Натуралист на Амазонке - Бейтс Генри Уолтер - Страница 59
- Предыдущая
- 59/106
- Следующая
В лесу за Авейрусом я не встретил ничего нового, если не считать насекомых, которых здесь было очень много. Лес не слишком густ, и широкие солнечные тропы, окаймленные пышными зарослями плаунов, которые привлекают насекомых, тянутся от селения к болотистой лощине, или игапо, расположенной за милю от берега. Одних только дневных бабочек в продолжение сорока дней я поймал или видел на расстоянии не дальше получаса ходьбы от селения не менее 300 видов. Число это больше того, какое насчитывается во всей Европе. Из обезьян я встретил только Callithrix motoch, относящуюся к виду, называемому индейцами ваиапу-саи. Эта не очень крупная обезьяна одета длинной бурой шерстью, а кисти рук у нее белесые. Хотя она близко родственна капуцинам, в ней совершенно нет их беспокойной живости — это угрюмое апатичное животное. Ваиапу-саи водятся небольшими стаями, по пять-шесть особей, и бегают по сучьям деревьев. Я поймал одну из них на низкорослом плодовом дереве на задворках нашего дома однажды утром на заре. Это единственный известный мне случай, когда обезьяна была поймана, в подобном месте. Поскольку дерево стояло обособленно, ей нужно было спуститься на землю с деревьев соседнего леса и пройти некоторое расстояние по земле. Туземцы держат иногда эту обезьяну у себя, пытаясь приручить, но забавного ручного зверька из нее не получается, и в неволе она живет очень недолго.
Я узнал, что в лесах на другом берегу реки обитает белый капуцин каиарара-бранка; обезьяны этого вида я до сих пор не встречал, но мне очень хотелось ее раздобыть, поэтому, когда однажды представился случай — наш хозяин переправлялся через реку в большой лодке, я отправился с ним на поиски обезьяны. Нас было всего человек 20, а-лодка была старая, поизносившаяся посудина, у которой зияющие щели были кое-как заделаны паклей и варом. Вдобавок к пассажирам-людям мы везли с собсм трех овец, которых капитан Антониу только что получил из Сантарена и собирался присоединить к стаду своей новой скотоводческой фермы на другом берегу. Десять гребцов-индейцев быстро повезли нас через реку. Река имела здесь в ширину никак не меньше 3 миль, да и течение ощущалось весьма сильно. Когда лодка должна переправиться через главное русло Амазонки, ей нужнo подняться по берегу на полмили или еще больше, чтобы возместить снос по течению; здесь же, в низовьях Тапажоса, необходимости в этом нет. Где-то на полпути овца, перебираясь на другое место, пробила ногой дыру в дне лодки. Пассажиры приняли это совершенно равнодушно, хотя вода угрожающе прибывала, и я полагал, что мы неизбежно утонем. Капитан Антониу снял с себя носки, чтобы остановить ими течь, и пригласил меня и жуис-ди-паса, находившегося среди нас, сделать то же самое, между тем как индейцы вычерпывали воду куями [сосудами из тыквы]. Таким образом нам удалось удержаться на воде, пока мы не добрались до места назначения, и тогда матросы законопатили течь для обратного путешествия.
Мы высадились неподалеку от устья тенистого протока, на берегах которого расположились среди густого леса дома нескольких поселенцев — индейцев и мамелуку. Тропа к скотоводческой ферме проходила сначала по полосе болотистого леса, а потом взбиралась по склону и уходила в прекрасный простор степи, перемежающейся с отдельными лесными участками. Лесистая часть приходилась на лощины с торфянистой почвой густого шоколадно-коричневого цвета. На возвышенных, холмистых частях кампу, поросших травой, почва была светлее и содержала больше песка. Оставив наших друзей, мы с Жозе взяли ружья и углубились в лес на поиски обезьян. Мы быстро шагали, и я чуть не наступил на гремучую змею, которая лежала, вытянувшись почти по прямой линии, на обнаженной песчаной тропинке. Она не сделала ни малейшего движения, чтобы уступить дорогу, и я, не будучи в состоянии задержать свои шаги на быстром ходу, избежал опасности своевременным резким прыжком. Мы пытались раздразнить вялое пресмыкающееся, швыряя в него горсти песку и ветки, но оно только приподняло свой отвратительный роговой хвост и затрясло кольцами. Змея начала довольно живо двигаться только тогда, когда мы пристукнули ее палкой по голове, не желая стрелять, чтобы не распугать дичь.
