Глинка - Успенский Всеволод Васильевич - Страница 19

• Предыдущая
• 19/43
• Следующая

Весной 1825 года Глинка, по просьбе племянницы своей, Ушаковой, написал вариации на итальянский романс «Benedetta sia la madre», который обоим им очень нравился. Пьеса ему удалась. Он тут же переписал ее в нотный альбом и, сочинив посвятительную надпись, готов был уже подарить альбом, как вдруг неожиданно подтвердилось, что Шервуд – предатель.

Глинка пытался раскрыть глаза Ушаковой. Он убеждал ее, что она не должна стать женой предателя и шпиона, обязана отказать жениху.

Ушакова не соглашалась: по ее понятиям декабристы были преступники, так многие говорили в Смоленске. И Шервуд правильно поступил, известив государя о заговоре…

Сколько Глинка ни бился с племянницей, переубедить ее он не сумел. Огорченный и злой, схватил он свой нотный альбом и залил чернилами посвящение Ушаковой.

В тот же день покинув Смоленск, уехал к родителям в Новоспасское.

Но уже в мае 1826 года Глинка вернулся в столицу. Думать о службе ему не хотелось. В Совете путей сообщения, где он служил, слишком заметно бросалось в глаза отсутствие многих лиц, причастных к недавним событиям, – уволенных, арестованных, как Бестужев, или временно отстраненных от дел. Дух реакции, деспотизма и – отличительные черты нового царствования – угодливость, раболепие уже проступали везде. Глинка, сославшись на слабость здоровья, исхлопотал себе продолжительный отпуск и на службу не ходил, а заперся у себя на квартире, думая погрузиться в занятия музыкой. Но настроение в столице было слишком тяжелым, работа не шла на ум: судьба декабристов еще не решилась, следствие приближалось к концу, множество петербургских семейств, связанных с заключенными кровным родством, дружбой, знакомством или сочувствием их идеям, жили в постоянной тревоге, со страхом, с надеждой, с отчаянием ожидая решений царя.

13 июня на Кронверке Петропавловской крепости были повешены Пестель, Рылеев, Сергей Муравьев, Бестужев-Рюмин и Каховский. Петербург содрогнулся и присмирел. Вслед за вестью о казни распространились сведения о ссылке на каторгу ста двадцати человек. Пушкин писал из своей Михайловской ссылки: «Повешенные повешены, но каторга 120 друзей, братьев, товарищей ужасна». Ощущение нестерпимого гнета усилилось. Словно нарочно, и лето в тот год стояло жаркое, знойное. Под Петербургом горели леса, запах гари вползал в открытые окна, особенно по ночам. Глинку томила бессонница, он был нравственно и физически болен, через силу пытался работать, писать, но ему не работалось, не писалось. Лето и осень прошли бесплодно, оставив в сознании гнетущее ощущение пустоты.

Зимою к Глинке приехал отец. Сильно встревоженный состоянием сына, Иван Николаевич старался его оторвать от мрачных воспоминаний и мыслей и вовлечь в шумную светскую жизнь тех кругов Петербурга, которых события прошлого года меньше всего коснулись. Переменил квартиру, возобновил свои старые связи в столице, завел немало новых знакомств. Хлопоты и заботы отца несколько оживили Глинку.

Весной 1827 года в Петербурге вдруг появился Пушкин, в первый раз после ссылки. Глинка и многие из его друзей уже знали «Евгения Онегина» по четвертой и пятой главе, читали «Цыган». Стихотворение Пушкина «Стансы» Глинка помнил наизусть, он знал и то, что в Москве Пушкин, прощаясь с женой декабриста А.Г. Муравьевой, перед ее отъездом в Сибирь, вручил ей послание к декабристам в стихах и стихотворное обращение к Пущину.

В тот год у петербуржцев была мода встречаться между обедом и ужином в Юсуповском саду на Садовой. Однажды начальник Глинки по службе Базен завел туда Михаила Ивановича. В саду неожиданно Глинка увидел Пушкина, хотел к нему побежать, но Пушкин шел с незнакомою Глинке дамой в сопровождении двух девиц. По счастью дама кивнула Базену, они оказались знакомы. Базен тут же представил Глинку, которого Пушкин сразу признал.

