Город золотых теней - Уильямс Тэд - Страница 23

• Предыдущая
• 23/208
• Следующая

Как следует поступать парнишке четырнадцати лет, когда его коснулись боги?

СЕТЕПЕРЕДАЧА/НОВОСТИ: Демонстрация протеста в Штутгарте.

(Изображение: панорама толпы людей, держащих в руках зажженные свечи.)

ГОЛОС: Тысячи собравшихся в Штутгарте почтили маршем протеста память двадцати трех бездомных, убитых германской федеральной полицией во время мятежа бездомных.

(Изображение: плачущий юноша с рассеченной головой.)

СВИДЕТЕЛЬ: Они были в броне. Шипы торчали. Они просто шли и шли…

Плоский экран выводил Рени из себя. Все равно что кипятить воду на открытом огне, чтобы постирать одежду. Только в подобной заштатной больничке…

Она выругалась и снова ткнула пальцем в экран. В этот раз она проскочила с разгона букву «С» и половину «Т», прежде чем исхитрилась остановить разматывающийся список. Ну почему добыть информацию так тяжело? Это жестоко! Можно подумать, ей карантина этого нелепого мало!

Плакаты, предупреждающие о букаву-4, висели по всему Пайнтауну, но большую часть их так плотно покрывали граффити, что Рени так и не удосужилась прочесть ни одного. Она знала, что в Дурбане наблюдались вспышки болезни, и даже слыхала разговор двух женщин о том, как умерла от этой заразы чья-то дочь, слетавшая в Центральную Африку, но ей никогда бы не пришло в голову, что весь медицинский центр дурбанского пригорода может оказаться под официальным ооновским карантином согласно процедуре защиты от вируса букаву.

«Если это такая опасная инфекция, – зло подумала она, – какого черта сюда везут незараженных больных?» Ей невыносимо было думать, что ее брат, уже сраженный какой-то неизвестной чумой, может заразиться болезнью еще более страшной там, куда она привезла его в надежде на помощь.

Но даже в гневе она понимала причину. Она сама работала в государственном учреждении. Денег не хватало – а когда их хватает? Если бы власти могли выделить для борьбы с вирусом букаву отдельную больницу, они так бы и поступили. Больничное начальство тоже вряд ли счастливо, пытаясь работать в жестких рамках карантинных мероприятий. Может, в этом даже есть что-то утешительное: в Дурбане еще не так много больных б-4, чтобы забить ими целую больницу.

Слабое, конечно, утешение.

Рени все же заставила дряхлый интерфейс показать ей раздел под буквой «С» и ввела свой код посетителя. Перед «Сулавейо, Стивен» стояло: «Состояние без изменений». Это значило, что она может посетить брата. Но видеть Стивена в сейчас – лишь разрывать себе сердце. И посещением это назвать было трудно.

Пока Рени забиралась в энкостюм, медбрат прочел ей последние новости о состоянии Стивена, хотя мог сообщить немногое сверх того, что сказали ей три коротких слова на мониторе в вестибюле. Этот монолог стал настолько знаком ей за последние дни, что она могла декламировать его наизусть. Она отпустила медбрата, когда тот закончил, как бы ни хотелось ей цепляться за соломинку официальности и задавать вопросы человеку в белом халате. Она знала, что ответа не получит. Никаких известных вирусов – включая, слава Богу, признаки смертоносной заразы, от которой так старательно защищался госпиталь. Никаких тромбов, закупорок, мозговых травм. Ничего. Просто мальчишка, который лег и не просыпается уже двадцать два дня.

Рени прошаркала по коридору, придерживая воздушный шланг, чтобы не зацепиться. Доктора, медсестры да, наверное, и другие посетители – в энкостюме все на одно лицо – спешили мимо, шипя и пощелкивая масками. Это походило на старую видеозапись пилотируемого космического полета; проходя мимо большого окна, Рени почти ожидала увидеть за ним усеяные звездами просторы Галактики или кольца Сатурна. Но за стеклом была лишь еще одна палата, полная завешенных пологами кроватей, еще одно кладбище живых мертвецов.

