Дрянь - Устинов Сергей Львович - Страница 4
- Предыдущая
- 4/13
- Следующая
— Поедем в больницу, — сказал Мукасей устало. — Прямо сейчас.
— Дурак, — ответила она неожиданно холодно и спокойно, так, что он вскинулся от удивления. — Никуда я не поеду. Ты, может, забыл, мне — двадцать пять, я совершеннолетняя. Сама могу решить, что мне делать. Ишь, Аника-воин! Пока ты там воевал, не думал небось про сестренку-то. А теперь приехал... Провоевался!
Мукасей вдруг увидел перед собой ее прищуренные глаза, полные ненависти.
— Все, все тебя жалели, восхищались: ну как же, интернациональный долг выполняет Валечка! А меня никто не щадил. Мать на моих глазах умирала, отец на моих руках. Никто не думал, мне-то каково... — Она заплакала злыми слезами. — Деньги, которые ты слал, — тьфу, дерьмо, на три раза уколоться. Ну ничего, я теперь сама себе могу заработать.
— Заработать? — нахмурился он. — Это каким же способом?
Алиса хмыкнула, словно подавилась смешком, удивленная, — дескать, неужели действительно дурак не понимает? И в следующую секунду, сообразив по лицу Мукасея — нет, и впрямь не понимает! — издевательски захохотала сквозь еще не просохшие слезы.
— Так я тебе и сказала! — Она хохотала все сильнее, захлебываясь хохотом, зло и торжествующе глядя брату прямо в глаза. — Так вот все тебе взяла — и сказала!...
— А ну прекрати истерику! — Мукасей решительно поднялся.
— Истерику? — Она тоже вскочила на ноги, вжалась в угол, вся ощетинилась, смех оборвался злой и жалкой гримасой. — Это у тебя истерика, Валечка, а со мной все в порядке. Что, думаешь, я не знала, чем наше воркованье кончится? Там выполнил долг, теперь тут хочешь? А если мне не надо, если мне и так хорошо?
Она решительно шагнула к кухонным полкам, широко выдвинула ящик с лекарствами. Мукасей еле успел оттолкнуть ее, выдернул ящик с потрохами, бегом понес в туалет. Все время, пока он в остервенении рвал над унитазом подряд все, что попадалось под руку, Алиса стояла у косяка с кривой недоброй ухмылкой.
— Зря стараешься, завтра меня здесь не будет.
Отбросив пустой ящик, Мукасей кинулся в комнату сестры. Он распахивал шкафы и тумбочки, выволакивал наружу белье, переворачивал матрацы. Не найдя ничего, он замер посреди переворошенной квартиры, напряженно что-то соображая, вспоминая. Потом кинулся в ванную. Сунул руку за трубу, в естественный тайничок, оставленный строителями, и вытащил завернутый в тряпочку шприц, несколько ампул, десяток небольших целлофановых пакетиков с какой-то коричневой застывшей массой внутри.
Алиса дернулась, закусила губу. Мукасей отстранил ее плечом, кинул с силой стекляшки в унитаз, разорвал и туда же швырнул пакетики, спустил воду.
— Не-на-вижу, — с прыгающим лицом выдохнула Алиса, сжав горло руками. — Не-на-вижу тебя...
Мукасей решительно затолкнул ее в комнату, принес из кухни стул, запер снаружи ножкой дверь. Прошел в родительскую комнату, постоял в оцепенении. И вдруг с силой наподдал ногой пепельницу с окурками.
Мукасея разбудили солнце и голуби. Они ворковали у него над ухом, трещали крыльями и жестко ворочались на жестяном подоконнике. А где-то рядом скулил маленький Мотысик. Мукасей резко сел на постели и прислушался. Нет, не Мотысик. Выскочил в коридор. Скулили из-за двери Алисиной комнаты.
Она сидела на смятой кровати в одной рубашке, зябко обхватив себя за плечи руками, раскачивалась и тихонько выла.
— Алиса, — позвал Мукасей, стоя на пороге, но она не откликнулась, даже головы не повернула.
Мукасей подошел, сел у нее в ногах, попытался взять за руку, она дернулась. Сказала глухо:
— Уйди. — И вдруг закричала тихо и от этого страшно: — Убирайся вон, слышишь? Кретин! Ты понимаешь, что я сейчас сдохну? Ты понимаешь, что это жизнь моя, что я не могу без этого?
