в то, что не так важны сами факты, как важна оценка. Наивная вера, да не всегда безосновательная, к несчастью. В недрах протоколов мне удалось найти те самые факты, от девятого марта, и другие. По свежим следам там все было написано, как есть. А оценки у меня имелись собственные.
Пришлось прокатиться и в деревню Грязь. Бывший первокурсник оказался действительно неплохим парнем. Синяки у него сошли, осталась одна глухая обида. Я ему кое-что растолковал.
А потом я написал очерк, очень злой, и его напечатали. Хотя я знаю, что редактору звонили из техникума. И первый ответ на него мы уже получили – из прокуратуры. О том, что по нашему выступлению факты проверены и возбуждено уголовное дело.
Я стал читать письмо.
“Поведение, недостойное советского журналиста...” Это, вероятно, обо мне. Так чем же я недостоин? “Обманным путем, минуя руководство техникума, получил у технического сотрудника документы служебного назначения...” Ну уж обманным! Я представился тетке – комендантше общежития и попросил показать мне папку с протоколами собраний студсовета. Она не спросила, зачем мне это нужно, а сам я не стал навязываться. А что минуя – это да, это грешен. То есть потом я, конечно, побывал у директора, но вот дал бы он мне так же легко ту папочку, нет ли – это бабушка надвое сказала...
Читаем дальше. “Борзописец...” Так, понятно. Где же факты? Ага, вот! “...который не курит и никогда не курил”. И еще: “...никакими грамотами за подписью секретаря комитета комсомола техникума не награждался”. А это резюме: “Этими и многими другими неточностями изобилует заметка корреспондента И. Максимова. Но дело, разумеется, не в них! Страшно, что подобной недобросовестностью грешит сама интерпретация автором событий, он извращает, а кое-где и прямо подтасовывает факты”. Дальше в том же духе.
Да, на том жидком материале, за который они вообще смогли уцепиться, составлено было грамотно. Даже, пожалуй, слишком грамотно, напоминает самодеятельность, которую можно увидеть в кино. Похоже, они успели обзавестись адвокатами.
Работают точно: если в критическом материале обнаружится хоть одна, пусть совсем маленькая, ошибка, можно постараться свести на нет всю статью. Это я усвоил давно, с тех пор как на заре туманной юности написал про девицу, которая пришла в компанию и так там себя вела, что из-за нее приключился скандал и драка, кончившаяся ударом ножа. Так вот, у меня было сказано, что с ней пришел “молодой человек, кажется, даже жених”. Что тут началось! Сто писем в разные инстанции: мы ославили несчастную девушку, а мой “жених” не жених вовсе, он давно женат, но теперь вынужден разводиться... Все это был в основном треп, но цель оказалась достигнута: про суть дела забыли и отбиваться пришлось теперь уже нам. Вот тогда я завел себе правило: все факты, даже самые незначительные, выписывать на бумажку и вычеркивать по мере проверки.
Итак что там у них? Я написал, что мой первокурсник незадолго перед дракой спокойно курил в обществе таких же, как он, трезвых товарищей на той самой лестнице. И второе – насчет грамоты. Оба факта имелись в моей бумажке. И оба были зачеркнуты. Парень рассказывал мне, что действительно не курит, но иногда может подымить не затягиваясь, если за компанию. Это подтвердил и его бывший сосед по комнате. Грамоту за хорошую работу на картошке, подписанную секретарем комитета комсомола, я держал в собственных руках. Только комитет был не техникума, а совхоза, где студенты работали. Как говорится, чур не моя ошибочка!
– Ну что? – спросил Глеб с беспокойством, когда я отложил письмо. Он гоже знает, что такое ошибка в судебном очерке.
– Ерунда, – сказал я. – Все в порядке.
– Ну, слава Богу, – сразу повеселел он. И перешел с места в карьер: – Ты чем сейчас занимаешься?
Я вспомнил о письме Кригера:
– Есть тут одно дельце...
– Интересное?
– Пока не знаю.
– А к следующему воскресенью не успеешь дать хороший кусок? У меня дыра.
Завражный всегда говорит, что у него дыра. Но если я не сдам ему “кусок”, газета все равно выйдет. Просто ответсек должен быть запасливым.
– Попробую, – сказал я вставая. Такое обещание ни к чему меня не обязывало.
– Попробуй, – сразу согласился Завражный и углубился в свои бумаги.
И, только выйдя из его кабинета, я вспомнил, что меня сегодня выгнали из дому. Надо решить, где ночевать. Впрочем, я знал, к кому обратиться.
- Предыдущая
- 2/41
- Следующая
