Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 2 - Кургинян Сергей Ервандович - Страница 52

А.Лоргус в своем докладе, который М.Миронова считает столь индикативным (и я с нею абсолютно согласен), апеллирует к методологии как науке, которая, начиная с 40-х годов XX века, стала оказывать влияние на отношение к научной теории вообще и рассматриваемым им конкретным теориям в частности.

Методология — интересное и в целом очень позитивное направление. Другое дело, что методология породила не только очень умные и правильные идеи, методы, приемы работы, но и параллельную субкультуру со всеми ее составляющими. В то время, как ведущие методологи (особенно глубоко уважаемый мною Г.П. Щедровицкий) категорически настаивали на необходимости изучения традиции мышления, требовали, чтобы определенные канонические философские произведения заучивались чуть ли не наизусть, субкультура культивировала пренебрежение ко всему, что не есть методология. Было очень соблазнительно отказаться от изучения философской традиции и от апелляции к ней и на все смотреть «с методологического высока». Это порождало дилетантов.

Я никоим образом не отношу к ним А.Лоргуса, окончившего психологический факультет МГУ в 1982 году и Московскую духовную семинарию в 1992 году. Я просто обращаю внимание — и его, и других интеллектуалов со сходной точкой зрения, — что такой соблазн в принципе существует.

Но коль скоро А.Лоргус апеллирует к методологии, то я хочу обратить его внимание на то, что граф А.К.Толстой, не зная о существовании методологии, которая, по мнению А.Лоргуса, начала развиваться с конца 40-х годов XX века (а как же Джон Ди и его последователи?), построил стихотворный текст блистательно именно с методологической точки зрения. Да и с политической, кстати, тоже. То, что мы и в XIX веке не были за китайскою стеною… Согласитесь, граф угадал правильно. Кто-то хочет, чтобы мы оказались за нею в XXI столетии?

Так вот, насчет православной методологии… Граф А.К.Толстой никогда не рвал связи с каноническим православием. Что же до разных его масонских шалостей, то кто из искренне верующих христиан (православных в том числе), принадлежащих к высшему классу, не баловался чем-то подобным в XIX веке? Не только в России, но и в Германии, и во Франции, и т. д.?

Граф шутливо и одновременно всерьез спрашивает о том, кто, относя себя к Твари, может осуществлять дескрипцию интенций Творца по поводу им творимого? Как это в принципе возможно? Не построено ли в религии все и всегда на неисповедимости путей Господних?

Но если эти пути неисповедимы, то почему надо считать, что Ньютон или кто-то еще (тот же Дарвин) не раскрывали нечто в этих путях (конечно, не до конца и несовершенным образом), а клеветали на Божий Промысел? Каким должно быть научное открытие, чтобы его нельзя было интегрировать в Божий Промысел, который — по методологическим основаниям, применяемым в гиперпрограмме под названием «вера»! — заведомо вмещает в себя очень и очень многое?

Атеисты пели частушки: «Всю Вселенную прошли — нигде бога не нашли». Все понимали, что это чушь. Что прошли не всю Вселенную. Что понятие «нигде» для Бога вообще не существует. Что Вселенной все не исчерпывается. Наука никогда в этом смысле не посягала на Бога, если это была серьезная наука. Если отдельные «жрецы науки» это делали, то на свой страх и риск и в силу исторической ограниченности. Эйнштейн говорил, что со стороны Бога некрасиво бросать кости каждый раз, нечто определяя. Но он почему это говорил? Потому что считал, что Бог и не бросает эти кости. Ибо Он — единство истины, справедливости и красоты. Он не говорил, что Бог в принципе, если ему захочется, не может и кости побросать. Все он может. Ведь неисповедимы пути и так далее.

Вульгарнейший атеизм, действуя с определенными целями, мог подбрасывать малообразованным людям: «Вам говорили, что бог на облаке? А там самолеты летают, а бога нет». Может быть, Лоргус хочет подобную чушь выдать за позицию науки?

Борис Викторович Раушенбах — крупный ученый и вполне верующий человек. С его статьей «Четырехмерное пространство», опубликованной в сборнике «Пристрастие» (издательство «Аграф», 2000 год), каждый может ознакомиться самостоятельно.