Мы не увидели никакой белой каиарары, но зато встретили стаю обыкновенного светло-бурого, родственного вида (Cebusalbifrons?), и убили одну обезьяну в качестве образца. Один житель с этого берега реки рассказал нам, что белый вид водится дальше на юг, за Санта-Крусом. Светло-коричневая каиарара довольно широко распространена в лесах равнинной области. Я очень часто встречал ее на берегах Верхней Амазонки, где получал неизменное удовольствие,, наблюдая, как стая обезьян прыгает на деревьях; к этому виду относятся самые искусные прыгуны изо всей группы. Стая состоит из 30 или более особей, которые путешествуют гуськом. Когда вожак стаи добирается до самой крайней ветви высокого дерева, он ни мгновения не колеблясь прыгает в воздух и опускается на купол податливой листвы соседнего дерева, быть может на 50 футов ниже; все остальные следуют его примеру. Падая, они хватаются за ветви руками и хвостом, мгновенно восстанавливают равновесие и пускаются дальше по ветвям и сучьям к следующему дереву. Каиарара обязана этим своим названием на языке тупи, означающим «большеголовый ара» (акаин — голова, а арара — ара) непропорционально большим размерам головы по сравнению с туловищем. Туземцы часто держат ее в своих домах как ручное животное.
Я держал одну каиарару у себя около года: она сопровождала меня в путешествиях и стала весьма бесцеремонной, неизменно забираясь ко мне под одеяло в сырые ночи. Это самое беспокойное создание, но она не игрива, подобно большинству американских обезьян; неугомонность ее нрава проистекает, по-видимому, от сильной раздражительности и недовольства. Об этом свидетельствуют озабоченное, страдальческое и изменчивое выражение ее лица и отсутствие цели в движениях. Поведением своим каиарара напоминает капризного ребенка: она не кажется счастливой даже тогда, когда у нее вдоволь бананов — любимой ее пищи; она готова бросить собственную еду, для того чтобы выхватить кусок из рук своих подруг. Этими психическими особенностями она отличается от своих ближайших сородичей; другой распространенный капуцин, прего (Cebuscirrhifer), встречающийся в том же лесу, — животное, гораздо более спокойное и добродушное; он тоже склонен ко всяким шалостям, но последние обычно носят игривый характер.
Каиарара держит весь дом в состоянии вечной суматохи; если обезьяна встревожена, голодна или ее снедает зависть, она жалобно вопит; впрочем, она всегда производит тот или иной шум, часто морща рот и испуская ряд громких звуков, похожих на свист. Моя ручная обезьянка, когда я ее выпускал, обыкновенно бежала за мной, опираясь некоторе время на задние ноги, хотя ее этому и не учили. Однажды она нанесла мне смертельную обиду, убив в один из своих припадков ревности другую мою любимицу — ночную обезьянку с совиным лицом (Nycttpithecustrivirgatus). Кто-то дал одной обезьянке плод, которого домогалась другая, и между ними вспыхнула ссора. Ночная обезьянка сражалась только лапами, царапаясь и шипя, точно кошка; каиарара вскоре одержала верх и, прежде чем мне удалось вмешаться, прикончила свою соперницу, раскусив ей зубами череп. После этого я от нее избавился.
Когда вечером мы переправлялись через реку обратно в Авейрус, около лодки с огромной вышины упал вниз головой хорошенький попугай, — по-видимому, из стаи, которая сражалась в воздухе. Один из индейцев достал его для меня из воды, и я с изумлением обнаружил, что птица не повреждена. Ссора произошла, вероятно, из-за подруг, и нашего маленького незнакомца на время оглушил удар по голове, который нанес ему клювом какой-нибудь ревнивый товарищ. Это был вид Conurus guianensis, называемый туземцами макарана, — у него зеленое оперение с ярко-алым пятном под крыльями. Мне хотелось сохранить птицу живой и приручить, но все наши усилия примирить ее с неволей оказались тщетными: она отвергала пищу, кусала всякого, кто подходил к ней близко, и, пытаясь освободиться, испортила свое оперение. Мои друзья в Авейрусе говорили, что этот вид попугаев никогда не поддается приручению. После того как я провозился с неделю, мне посоветовали отдать упрямое создание одной старой индианке, которая, как говорили, искусно приручала птиц. Через два дня она вернула попугая, ставшего почти таким же ручным, как бесцеремонные попугайчики из наших птичников. Я держал у себя эту птицу больше двух лет; она выучилась недурно разговаривать, и на нее смотрели, как на диво, поскольку этого попугая так трудно приручить. Мне неизвестно, какого рода искусство употребила старуха; капитан Антониу утверждал, что она кормила птицу своей слюной. По-моему, почти все животные так удивительно приручаются в домах туземцев главным образом потому, что с ними там обращаются ровно и мягко и позволяют свободно бегать по комнатам. Наш макарана иногда сопровождал нас на прогулках, кто-нибудь из ребят нес его у себя на голове. Однажды во время дальней экскурсии по лесу он исчез — вероятно, уцепился за нависший сук и убежал в чащу, прежде чем мальчик что-нибудь заметил. Три часа спустя, когда мы возвращались по той же тропинке, нас как ни в чем не бывало приветствовал голос: «Макарана!». Мы некоторое время осматривались, но ничего не увидели, и только когда вновь услышали с ударением: «Макарана-а!» — разглядели маленького беглеца, наполовину скрытого в листве дерева. Он спустился к нам, явно обрадованный встречей не меньше, чем мы сами.
- Предыдущая
- 59/106
- Следующая