Мукасею показалось, она снова сейчас завоет, но вместо этого Алиса схватила зубами свою руку у запястья. По подбородку потекла кровь — и в этот момент Мукасей увидел ее глаза: черные, страшные, полные смертной муки. Он отпрянул. А сестра откинула простыню, спрыгнула босая на пол, выбежала из комнаты. Мукасей пошел за ней и, стоя на пороге родительской спальни, молча смотрел, как она накручивает диск телефона.
— Шпак? — закричала она в трубку неестественно высоким, срывающимся голосом. — Это я, я! Да, кумарит, плохо, очень. — Алиса говорила отрывисто, словно экономила остатки сил. — Бери. Что-нибудь. Быстрее. Сдохну...
Алису била крупная дрожь. Мукасей тщетно пытался согреть ее пледами, одеялами — не помогало. Прозвенел звонок: на пороге стоял парень — длинный, худой, как Кощей, с глазами, словно упавшими в глубокий колодец. Он подозрительно зыркнул на Мукасея, но ничего не сказал. Только когда прошел к Алисе, пробормотал, иронически скривив губы: «Скорая помощь». Она слабо улыбнулась ему в ответ. Все время, пока он с медсестринской ловкостью набирал в принесенный с собой шприц раствор из пузырька, вводил его в вену, Мукасей стоял рядом и смотрел. Она не поблагодарила Шпака, только прошептала:
— За мной будет...
Он еще раз кинул быстрый настороженный взгляд в сторону Мукасея, кинул «чао» и убрался. Алиса откинулась на подушку и закрыла глаза.
Мукасей с Глазковым вывели, почти вынесли Алису из подъезда, положили на заднее сиденье «москвича». Соседка с выпученными глазами молча наблюдала за ними из окна. Мукасей сел рядом с сестрой, обнял ее за плечи. Она была как тряпичная кукла. Всю дорогу Алиса молчала, только когда подъехали к воротам больницы, сказала жалобно:
— Не надо...
В большом пустынном полутемном холле Мукасей беседовал с врачом. Маленький востроносый человек в белом халате смотрел на Валентина снизу вверх и оттого, казалось, был изначально недоволен.
— Что вам сказать? Очень, очень сложный случай, — сердито говорил он, и его резкий голос разносился по всему помещению. — Полинаркомания. В тяжелой стадии. Лечить? Лечить будем. Вылечить? Это вопрос! Если шансы есть, за них надо еще очень и очень бороться. Статистика малоутешительная — мы пока можем помочь лишь каждому шестому, если не седьмому. Впрочем, что вам до статистики... — Доктор махнул рукой и несколько сбавил тон. — Вас волнует конкретно ваша сестра. А тут я вам ничего твердо обещать не могу. Первый закон: полная изоляция! Никаких контактов с прежним окружением. Трудно. Весьма трудно. Контингент идет на все — вплоть до подкупа сиделок. Вплоть до побегов. Персонала не хватает, охраны толком никакой. — Он снова начал раздражаться. — Каждый день, простите за выражение, «шмонаем» палаты, выгребаем кучи всякой дряни. Именно дряни, иначе не назовешь. Между прочим, это у них одно из названий наркотика: «джеф», «болтушка», «желтуха» и «дрянь».
— А как это все попадает к вам в отделение? — робко поинтересовался Мукасей.
— Как? — задрав подбородок, яростно переспросил маленький доктор. — Это я вас должен спросить — как! Вы лучше меня должны знать, что за компания у вашей сестры, что у нее за дружки, которые завтра — да-да, не смотрите на меня так, — прямо завтра потащут ей всякую пакость! Поверьте моему опыту, у них взаимовыручка как на фронте. Сегодня ты мне помог, завтра я тебе помогу. Начнут совать наркотики в яблоки, в булки, даже в варенье. Или попросту на веревочке... — доктор для наглядности показал руками, как именно «на веревочке», — через окошко в сортире... Вы можете мне с гарантией обещать, что этого не будет? Чтобы я мог нормально лечить вашу сестру? Можете? Не можете?
— А... в милицию вы разве не сообщаете?
— В милицию? — врач удивленно вскинул брови. — При чем тут милиция? У нас больница. У нас больные люди, которых мы должны лечить. Когда они сами этого хотят, конечно. Ну а когда не хотят... — добавил он со значением, глянув на Мукасея испытующе. — Хотите честно? Не думаю, что ваша сестра пожелает лечиться добровольно. Сейчас-то у нее воля ослаблена, она на все, что угодно, соглашается. А вот завтра... Да еще при том, что на воле дружки остались... Все это мы уже проходили — и не раз.
- Предыдущая
- 4/13
- Следующая
