Тайный советник вождя - Успенский Владимир Дмитриевич - Страница 2
- Предыдущая
- 2/573
- Следующая
Голова непокрытая и совершенно седая. Даже не седая: уцелевшие еще волосы успели не только побелеть, но и пожелтеть, особенно на висках, где собственно и не волосы были, а редкий желтоватый пушок. Только брови сохранили еще темный цвет: кустистые брови с изломом выделялись на восковом, в глубоких морщинах, лице, придавая ему хоть какую-то живинку. Он покойником выглядел бы, если бы не эти темные брови да еще глаза, глянувшие вдруг в мою сторону. Блеснули они молодо, заинтересованно: любопытство и даже тревогу увидел я в них, но взгляд тотчас погас, глаза словно остекленели, стали деловито-равнодушными. Старик умел владеть собой. Когда поднялся мне навстречу, на лице его была приятная, но все же казенно-заученная улыбка. Роста он среднего. Если учесть, что годы давили на плечи, заставляя изрядно сутулиться, то в расцвете сил он был, вероятно, не ниже ста семидесяти пяти сантиметров — по себе прикидываю, — имел хорошую строевую выправку, которая угадывалась в нем даже теперь.
Прямой, с едва заметной горбинкой, нос, горделивая посадка головы, тонкие, длинные пальцы, манера держаться с чувством собственного достоинства, никоим образом не унижавшим собеседника, — все это выдавало в нем аристократа, получившего хорошее воспитание. Я сразу понял, что человек этот благороден по сути своей, он не способен искать личную выгоду, «выкручиваться» (ненавижу это мерзкое слово, выражающее столь же мерзкое поведение). Такие, как он, до конца отстаивают то, что считают справедливым, но никогда не унизятся до того, чтобы добиваться успеха беспринципно, любой ценой, любыми средствами. Как он только уцелел в наше время, этот старик, как прошел сквозь страшные бури нашего жестокого века, которые ломали тех, кто не гнулся?!
Еще ни одного слова не было сказано между нами, а я уже проникся уважением к Николаю Алексеевичу, хотя мысленно повторял себе, что нельзя поддаваться первому ощущению. Пожал костлявую, невесомую и чуть вздрагивающую руку:
— Рад вас видеть.
— Спасибо. И коль скоро инициатива принадлежит мне, позвольте сразу, без разведки боем, перейти в наступление, — с улыбкой ответил он.
— Разведка, конечно, уже проведена? И агентурная, и войсковая?
— Безусловно, — кивнул Николай Алексеевич. — Подготовка была тщательная… Суть в том, — понизил он голос, — что мне пришлось долгие годы, очень долгие годы работать с Иосифом Виссарионовичем Сталиным. И не просто работать. Мы были друзьями, я пользовался его полным доверием. Время от времени делал заметки. Чаще всего очень короткие, о чем теперь сожалею. Кое-что удалось вспомнить и записать в последние годы. Сохранились некоторые документы, способные пролить свет… — было заметно, что старик волнуется, ему не хватало воздуха. — Хотел взяться сам… Поздно… Силы не те… И талант нужен…
Он умолк, стараясь справиться с дыханием. Молчал и я, вникая в услышанное. Что это? Писательская удача, которая выпадает далеко не каждому? Великое ли счастье для меня или, наоборот, то испытание, которое собьет с избранного творческого пути, уведет в неизведанные, непролазные дебри?.. Но я всегда руководствуюсь правилом: лучше пожалеть о сделанном, чем о несделанном.
— Извините, мне трудно, — продолжал между тем Николай Алексеевич. Слишком долго я носил все это в себе. Но пришел срок. И вы, Владимир Дмитриевич, тот человек, которому я полностью доверяю. Полностью верю в вашу порядочность. Мне говорили, что вы из тех, на кого можно положиться.
— Этим я обязан генералу Белову?
— Не одному лишь ему. Знаю, как вы работали с Семеном Михайловичем. Он говорил… Но суть не только в этом. Я считаю, что ваш роман "Неизвестные солдаты" — самая правдивая книга о минувшей войне. По охвату событий, по достоверности ей нет равных. (Прошу читателей простить, это не мои слова, и я обязан их привести здесь, чтобы ясно стало, почему выбор Николая Алексеевича пал на меня. — В. У.) Особенно справедлива и важна та идея, тот взгляд на события, который пронизывает книгу. Роль народа. Считаю эту идею единственно правильной. Сие и предопределило обращение к вам… Есть, правда, еще одна причина, — преодолев небольшую паузу, продолжал собеседник, — но это уже личное, я об этом скажу потом, если будем работать…
— Приятно слышать… Но давайте уточним: чем я способен помочь?
