Навеки твоя Эмбер. Том 1 - Уинзор Кэтлин - Страница 25

• Предыдущая
• 25/116
• Следующая

— Или найти нового юношу.

— О, вы об этом — произнесла Ринетт тоном, показывающим, какое малое значение она придает такому мелкому недостатку. — Ведь этим грешат многие — и не сомневаюсь, что он изменится, когда мы поженимся.

— А если нет?

Она резко остановилась и посмотрела ему в глаза.

— Но почему, мой дорогой, вы столь серьезно к этому относитесь? — с упреком спросила она. — Ну что из того, если не изменится? Не такое уж это большое дело, если у нас будут дети.

— Ты сама не понимаешь, о чем говоришь, Ринетт, — нахмурился Карл.

— Нет, понимаю, дорогой. Уверяю вас, что понимаю, и считаю, что мир переоценивает плотскую любовь. Ведь это лишь небольшая часть жизни — есть так много другого. — Она говорила убежденно, будто обладала большой жизненной мудростью.

— Маленькая моя сестренка, как же много тебе предстоит узнать в жизни, — он нежно улыбнулся ей, но лицо оставалось печальным. — Скажи мне, познала ли ты любовь мужчины?

— Нет. То есть немного. О, меня целовали раз или два, но ничего больше, — добавила она, чуть покраснев и опустив глаза.

— Я так и думал, иначе бы ты так не говорила, — первый сын родился у Карла, когда он был в возрасте Ринетт. — Половина всех радостей и половина всех печалей в этом мире обнаруживается в постели. И я боюсь, что тебя ждет лишь горе, если ты выйдешь замуж, за Филиппа.

Ринетт чуть сдвинула брови и вздохнула. Они пошли по дорожке дальше.

— Может быть, для мужчин это так, но я уверена, что для женщин — нет. Ну пожалуйста, позвольте мне выйти за него замуж.! Вы ведь знаете, как сильно этого желает мама. И я тоже. Я хотела бы жить во Франции, сир, это единственное место, где я чувствую себя дома. Я знаю, Филипп — не совершенство, но мне все равно. Если я получу Францию, я буду счастлива.

Рождество в Англии — самый любимый праздник, и нигде он не праздновался так пышно, как в Уайтхолле.

Все комнаты и галереи украшались венками из остролиста, ветками кипариса и лавра, огромные серебряные чаши обвивали гирляндами из плюща, ветки омелы свисали с канделябров и дверных портьер, и за каждый поцелуй отрывали ягодку. Во дворце звучала веселая музыка, на лестницах толпились молодые люди и женщины, и ночью, и днем не прекращались танцы, пиршества и карточные игры.

В громадных кухнях готовили пироги с мясом, на больших позолоченных подносах подавали засоленные кабаньи головы, фазанов с распущенными хвостами и другие традиционные деликатесы святочных дней. В парадном зале выставили для всеобщего обозрения рождественские подарки короля, а в этом году каждый придворный, у кого был хоть фартинг за душой, посылал подарок, а не уезжал в загородное поместье, чтобы избежать повинности подношения, как это бывало раньше.

И вдруг смолкли раскаты смеха, затихла музыка, а дамы и господа ходили на цыпочках и говорили вполголоса: принцесса Мария заболела оспой. Она умерла за день до Рождества.

Королевская семья провела Рождество тихо и печально, а Генриетта Мария начала готовиться к возвращению во Францию. Она боялась дольше оставлять Ринетт в Англии из страха, что дочь заразится оспой. Да и причин задерживаться уже не было: хотя Генриетта Мария добилась приданого для Ринетт и щедрой пенсии для себя, она потерпела фиаско в отношении Джеймса.

Дело в том, что Беркли, наконец, признался, что его россказни об Анне Хайд были ложными, то же подтвердили и Киллигру, и Джермин. И Джеймс признал Анну своей женой. Но мать он не счел нужным поставить в известность, и она впала в ярость, когда узнала об этом. Она отказалась разговаривать с ним не только публично, но и с глазу на глаз и заявила, что если эта женщина переступит порог Уайтхолла, то она немедленно покинет дворец.

Однако позже ее отношение вдруг полностью изменилось, и она сказала Джеймсу, что поскольку он остановил свой выбор на Анне, то она готова признать ее и попросила Джеймса пригласить герцогиню к ней. Джеймс испытал глубокое удовлетворение, хотя и понимал, отчего так вдруг смягчилось сердце матери. Кардинал Мазарини написал ей в письме, что если Генриетта Мария покинет Англию, испортив отношения с сыновьями, она не найдет гостеприимства во Франции. Он побоялся, что Карл лишит мать пенсии и тогда ему, Мазарини, придется ее содержать.

