Секреты - Уилсон Жаклин - Страница 5
- Предыдущая
- 5/58
- Следующая
Когда мы немного подросли, обе наши игры слились в одну. «Летающие обезьяны» — вот это была игра! Мы воображали, что открываем окна, визжим на всю улицу и швыряемся в прохожих орехами. Что можем оседлать флюгер на церковном шпиле, одним прыжком взлететь на самое-самое высокое здание и устроить себе домики на верхушках тополей вокруг стадиона. Мы, летающие обезьяны, яростно защищали нашу территорию от врагов — летающих слонов, которые громко хлопали своими огромными ушами.
Однажды мама увидела такое сражение. Она не поняла, что это была война летающих животных. Она похлопала нам в ладоши и сказала: «Должно быть, это очень забавно, девочки», но потом, схватив меня за руку, прошипела: «Я бы хотела, чтобы ты не визжала так, Индия. И так уж необходимо топать ногами, когда ты носишься по комнате?»
Я угрюмо ответила: «Я же слон, поэтому должна топать».
«О, понимаю, мой индийский слоненок», — усмехнулась она.
Если бы то же самое сказал мой папа, получилась бы какая-нибудь забавная шутка. Но мама вечно достает меня. Ей все во мне не нравится, потому что я толстая. Прямо она никогда этого не говорит. Самое большее, скажет «крупная», например: «Моя дочь немножко слишком крупная». Это слово она всегда произносит шепотом, как будто оно неприличное. Да она так и считает.
Моя мама такая тощая, что, кажется, коснешься и, того и гляди, сломаешь ей руку или ногу пополам. Когда она надевает топик с большим вырезом, можно пересчитать все ее ребра. Ну хорошо, у нее потрясающе плоский живот, но ведь она и везде плоская. Она такая тоненькая не от природы. У нее диета. Но она никогда не признается, что сидит на диете. Уверяет, что питается абсолютно нормально. Но разве это нормально — есть только фрукты, салат и сырые овощи? Я знаю, она, как и все, любит пирожные, шоколад, но никогда не идет себе на уступки. Однажды папа купил нам особенный большущий торт в «Венской кондитерской». Мама улыбнулась, сказала: «Какое великолепие!» А потом откусила от своего куска самую чуточку. И только один-единственный раз! Я видела как-то, что она облизнула белый сливочный бельгийский шоколад и выкинула его в мусорное ведро. Она просто невероятная. Я бы никогда не могла так поступить. Я совершенно другой человек. Я способна одна умять за один присест большущий пирог и огромную коробку шоколадных конфет.
На эту тему между мной и мамой идет постоянная война. Считается, что я тоже сижу на диете, да только я ее не придерживаюсь. Я съедаю полагающиеся мне помидоры «черри», жалкий кусочек вываренной курицы, морковку столбиками, яблоко, апельсин, а потом пробираюсь тайком наверх, мигом поглощаю два батончика «Марса» и с хрустом уплетаю целый пакет чипсов «Прингл».
У мамы чуть крыша не поехала, когда она обнаружила все эти пустые обертки под моей кроватью. Она орала на меня, чего только не наговорила, я плакала, от этого она совсем рассвирепела, потому что ненавидит, когда я реву. Потом она в бешенстве набросилась на Ванду за то, что позволяла мне покупать сласти. Ванда тоже плакала.
Ванда еще больше плакса, чем я. Ванда наша нынешняя помощница. У нас их сменилось много с тех пор, как я больше не нуждалась в няне. Они у нас не задерживались, мама вообще их не любит. Папа любит хорошеньких, так что мама решительно от них избавлялась. Мама и папа сильно сражались из-за Бригитты. И из-за Селке. И из-за Маи. На этот раз мама решила попробовать девушку-австралийку.
— Хочу, чтоб была веселая, как солнышко, и сильная, — сказала мама.
— И бронзовая, задорная, и блондинка, — шепнул мне папа, и мы оба посмеялись в кулак.
Да только смеяться следовало скорее над нами, потому что Ванда совершенно не такая, какой мы хотели бы ее видеть. Вовсе она не солнышко. Скорее уж туча, потому что почти всегда насупленная и мрачная. И то и дело плачет в три ручья. Она совсем не сильная. Принести одну сумку с продуктами для нее предел, она вечно зевает, сразу плюхается на диван и тут же засыпает. И она не бронзовая, и не задорная, и не блондинка. Кожа у нее белая как бумага, волосы длинные, темные, всклокоченные. Она каждый день моет голову, даже иногда дважды в день, а потом так и ходит с мокрыми волосами, разбрызгивая везде капли.
Ванда отвозит меня в школу, привозит домой и готовит для меня легкий завтрак. Творог, сельдерей и морковку мы сразу отправляем в мусорное ведро, а вместо этого тайно покупаем замену — конфеты, ну и прочее. Ванда ест шоколада и картофельных чипсов не меньше, чем я, и все-таки она очень тоненькая, еще тоньше моей мамы. Это просто нечестно.
Мама надеялась, что сможет использовать Ванду как дешевую личную помощницу — принимать телефонные звонки, подбирать образцы материи и беседовать с моделями, но Ванда, очень мудро, так все запутала, что мама запретила ей прикасаться к чему бы то ни было, относящемуся к ее работе.
Моя мама — знаменитая Мойя Аптон, модельер детской одежды. Она бросила расписывать шарфы пять лет назад, когда отчаялась найти для меня платьица, какие ей нравились. И теперь она создает шикарную одежду для малышей, просто супер. В Лондоне три магазина «Мойя Аптон» — в Нотинг-Хилле, Саут-Кенсингтоне и Хэмпстеде, — один магазин она открыла в Лидсе, один в Глазго, и еще есть специальная секция Мойи Аптон в галантерейном магазине Хэррода «Юношеская одежда». В прошлом году «Вог» поместил о ней очерк на пяти страницах, и еще была куча статей в газетах. Все девчонки в моей школе с ума сходят по нарядам от Мойи Аптон.
Единственная девочка во всей Великобритании, которая ненавидит одежду от Мойи Аптон, это я. Все ее модели рассчитаны на тоненьких, а я крупная. Они тесные, а мне нужны просторные вещи. Они яркой расцветки, а я люблю темное. Все они блестят и сверкают, а я люблю неброские тона. Моя мама всегда говорит, что начала заниматься дизайном одежды ради своей дочери. Не знаю, кто она, эта дочь. Но не я, это уж точно.
- Предыдущая
- 5/58
- Следующая
