Афоризмы - Розанов Василий Васильевич - Страница 1

(1856–1919)

[Путь к счастью и решающему постижению, по Розанову,]…в освободительном знании безусловной непостижимости мира.

…Мощь отпущенного на волю ума возвращается у Розанова, в его письме, к тысячелетней опоре парменидовского того же, основе мысли и бытия. Эта опора открывается до логики в запредельном видении, что все в мире, близкое и далекое, присутствующее и отсутствующее, охвачено мгновением в своем тожестве, равенстве себе…

Я часто вспоминаю, как о. Александр Мень говорил, что по закладке оснований под новые цивилизации наше время сравнимо с 1-м веком после Рождества Христова. Пророчество Розанова о будущем «изучении сторон бытия независимо от бывающих вещей», волнует и тем, что оно буквально осуществилось в философии Хайдеггера, и тем, что погоня технической цивилизации за вещами все равно ведет в тупик…

[По мысли Розанова, — высказанной вровень с идеями М. Хайдеггера и задолго до Ж. П. Сартра, но с большей тонкостью — (От редакции)] «разум не имеет никакого существования, он есть пустое ничто… совершенная пустота»…Настоящее чтение и понимание подобных тезисов начнется, может быть, только в 21-м веке. Это чистое новое начало мысли по размаху и широте сравнимо с греческим…

Только одно, тайная вдумчивость, способность к вещим снам спасает в конечном счете Россию, которая как ни одна страна в мире открыта выстуживающим ветрам… Именно у нас Розанов смеет позволить себе бескрайнюю широту вопросов. После него говорить, принадлежит ли Россия мировой цивилизации, уже анахронизм…

(В. В. Бибихин «Время читать Розанова»)

Василий Васильевич Розанов (Из собрания идей, афоризмов, высказываний, записанных в разные годы).

О любви

Всякая любовь прекрасна. И только она одна и прекрасна.

Потому что на земле единственное «в себе самом истинное» — это любовь.

Любовь исключает ложь: первое «я солгал» означает: «я уже не люблю, я меньше люблю».

Гаснет любовь и гаснет истина. Поэтому «истинствовать на земле» — значит постоянно и истинно любить.

Сильная любовь кого-нибудь одного делает ненужным любовь многих.

Даже неинтересно…

Любовь есть боль. Кто не болит (о другом), тот и не любит (другого).

Отстаивай любовь, своими ногтями, отстаивай любовь своими зубами. Отстаивай ее против ума, отстаивай ее против власти.

Будь крепок в любви — и Бог тебя благословит.

Ибо любовь — корень жизни. А Бог есть жизнь.

Все же именно любовь меня не обманывала. Обманулся в вере, в цивилизации, в литературе. В людях вообще. Но те два человека, которые меня любили, — я в них не обманулся никогда. И не то чтобы мне было хорошо от любви их, вовсе нет: но жажда видеть идеальное, правдивое — вечна в человеке. В двух этих привязанных к себе людях («друге» и Юлии) я и увидел правду, на которой не было «ущерба луны», — и на светозарном лице их я вообще не подметил ни одной моральной «морщины».

Если бы я сам был таков — моя жизнь была бы полна, и я был бы совершенно счастлив, без конституции, без литературы и без красивого имени.

Больше любви; больше любви, дайте любви. Я задыхаюсь в холоде.

У, как везде холодно.

Любовь подобна жажде. Она есть жаждание души тела (то есть души, коей проявлением служит тело). Любовь всегда — к тому, чего «особенно недостает мне», жаждущему.

Любовь есть томление; она томит; и убивает, когда не удовлетворена.

Поэтому-то любовь, насыщаясь, всегда возрождает. Любовь есть возрождение.

Любовь есть взаимное пожирание, поглощение. Любовь — это всегда обмен — души-тела. Поэтому, когда нечему обмениваться, любовь погасает. И она всегда погасает по одной причине: исчерпанности материала для обмена, остановка обмена, сытости взаимной, сходства-тождества когда-то любивших и разных.

Зубцы (разница) перетираются, сглаживаются, не зацепляются друг за друга. И «вал» останавливается, «работа» остановилась: потому что исчезла машина как стройность и гармония противоположностей.

Эта любовь, естественно умершая, никогда не возродится…

Отсюда, раньше ее (полного) окончания, вспыхивают измены, как последняя надежда любви: ничто так не отдаляет (творит разницу) любящих, как измена которого-нибудь. Последний еще не стершийся зубец нарастает и с ним зацепливается противолежащий зубчик. Движение опять возможно, есть — сколько-нибудь. Измена, есть таким образом самоисцеление любви, «починка» любви, «заплата» на изношенное и ветхое. Очень нередко «надтреснутая» любовь разгорается от измены еще возможным для нее пламенем и образует сносное счастье до конца жизни. Тогда как без «измены» любовники или семья равнодушно бы отпали, отвалились, развалились; умерли окончательно.

Мы рождаемся для любви.

И насколько мы не исполнили любви, мы будем наказаны на том свете.

Мы не по думанью любим, а по любви думаем.

Даже и в мысли — сердце первое.

Будь верен человеку, и Бог ничто не поставит в неверность.

Будь верен в дружбе и верен в любви: остальных заповедей можешь и не исполнять.

Любить — значит «не могу без тебя быть», «мне тяжело без тебя», «везде скучно, где не ты».

Это внешнее описание, но самое точное.

Любовь вовсе не огонь (часто определяют), любовь воздух. Без нее нет дыхания, а при ней «дышится легко».

Вот и все.

Только такая любовь к человеку есть настоящая, не преумышленная против существа любви и ее задачи, где любящий совершенно не отделяет себя в мысли и не разделяется как бы в самой крови и нервах от любимого.

Покорить брак закону любви…казалось бы, в этом ведь христианство: все — покорять закону согласия, мира, тишины. Но именно в христианстве — не в мусульманстве, не в еврействе — две тысячи лет бьется другой принцип:

Покорить любовь закону брака.

И все в этом задыхаются.

Отцы Церкви были все обывателями Греко-Римской империи, или — чисто Римской: и понятие об «основной социальной клеточке» взяли из окружающей жизни.

Вот почему мои порывы к новой семье, хотя кажутся и суть «антиканонические», но суть подлинно евангельско-библейские стремления, и только анти-греко-римско-языческие, неосторожно взятые в «каноны».

Бог сотворил любовь. Адам и Ева были в любви — и по сему, единственно, Библия их нарекла иш и иша (сопряженные), муж и жена. Любовь древнее «закона брачного». И понятно, что древнейшее и основное не умеет покориться новому и прибавочному.

Не «существительное» согласуется в роде, числе и падеже с «прилагательным», а «прилагательное» согласуется с «существительным».

И следуйте этому, попы: или, во всяком случае, вам не будут повиноваться.

Будете убивать за это, и все-таки вам повиноваться не будут: по слову Писания — «любовь сильнее даже и смерти».

Любовь есть совершенная отдача себя другому.

«Меня» уже нет, а «все — твое».

Любовь есть чудо. Нравственное чудо.

Что выше, любовь или история любви?

Ах, все «истории любви» все-таки не стоят кусочка «сейчас любви».

Основание моей привязанности — нравственное. Хотя мне все нравилось в ее теле, в фигуре, в слабом коротеньком мизинчике (удивительно изящные руки), в «одной» ямке на щеках (после смерти первого мужа другая ямка исчезла), — но это было то, что только не мешало развиваться нравственной любви.