— Передам вам все материалы, записи, наброски. Расскажу, что смогу. А вы поступайте, как считаете нужным. Только, чтобы не пропало. Пишите очерки или документальную повесть… Это не должно умереть вместе со мной, понимаете? Вот Белова нет, а дела его прозвучали… Здесь же более высокая, самая высокая ступень. Не сорваться бы, не сфальшивить…
— Понимаю, — сказал я. — Понимаю прежде всего свою ответственность, если возьмусь. Но ваши условия, ваши требования?
— Их два. После меня останется единственный близкий мне человек. Ему жить… Ей жить дальше, — поправил себя Николай Алексеевич. — Нужен такт, чтобы моя откровенность не коснулась ее, не повредила бы ей.
— Можете быть спокойны.
— Благодарю. И еще: сколько вам потребуется времени на работу?
— Не знаю. Но года три — как минимум…
— Хорошо, — кивнул Николай Алексеевич. — Ровно через три года вы вернете все бумаги мне или… или тому, кто обратится к вам от моего имени. Все бумаги, — повторил он. — Из тех же соображений…
— Слово чести.
— Вполне удовлетворен.
— Однако поймите меня правильно: где гарантия, что записи достоверны, что бумаги, документы — не фальсификация? Я даже не знаю, настоящим ли именем назвались вы. А я не настолько молод, чтобы тратить годы на работу, которая, извините, может оказаться сомнительной.
— Закономерное беспокойство, — удовлетворенно, с чуть заметным оттенком снисходительности, произнес Николай Алексеевич. — В достоверности вы убедитесь, едва возьметесь за бумаги. Они скажут вам сами за себя. Но я предвидел ваши сомнения. Мы вместе встретимся с человеком, которого вы знаете.
— С кем?
— С Георгием Константиновичем. — Глаза старика вновь блеснули молодо и вроде бы даже озорно. Вспыхнули и сразу потухли. — Вы ведь знакомы с ним?
— С маршалом Жуковым? Да.
— Если вас не затруднит — завтра в это же время. Поворот с кольцевой автодороги на дачу Георгия Константиновича вам известен? Там запретный знак.
— "Кирпич", знаю.
— Тогда против этого «кирпича», за автострадой, метрах в ста от дороги.
— В сторону Рублева? — уточнил я.
— Да, там есть въезд в лес.
— Но почему за дорогой?
— Там спокойней, — усмехнулся Николай Алексеевич, — там прогуливаются пенсионеры.
Старик заметно устал, хотя и не показывал этого. Вяло шевелился язык, невнятно звучали слова.
— Буду без опоздания, — поспешил заверить я. — Куда вас проводить?
— Спасибо, идите к автобусу.
Метров через пятьдесят, на изгибе тропинки, я обернулся. Возле старика была женщина в темном платье. Белел воротник, но лица я не разглядел. Заметил только, что она стройная, повыше Николая Алексеевича. Взяв старика под руку, медленно повела к шоссе. Там, на обочине, стояла автомашина. Небольшая. Скорее всего, «Москвич».
Хлопнула дверца, заработал мотор. Звук удалился. Тихо стало в сумрачном весеннем лесу, лишь птицы затевали свой вечерний концерт. [Встреча произошла в начале семидесятых годов. Тогда там был старый пустынный лес. Теперь рядом новый микрорайон, Осенний бульвар, желто-коричневый дом с просторными квартирами для семьи Ельцина, для его приближенных (Примеч. автора). ]
Мой дальневосточный товарищ, терпеливо ожидавший в зарослях, обиделся тогда на меня. Не до прогулки мне было, не до разговора с ним. Торопился скорее вернуться домой, подумать о предстоящем свидании с Жуковым, тем более что от первой встречи с ним впечатление осталось не самое приятное. Я видел его у генерала Белова. А Павел Алексеевич и Георгий Константинович были не просто старыми приятелями, но еще и друзьями-соперниками, хорошо чувствовали сильные и слабые стороны друг друга. И если Жуков, сделав рывок в конце тридцатых годов, намного обогнал в службе своего товарища, то ведь оба знали, что этого могло и не случиться, могло быть совсем по-другому. Долгое время шли она "голова к голове", оба были порученцами у Буденного, вдвоем разрабатывали боевой устав конницы. А потом Павел Алексеевич не раз оказывался у Жукова в подчинении, сталкивались их характеры, конфликты порой обострялись до крайности. Но дружбу они сохранили.
- Предыдущая
- 2/573
- Следующая