Вначале Раушенбах вводит четырехмерность просто как существование, наряду с обычными тремя пространственными измерениями, четвертого. И оговаривает, что, когда теория относительности только появилась, за это новое четвертое измерение принимали время.

Далее Раушенбах пишет о том, что есть «значительно более сложное четырехмерное пространство, где четвертой координатой является не время (что себе легко представить), а тоже пространственная координата (что представить себе немыслимо)». И указывает, что методы изображения этой немыслимой ситуации (если есть четвертое пространственное измерение, то любая мистика допустима) давно были выработаны в русской иконописной школе.

Раушенбах размышляет о последствиях возрожденческого отказа от свойственных средневековому искусству приемов. О том, что художники Возрождения «границу между миром видимым и невидимым стали показывать изображением облаков». Но ведь Раушенбах понимает, что «границу между миром видимым и невидимым» просто стали показывать по-другому. То есть что «облака» в искусстве Возрождения — это все то же введение немыслимой пространственной четырехмерности. Он считает эту инновацию неудачной… Не будем спорить. Подчеркнем лишь, что обсуждение УДАЧНОСТИ и НЕУДАЧНОСТИ методов показа пространственной немыслимой четырехмерности лишь подтверждает, что речь идет ИМЕННО О ПОКАЗЕ ЭТОЙ НЕМЫСЛИМОЙ ЧЕТЫРЕХМЕРНОСТИ, а не о чем-то другом.

Но наука на своем языке осваивает пространства с немыслимой четырехмерностью, а также большим количеством собственно пространственных измерений, что совсем немыслимо. При этом речь идет — и это особо важно — не об абстрактных математических n-мерных пространствах, а о пространствах физических (квантовых и космологических прежде всего, о чем мы поговорим ниже).

Наука и религия конкурируют друг с другом в том, что касается понимания сверхсложности подобной реальности. Такая конкуренция не носит антагонистического характера. Как поведет себя религия в этой ситуации? Любая ее попытка отказаться от конкуренции (и кооперации) с наукой в вопросе о сложности и сверхсложности приведет к тому, что пальма первенства перейдет к науке. Религии же останется пропись, элементарщина. Но в этом случае религия проиграет.

Так что такое атака церкви на науку? Граф А.К.Толстой, как православный методолог XIX столетия, показывает, что это ересь. Это посягательство на Бога. На его прерогативы, на всевозможности Вседержителя. В чем изъян его методологических построений? И есть ли этот изъян?

Православный методолог XXI века А.Лоргус прекрасно понимает, что, с методологической точки зрения, изъяна нет. Существует Система (религиозная или иная). Существует Информация, отвечающая критериям достоверности («экспериментальные результаты» это называется, «верификация» и так далее). Как может Система не интегрировать в себя Информацию: данные науки, любые другие данные о мире, имеющие статус достоверности (при том, что достоверность всегда относительна)? Если Система этого не может, то одно из двух: или Система плохо построена, или… Или на самом деле она-то может, но ей мешают, чтобы развалить ее, соорудив на пустом месте пустой и бесперспективный конфликт между Системой и Информацией.

Но А. Лоргус не М. Лонгинов. Они живет, согласитесь, несколько позже. И замахивается на нечто большее. Если бы он замахивался только на теорию эволюции, я не стал бы столь подробно это обсуждать. Но он замахивается на теорию развития вообще. А поскольку ему мало замахиваться на теорию с позиций чистой веры (он слишком хорошо понимает, чем это чревато), то он берет в союзники (чуть не сказал «в подельники») методологию и теорию систем. Мол, теория развития была хороша, пока не возникла теория систем.

Это классический игровой прием. Он же — политический «заход». Управляемый конфликт, так сказать. Манипуляция, она же — разводка. Вы хотите атаковать науку. Вы ее делите на «своих» (методологов и системщиков) и «чужих» (сторонников теории развития). Потом «свои» должны съесть «чужих». А вы — стоять, уперши руки в боки, и похихикивать. Чужими руками жар загребать.