Накануне отъезда из Лондона Генриетта Мария приняла свою золовку в спальне Уайтхолла. При дворе по-прежнему эта комната обставлялась особенно роскошно и от гостиной отличалась только огромной кроватью под пологом на четырех колоннах. Она устроила пышный прием, и, несмотря на свирепствовавшую болезнь, собралось много любопытных, ибо Генриетта Мария пользовалась при дворе популярностью, и людям было интересно, как королева и герцогиня станут приветствовать друг друга. Доминировали торжественные черные одежды, и почти все драгоценности были оставлены дома. В спальне стоял запах немытых тел и резкая вонь от горелой извести и каменной соли, которые использовались как средства защиты от оспы. Невзирая на эти предосторожности, Генриетта Мария не хотела, чтобы Ринетт испытывала судьбу, и не разрешила ей присутствовать на приеме.

Королева-мать сидела в большом черном бархатном кресле с горностаевой накидкой на плечах и непринужденно беседовала с несколькими джентльменами. Рядом стоял король, высокий, красивый в красном бархатном одеянии. Все присутствующие начали испытывать нетерпение, пролог слишком затягивался, а люди ждали начала представления.

Неожиданно в дверях произошло оживление — провозгласили прибытие герцога и герцогини Йоркских.

По толпе пробежал шепоток, и множество глаз повернулось в сторону Генриетты Марии. Она сидела неподвижно и глядела на приближающуюся чету, на ее губах застыла еле заметная улыбка. Никто не смог бы угадать, о чем она думала. Но Карл сразу заметил, что рука матери чуть задрожала, и она крепче сжала подлокотник кресла.

«Бедная мама, — подумал он. — Как много значит для нее эта пенсия!»

Анне Хайд было двадцать три года, темноволосая, некрасивая, со слишком большим ртом и выпученными глазами. Но вот она вошла в комнату, ощущая на себе десятки пар любопытствующих, ревнивых, завистливых глаз, и взглянула на свою свекровь, которая, как ей было известно, ненавидела ее. Анна высоко держала голову, всем своим видом выражая отвагу и величественность. С надлежащим уважением, но без малейшей угодливости она опустилась на колени у ног королевы-матери и поклонилась, а Джеймс пробормотал слова официального представления.

Генриетта Мария любезно улыбнулась и легко поцеловала Анну в лоб, будто это она сделала выбор для Джеймса. За спиной матери король оставался невозмутимым, но Анна бросила на него быстрый благодарный взгляд, и он ответил ей обнадеживающей и поздравляющей улыбкой, и черные живые глаза его сверкнули.

На следующий день после отъезда лорда Карлтона Эмбер переехала в другой конец города в «Розу и корону» на Феттер-стрит. Она не могла выносить вида комнат, где они жили с Брюсом, стола, за которым они ели, кровати, на которой они спали. И мистер Гамбл, смотревший на нее грустно и сочувствующе, и служанка, и даже черно-белая собака со щенками, наполняли ее сердце тоской одиночества. Ей хотелось убежать от всего этого подальше и даже избежать возможных встреч с Элмсбери или появления кого-либо из: окружения Брюса, Обещание графа поддержать ее при необходимости сейчас для нее ничего не значило, оно лишь напоминало ей о ее унижении. Нет, она хотела остаться одна.

На несколько дней она заперлась в комнате и не выходила.

Эмбер была убеждена, что ее жизнь кончилась и что будущее безнадежно и ужасно. Она жалела, что вообще встретилась с Брюсом, и, забыв о своей роли в том, что случилось, обвиняла во всех грехах только его. Она забыла, как сильно хотела иметь ребенка, и ненавидела Брюса за то, что он оставил ее беременной. Эмбер была подавлена, и ее пугала мысль о младенце, растущем в ее чреве с каждым днем и постоянно напоминавшем о ее вине. Наступит день, когда она уже не сможет скрывать беременность, и что же тогда станется с ней? Она забыла, что презирала Мэригрин, что мечтала уехать оттуда, и обвиняла Брюса в том, что он привез ее в этот большой город, где у нее нет друзей и каждый встречный кажется врагом. Сотни раз она решала вернуться домой, но всякий раз не осмеливалась. Ибо понимала, что Саре она смогла бы еще объяснить, что с ней произошло, но вот дядя, тот наверняка откажет ей от дома, когда узнает о ребенке.

• Предыдущая
• 25/116
• Следующая