Выбери любимый жанр

Над пропастью во лжи - Успенская Светлана Александровна - Страница 7


Изменить размер шрифта:

7

– Повторите еще раз «зарабатывать деньги».

– Зарабатывать деньги.

– Спасибо, еще раз.

– Зарабатывать деньги.

– Повторите несколько раз, пока не почувствуете, что грамма ушла. Пока не почувствуете, что ее слова вас не волнуют.

– Зарабатывать деньги. Зарабатывать деньги. Зарабатывать деньги. Зарабатывать деньги. Зарабатывать деньги. Зарабатывать деньги. Зарабатывать деньги. Деньги зарабатывать. Зарабатывать деньги. Зарабатывать деньги. Зарабатывать деньги. Кажется, она уходит…

– Вы уверены?

– Да… (Нерешительно.)

– У-гу, не уверены. Скажите, вы считаете, что должны зарабатывать деньги?

– Ну, не знаю… (Сильное отклонение стрелки на шкале М-метра.)

– Ну вот, это была пока только первая попытка… Хорошо, теперь вернитесь в настоящее время. Вы в настоящем времени?

– Я думаю, да.

– Сколько вам лет?

– Двадцать.

– Прекрасно. Закройте глаза. В будущем, в любое время, когда я скажу слово «аннулировано», оно отменит то, что я говорил вам, пока вы лежали здесь, на кушетке. Хорошо?

– Да.

– Ну, поехали…

***

Барак стоял возле самой железнодорожной насыпи, возвышаясь над окрестной болотистой низиной. В нарушение всех норм техники безопасности одним углом, правым, он заехал на полосу отчуждения, и, когда, надсадно пыхтя, по рельсам неторопливо катил тепловоз, хлипкие деревянные стены, крашенные желтой и синей краской, испуганно дрожали. Звенела посуда в горке, величаво колыхалась вода в рукомойнике, а отчим привычно матерился, расплескивая суп в щербатой тарелке, которую нес к столу. Ночью маневровые тепловозы, возвращаясь в депо, тоненько свистели, словно подвывали, зимой – февральской скулежной метели, а весной – разоткровенничавшемуся соловью на тонкой ветке клена возле дровяного сарая.

Барак был рассчитан на двух хозяев. Семья Жалейко жила в правой половине, той самой, что опасно подпирала путейную насыпь. В другой половине обитала восьмидесятилетняя бабка Катя, полвека проработавшая на станции, и ее сизый от пьянства сын Петька с дочками. Жена Петьки Клавдюха давным-давно сбежала с залетным проводником из Краснодара, в награду за семь лет супружеской жизни оставив мужу застарелый триппер и двух малолетних девчонок, глупых и жадных, с картофельно-белыми лицами и пухлыми животами.

Хлопала обитая потрескавшимся дерматином дверь, и крыльцо барака, перекошенное, исхлестанное дождями и снегом, серое от облупившейся краски, надсадно крякало, когда на него выходила с ведром помоев мать. Рассохлые ступени пели разноголосо, как клавиши расстроенного пианино.

И сразу же овчарка Вильма, заслышав из кухни сладостный запах вареных костей для супа, подбиралась ближе и принималась ласково вилять хвостом. Она садилась у двери, сторожко вытянув шею, и требовательно стучала твердым хвостом по доскам, изредка с вожделением облизываясь и буравя преданными карими глазами растрескавшийся дерматин. Каждое лето Вильма была на сносях. Ее живот разбухал, продолговатые сосцы отвисали, она становилась испуганно-ласковой и отказывалась лаять даже на чужих, от каждого человека ожидая помощи себе и своим будущим беспородным детям.

Кроме Вильмы в семье Жалейко жили еще две кошки, хитрые и прожорливые, шесть кур, предводительствуемых наглым самовлюбленным петухом, не дававшим проходу своим заполошным женам, и матерый хряк Васька, которого собирались резать на октябрьские праздники, когда стукнут первые холода и можно будет безбоязненно развесить в подвале шматки просоленного сала.

Семья Жалейко была большая. Трое детей, не считая различной домашней живности: Маринка старшая, да ее сестренка Ленка, да младший оболтус Валька. Многодетная мать Вера работала на станции диспетчером, отчим числился в дорожной бригаде, но работал только тогда, когда кончалась получка и после блаженного запойного забытья поневоле приходилось выплывать в скучный внешний мир.

Маринка была самой старшей из детей, и, следовательно, ей предназначалась львиная доля всех шишек и колотушек. С рождения она помнила свою самую главную и ответственную должность – старшая сестра. Может, когда и было такое время, когда никаких Ленки и Вальки и в заводе еще не было, только не помнила Маринка то время, точно так и родилась на свет старшей сестрой, за которой вечно волочится крикливый и сопливый выводок ребятни.

– Маринка! Есть хочу! – канючила вредная Ленка, болтая на скамейке ногами в стоптанных сандалиях, в спущенных на коленях колготках.

– Ись хочу, – вторил Валька, не выговаривавший еще и половины букв алфавита, но уже твердо, как «Отче наш», знавший права и привилегии младшего: право требовать и получать еду первым, право бессистемно сикать в штанишки и требовать их немедленной замены, право вырывать игрушки из рук сестренки и орать благим матом, когда то же самое пытались сделать с ним самим, право портить жизнь Маринке и жаловаться на нее родителям по каждому пустячному поводу…

***

– Вы что-нибудь видите?

– Да, заросли лопухов… Иван-чай. Картошка цветет. У нее такие белые гроздья с желтой сердцевиной…

– Что-нибудь слышите?

– «Малика, ись хочу, дай!»

– Кто это?

– Валька, мой брат. Младший.

– Сколько вам сейчас лет?

– Лет десять. Да, десять…

– Итак, следующая строка… Следующая строка вспыхнет в вашем мозгу, когда я сосчитаю от одного до пяти: один, два, три, четыре, пять. (Щелк!) Что именно вспыхнуло?

– «Маме скажу, что ты к дурочке ходила. К дурочке. К дурочке. К дурочке ходила».

– Спасибо. Следующую строку, пожалуйста.

– Я не получила строки. (Пауза.) Тут пусто.

– Какой у вас соматик в связи с этим, телесные ощущения? Что вы чувствуете?

– Жарко…. Я не знаю. Я все время то вверх, то вниз.

– М-м. Хорошо… Поехали дальше…

***

В поселке Маринку не помнили иначе как с хвостиком за спиной в виде младших пострелят. Шла ли она с огромным бидоном за водой к колонке, расположившейся на пересечении пыльных улиц, направлялась ли за хлебом в магазин (в котором число мух – жирных, откормленных, изумрудно-зеленых, напоминавших скорее маленьких птичек, чем насекомых, – и их качество соперничало с количеством и качеством имевшегося товара), пыталась ли улизнуть к подружке в соседний барак, – всегда за ней волочился прожорливый, бдительный эскорт,

7
Перейти на страницу:
Мир литературы