Химия смерти - Бекетт Саймон - Страница 16
- Предыдущая
- 16/73
- Следующая
«Такое ощущение, что от самой Салли здесь ничего не осталось», – пришло мне в голову, пока мы с Маккензи пересекали дворик.
– Приезжал ветеринар насчет коз, – сообщил он. – Половина уже передохла, а еще пару пришлось забить. Он говорит, что удивительно, как вообще кто-то из них выжил. Еще день-два – и все. Конечно, козье племя так просто не выморишь, но он думает, что надо недели две без воды и корма, чтобы довести их до такого состояния.
То место позади дома, где я нашел овчарку, было обнесено лентой, однако в остальном ничего не изменилось. Никто не торопился убирать собачий труп, так что или эксперты здесь уже закончили, или считали, что есть задачи поважнее. Маккензи остался чуть позади, хрустя своими мятными лепешками, а я присел на корточки, чтобы получше рассмотреть небольшое тельце. Бесс мне казалась покрупнее – и совсем не обязательно, что память выкидывает фокусы; просто разложение уже изрядно потрепало останки.
Шерсть вводила в заблуждение, скрывая то обстоятельство, что от собаки остались почти одни кости. Впрочем, сухожилия и хрящи еще на месте – в частности перерезанная трахея, которую можно видеть в зияющей ране на шее, – а вот от мягких тканей толком ничего не сохранилось. Подобрав палку, я легонько потыкал в землю вокруг трупа, заглянул в пустые глазницы и встал.
– Итак? – спросил Маккензи.
– Трудно сказать. Здесь надо учесть меньшую массу тела, к тому же и шерсть повлияла на скорость распада. В какой степени, я не знаю. Единственный сопоставимый опыт моей работы касался свиней, а у них шкура голая, без волосяного покрова. Правда, я бы сказал, что в нашем случае насекомым было сложнее откладывать яйца, исключая участки открытых ран. В общем, шерсть, наверное, замедлила процесс.
Я скорее беседовал сам с собой, чем с Маккензи, расчищая память от паутины, просеивая зерна знаний, доселе пребывавших в спячке.
– До открытых мягких тканей добрались животные. Видите, вот тут, возле глазниц? Кость обглодана. Для лис отверстие уж очень маленькое; так что повинны, наверное, грызуны и птицы. Причем шуровали они на весьма раннем этапе, потому как слишком сильная вонь их бы отпугнула. С другой стороны, это означает уменьшение объема мягких тканей и, как следствие, не столь интенсивную деятельность насекомых. Кстати, почва здесь гораздо суше, чем на болоте, где вы нашли мертвую женщину. – У меня так и не получалось сказать «Салли Палмер». – Вот почему труп выглядит столь высохшим. При такой жаре, без влаги, он мумифицируется, что меняет характер процесса разложения.
– Стало быть, вы не знаете, как давно убили собаку? – подстегнул меня Маккензи.
– "Знать" – значит быть уверенным. Я просто говорю, что здесь замешана масса переменных. Могу сказать – думаю, однако имейте в виду, что оценка только предварительная. Нельзя же получить бесспорные и быстрые ответы при беглом осмотре!
– Но все же?
– Ну хорошо. Пустых коконов я не обнаружил, хотя некоторые куколки скоро должны лопнуть. Они явно старше тех, что мы видим вокруг трупа, так как темнее окрашены. – И я показал на открытую рану на собачьей шее. Около нее, в траве, ползало несколько блестящих точек. – А вот и жуки. Не очень много, да они обычно и приходят позже. Если угодно, первую волну десанта составляют именно мухи и их личинки. По мере развития процесса стрелка весов качнется в другую сторону. Меньше опарышей, больше жуков.
Маккензи наморщил лоб.
– А возле Салли Палмер жуки были?
– Я не видел. Впрочем, жуки не столь надежные индикаторы, как личинки мясных мух. И, какя уже говорил, имеются прочие переменные, которые тоже надо учитывать.
– Послушайте, я ведь не прошу вас давать показания под присягой. Хочу просто знать – хоть примерно! – когда сдох этот чертов пес.
– Навскидку, – сказал я, разглядывая кости с лохмотьями шерсти, – тринадцать-четырнадцать суток.
Он закусил губу и нахмурился.
– Значит, его убили до женщины.
– Да, у меня такое впечатление. В сравнении с тем, что я видел вчера, разложение началось на трое-четверо суток раньше. Даже если, к примеру, вычесть дня полтора, пока пес провалялся на улице, все равно получаем порядка трех суток. Но, повторяю, это пока что лишь догадки.