По дороге на четвертый этаж Рени дважды остановили и попросили показать посетительский пропуск. Хотя оба чиновника изучали бумажку довольно долго – совместный эффект издыхающего принтера и плексигласовых лицевых стекол энкостюмов, – это не вызвало у Рени раздражения. Скорее ее смутно успокоило то, что госпиталь всерьез относится к карантину. Болезнь сразила Стивена так быстро, так страшно… так загадочно… что казалась проявлением чьей-то злобной воли. Рени боялась за своего младшего братишку, боялась чего-то, чего и сама не могла бы определить. Чужая настороженность ее только радовала.

Она отчаянно мечтала о выздоровлении брата, но еще больше боялась, как бы ему не стало хуже. А потому горе и облегчение смешались в ее душе, когда она своими глазами увидала Стивена, лежащего на кровати все в той же позе, и мониторы, чьи показатели к этому времени были знакомы ей, как собственный адрес.

«О Боже. Маленький мой мужчина…» Такой крохотный на этой огромной кровати. Как может быть столь тихим, неподвижным такой сорванец, как Стивен? И почему она, кормившая его, защищавшая, укрывавшая одеялом на ночь, бывшая ему матерью во всех значениях этого слова, кроме биологического, – почему она не может ничем ему помочь? Невероятно. Но это – реальность.

Она села на краешек кровати, вложила руку в перчатке в другую перчатку, побольше, вплавленную в материал защитной палатки. Осторожно раздвинув пальцами паутину проводов, оплетавшую датчики на черепе, она провела пальцами по знакомому и любимому лицу, по крутому лбу, по курносому носу. Это предельное отчуждение отзывалось в Рени странной ностальгией. Так они могли бы встретиться в ВР – да хотя бы во Внутреннем Районе…

Цепочку воспоминаний прервали чьи-то шаги. Сама одетая в энкостюм, Рени все же подскочила, увидав на пороге палаты белый призрак.

– Извините, что напугала вас, миз Сулавейо.

– А, это вы. Есть перемены?

Доктор Чандхар наклонилась, разглядывая панели мониторов, но даже Рени понимала, что ничего нового узреть ей не удастся.

– Боюсь, все так же. Простите.

Рени пожала плечами – жест смирения; как говорили тяжесть под ложечкой, жар подступающих слез – ложного. Но плакать бесполезно. Только лицевое стекло запотеет.

– Почему никто не хочет мне сказать, в чем дело?

Доктор покачала головой – вернее, помотала шлемом энкостюма.

– Вы же образованная женщина, миз Сулавейо. Иногда медицина не может дать ответов – только догадки. А сейчас у нас и догадок нет. Но все может измениться. По крайней мере, его состояние стабильно.

– Стабильно! Да, как у кактуса в горшке!

Слезы все же хлынули. Рени снова повернулась к Стивену, хотя из-за слез не видела ничего.

Пластмассовая, нелюдская рука коснулась ее плеча.

– Простите. Мы делаем все, что можем.

– Это что? – Рени очень старалась, чтобы голос ее не дрожал, но не хлюпать носом не получалось. Черт, да как же высморкаться в этом клятом костюме? – Скажите мне, что именно вы делаете? Помимо того, что ставите на солнышко и поливаете вовремя.

– У вашего брата редкий случай, но не уникальный. – Голос доктора Чандхар приобрел особенную интонацию – «для разговора с трудными родственниками». – Были – и бывают до сих пор – дети, без видимых причин впадавшие в подобное коматозное состояние. Некоторые из них самопроизвольно выздоравливали: в один прекрасный день просыпались и просили поесть.

– А остальные? Те, что не встали и не потребовали мороженого?

Доктор сняла руку с плеча Рени.

– Мы стараемся по мере своих сил, миз Сулавейо. А вы не можете помочь нам ничем, кроме того, что и так делаете – приходите к Стивену, чтобы он ощущал ваши прикосновения и слышал знакомый голос.

– Я знаю. Вы говорили мне. Это значит, очевидно, что мне следует говорить со Стивеном, а не доставать вас. – Рени судорожно перевела дыхание. Слезы перестали течь, но капельки еще оседали на лицевом стекле. – Я не хотела срывать на вас злость, доктор. У вас и без того хватает проблем.

– В последние месяцы нам приходится особенно нелегко. Я порой сама удивляюсь, зачем пошла в медицину. – Доктор Чандхар повернулась к выходу. – Но приятно, когда ты кому-то помогаешь, а у меня это иногда выходит. Это большое счастье, миз Сулавейо. Надеюсь, мы разделим его, когда Стивен к нам вернется.

• Предыдущая
• 23/208
• Следующая