Так состоялось знакомство Глинки с Анной Петровной Керн и первая встреча с Пушкиным по возвращению поэта из ссылки. Все вместе отправились на квартиру Базена пить кофе. Глинку попросили сыграть что-нибудь. Базен предложил ему тему импровизации, народную украинскую песню. Глинка находился в том состоянии, когда вдохновение приходит как бы само собой. Импровизация удалась. Веселость, задор, звучащие в основной мелодии, и нежность, задушевность, свойственные в то время манере Глинки, чудесным образом сочетались в его игре. Играя, Глинка смотрел на Пушкина. Александр Сергеевич был не то что рассеян, но как-то задумчив. В чертах его Глинка прочел выражение заботы и скрытого беспокойства, а глаза были ласковы. В тот день Глинка понял, как тяжело Пушкину, понял, что поэт не находит себе пристанища в новой России, притихшей и присмиревшей под тяжестью полицейского гнета, как трудно ему творить под ярмом «личной» царской цензуры, передоверенной царем Бенкендорфу…

Встреча эта имела двойное значение для Глинки: он видел Пушкина и познакомился с Керн. Пушкин скоро уехал из Петербурга, но к осени возвратился опять и прожил в столице без выезда ровно год. Глинка поддерживал знакомство с Керн и частенько заглядывал к ней. Знакомство же с Керн ввело его прочно в круг друзей Пушкина и помогло сблизиться с Дельвигом, которому Глинку представил однажды лицейский товарищ обоих поэтов – Яковлев.

В новом кругу друзей и направление интересов Глинки определилось по-новому. Новые связи – новые цели, новые планы, новый период жизни.

Жизнь Глинки сложилась так, что сам не будучи декабристом, он с отрочества был окружен людьми, тесно связанными с движением декабристов. Идеи, положенные в основу движения, определили его понятия и оказали решающее влияние на все сознание Глинки. Пушкин был вдохновителем декабристов. Глинка во многих отношениях был ими воспитан. Основные интересы декабристов были связаны с политикой, а интересы Глинки лежали по преимуществу в области искусства. Но с точки зрения Пушкина, Кюхельбекера, Александра Бестужева и Рылеева литература, поэзия и искусство были средством для пропаганды идей, убеждений. Эстетика декабристов была неотделима от политики. А именно эстетические понятия декабристов не могли не казаться близкими Глинке, они были значительно ближе, родней и дороже ему, чем те представления об искусстве, на которые натыкался он в светском обществе.

После трагического конца декабристов на площади у Сената, после смерти Рылеева, Пестеля, Глинка на целый год был выбит из колеи. Он метался, не чувствовал почвы, не знал, в каком направлении идти. Он был еще молод, ему было двадцать два года.

Встретившись с Пушкиным, сблизившись с Дельвигом, с Керн, Глинка снова вернулся в тот круг непосредственно близких к движению декабристов людей, с которым был связан еще в пансионские годы.

У Дельвига собирались друзья Глинки: Сергей Голицын[62] и Михаил Яковлев – модный певец и композитор. Пушкин, появляясь в столице, всякий раз заходил к своему другу. Наездами из Москвы посещали Дельвига Вяземский и Баратынский. В полутемном, просто обставленном кабинете хозяина во время неторопливых бесед рождались литературные сюжеты и темы. Здесь складывался тот эстетический вкус ближайших сотрудников Пушкина, который позднее определил художественную программу «Литературной газеты». Глинка стал своим у Дельвига и частенько его навещал. Хозяин в темном домашнем шлафроке обычно полулежал на диване. Анна Петровна Керн, жившая в той же квартире, садилась с вязанием у окна. Дельвиг, поглядывая сквозь выпуклые очки, добродушно улыбался. Его эпиграммы и колкости смешили своей неожиданной остротой. Он острил невозмутимо спокойно, и только глаза лукаво поблескивали из-за стекол.

В салоне Дельвига на Глинку повеяло свежим воздухом подлинного искусства. В задушевных беседах с хозяином дома Михаил Иванович все чаще и чаще возвращался к своей главной теме – о целях и назначении искусства. Антон Антонович Дельвиг в ту пору был увлечен идеей народности, писал «песни», вернее стихотворения, в русском народном вкусе. Он и Глинку старался увлечь своею идеей.

• Предыдущая
• 19/43
• Следующая