Маккензи задумчиво меня разглядывал.
– Вы не могли ошибиться?
Тут я и сам засомневался. И все же ему нужен совет, а не моя ложная скромность...
– Нет, не мог.
Он вздохнул.
– Черт...
Зазвонил его мобильник, и, отцепив трубку с ремня, Маккензи отошел в сторону. Я остался возле трупа, еще раз внимательно приглядываясь ко всему, что могло бы изменить мое мнение. Нет, все вроде правильно. Я нагнулся, чтобы поближе взглянуть на горло. Хрящи сохраняются дольше, чем мягкие ткани, однако до них добрались животные и обглодали края. Но все равно было видно, что здесь разрез, а не укус. Вынув из кармашка фонарик-карандаш и дав себе слово не позабыть его продезинфицировать, прежде чем опять совать в рот пациентам, я посветил внутрь раны. Разрез глубокий, до самых шейных позвонков. Я поиграл лучом на бледной тонкой царапине на косточке. Никакое животное не оставит такого следа. Лезвие вошло так глубоко, что задело и хребет.
Значит, большой нож или тесак. Причем весьма острый.
– Что-то нашли?
Я до того увлекся, что не услышал возвращения Маккензи. Я рассказал ему о своем открытии:
– Если кость задета достаточно сильно, то вы, пожалуй, сможете сказать, есть ли на кромке волновая заточка. В любом случае нужна сила, чтобы так глубоко рассечь. Должно быть, здоровый мужик.
Маккензи кивнул, но как-то рассеянно.
– Слушайте, мне надо отойти. А вы не торопитесь: сколько нужно времени, столько занимайтесь. Я скажу экспертам, чтобы вас не трогали.
– Да нет, не надо. Я закончил.
– Вы не передумаете?
– Сколько мог, я вам рассказал.
– Я к тому, что могли бы рассказать и побольше, при желании-то...
Уже начинало злить то, как он пытался мной управлять.
– Это мы с вами уже проходили. И я сделал все, что обещал.
Казалось, Маккензи что-то взвешивает. Инспектор прищурился на солнце.
– Ситуация изменилась, – наконец решившись, сказал он. – Пропал кое-кто еще. Возможно, вы ее знаете. Лин Меткалф.
Имя – словно удар под ложечку. Я вспомнил, как прошлым вечером видел эту женщину возле аптеки. Какой счастливой она казалась...
– Вышла сегодня из дома на утреннюю пробежку и не вернулась, – бесстрастно продолжал Маккензи. – Может, и ложная тревога, хотя прямо сейчас не похоже. И если так, если преступник тот же самый... мы под такую раздачу попадем... Потому что Лин Меткалф либо уже мертва, либо ее где-то держат. А зная, что проделали с Салли Палмер, такого я не пожелал бы и врагу.
Я едва не спросил, зачем он мне все рассказывает, да только ответ был ясен еще до того, как вылетели слова. С одной стороны, он сильнее давил на меня, чтобы я с ними сотрудничал. А с другой... В конце концов, Маккензи ведь полицейский. То, что именно я сообщил о пропаже Салли Палмер, ставило меня ближе к концу списка подозреваемых. А если объявится и вторая жертва, то все снова окажется подвешенным в воздухе. Нельзя пропускать ни одной потенциальной ниточки.
Включая меня.
С совершенно непроницаемым лицом Маккензи наблюдал за моей реакцией.
– Я еще позвоню. Уверен, что вас, доктор Хантер, не нужно просить держать эту новость при себе. Я уже знаю, что вы умеете хранить тайны.
С этими словами он развернулся и пошел прочь, преследуемый по пятам «черной собакой» – собственной тенью.
Если Маккензи и не шутил насчет конфиденциальности, то беспокоился все же зря. Манхэм слишком мал для таких секретов. К тому времени, когда я вернулся с фермы Салли Палмер, новость уже облетела всех и вся. Почти одновременно стало известно, кем оказалась ранее убитая женщина. В итоге двойное потрясение. Как в это можно поверить? За несколько часов настроение поселка изменилось. Лихорадочное возбуждение сменил шок. Большинство цеплялось за надежду, что оба события окажутся не связанными между собой и что предполагаемая «вторая жертва» еще объявится целой и невредимой.
- Предыдущая
- 16/73
- Следующая
