Змеи, драконы и родственники - Угрюмов Олег - Страница 34

• Предыдущая
• 34/74
• Следующая

Появление Пульхерии Сиязбовны ввергло его в замешательство гораздо сильнее, нежели его друзей. Если кто и мог противостоять вредной змеебабушке в открытом бою, то скорее всего Перукарников или Сидорчук. Поэтому все несказанно удивились, когда Жабодыщенко, поплевав на ладони, ухватил кикимору за извивающийся хвост и потащил ее в сторону папоротников, приговаривая:

– Мамо, вам так нервувать не можна, бо припадок зробыться, чи щось таке. Вы отдохните трохы.

Пульхерия завизжала:

– Ой-ой-ой! А ну, оставь мой хвост в покое, у меня поясница болит! Со мной произведение сделаться может!

Салонюк снова высунулся из-за спин Перукарникова и Сидорчука:

– Жабодыщенко, тикай гэть, поки вона не вкусыла!

Микола же, краснея и слегка попыхивая, отвечал:

– Не вкусить, я по цим дилам специалист, ще в дитинстве у лису змий ловив.

Салонюк, тревожно озираясь то на Перукарникова, то на Сидорчука, не унимался:

– Шо вин каже, ну шо вин каже? Яке дитинство, який лис, це ж тоби не вужик, це велетеньска кикимора! Скорише видчепись вид ней!

Маметов заглянул командиру в лицо и понимающе закивал:

– Однако, зверя, моя быть права?

Салонюк ответил молящим взглядом, которому позавидовал бы любой шекспировский персонаж:

– Маметов! Уйди от греха подальше, бо вбью, як Тарас Бульба – свого сына!

Как ни наивен был узбекский боец, но и он умел улавливать ноты недовольства в голосе своего командира. Он отбежал в заросли папоротника и с безопасного расстояния закричал:

– Все, все, моя никто не мешать!

Сидорчук поглядел-поглядел на это светопреставление (в музее он как-то видел картину «Святой Георгий со змеем». Чего святой Георгий не поделил с бедным Змеем Горынычем, он не знал, однако выглядело это приблизительно так же, как и борьба Жабодыщенко с кикиморой. Бывает же такое!) и обеспокоился:

– Микола, тикай, бо у нее вже очи червони, зараз укусить!

Жабодыщенко, уже багровый от нечеловеческого напряжения, продолжал волочь в лес извивающуюся Пульхерию:

– Клин клином вышибають, зараз я сердитый! У мене вид бабусиной балаканины ухудшилось пищеварение, я цих дурнуватых баек ще в дитинстви наслухався, бо у мене и бабусь, и дидусив, и вчителив було багато.

Пульхерия сообразила, что угрозы тут не помогут. Пора переходить к уговорам:

– Прекрати издеваться над бабушкой, – взмолилась она, – оставь мой хвост в покое, у меня радикулит, я старый больной человек! Я никому не желаю зла, отпусти меня! Я вам еще пригожусь!

Салонюк нахмурился:

– Що вона цим хоче сказать? Щось тут недобре.

Сидорчук с невинным видом, так что осталось загадкой, шутил он тогда или нет, предположил:

– Може, вона и е маты фюрера, я завжды ее такою себе представлял. – Он помолчал несколько секунд, затем, как бы оправдываясь, добавил: – Стара несчастна жинка, трохы балакуча.

Салонюк еще сильнее нахмурился и вгляделся в облик Пульхерии:

– Та ни, портретного сходства нема.

Из папоротников высунулась голова Маметова:

– Товарища командира, можна Маметов мама-фюрер чай угощать?

Перукарников с Сидорчуком приготовились ловить Салонюка за руки, если тот начнет убивать Маметова, но он ответил на удивление спокойно:

– Прыгощай, якщо есть желание, та скажить Жабодыщенко, шоб кинчав дурня валять та починав строить плот, бо дотемна не успиемо видчалиты.

С этими словами он развернулся и заторопился вниз, к реке, чтобы умыться и поразмышлять в тишине, не потому ли Ганнибал мучился в Альпах со слонами, что у него в армии был такой же любитель животных, как Маметов. Дело в том, что Салонюк был по самую макушку набит историческими сведениями из жизни великих стратегов.

А еще – поведаем мы по большому секрету, ибо эти мысли строго наказуемы – где-то в самой глубине души Тарас мечтал встретить хотя бы одного немца. И хотя он не признался бы в этом даже под угрозой расстрела, но что-то подсказывает нам, что после папуасов, коммивояжеров и Пульхерии Сиязбовны немецко-фашистские захватчики показались бы ему родными людьми.

Кажется, ничто не способно остановить неспешное передвижение дневного светила по небосклону, течение могучего Зелса к бескрайнему морю, полет мысли влюбленного, думающего о своей нареченной, а также беспробудный сон королевы-тети Гедвиги, почтившей своим прибытием королевство Упперталь и его столицу – великий город Дарт.

Король Оттобальт не был великим мыслителем и потому не смог бы внятно изложить суть открытия, которое ему удалось сделать на днях. Так что попытаемся за него. «Совет, – сказал бы Оттобальт, – это то, чего мы просим, когда знаем ответ, но он нам не нравится».

Это открытие повелитель Упперталя совершил в связи с тем, что неоднократно просил, требовал и буквально вымогал советы у своих подданных, но никто из них не смог его утешить. Поэтому появление главного министра Мароны Оттобальт воспринял без особого воодушевления. И даже приблизительно угадал, с чем пожаловал его верный слуга.

Дабы как-то облегчить своему доброму народу тяготы проживания в одном городе с королевой, король принял твердое решение не скупиться и как следует отметить день Матрусеи, Вадрузеи и Нечаприи. С этой целью из подвалов выкатывали бочонки с вином, на королевской кухне – а также во всех кабачках, харчевнях и пекарнях Дарта – готовилось несметное количество снеди к празднику; а на главной площади плотники должны были соорудить длинные столы и лавки, чтобы всем хватило места.

И Оттобальт небезосновательно полагал, что тот длиннющий свиток, который Марона стыдливо прятал за спину, – это список расходов, которые министр сейчас будет умолять сократить до минимума. А сэкономленные средства отложить на черный день.

Этим Марона напоминал Оттобальту запасливого зверька череполсяку. Сейчас они стали крайне редкими, и буресийцы призывали всех в Вольхолле не допустить окончательного исчезновения очаровательных созданий. Что и говорить – череполсяки были действительно милы, однако в естественных условиях абсолютно беспомощны. Они рыли глубокие норки со многими ходами, где, по идее, должны были пережидать суровые зимы. Однако предусмотрительные череполсяки так набивали норки запасами, что для них самих там не оставалось места. В теплые зимы звери еще выживали, но в холодные не выдерживали – и с каждым годом их поголовье сокращалось.

Его величество был искренне уверен в том, что главного министра Марону, словно домашнего череполсяку, нужно иногда придержать за хвост, чтобы не погубил себя своими суперэкономическими методами.

Однако сегодня Марона выглядел не как человек, озабоченный расходами, но как тот, кому пришел в голову гениальный план. Собственно, так оно и было.

– Приятного аппетита, ваше величество, – вежливо сказал министр прямо в заливное из североморской рыбы дремлюги.

Прослышав от демонических драконорыцарей, что в рыбе содержится какая-то хитрая штуковина, облегчающая процесс мышления, король объявил, что теперь будет чаще питаться полезным продуктом. Повар Ляпнямисус загрустил, ибо его впервые обязали готовить не по вдохновению, но по расписанию, и, чтобы не ошибиться с непривычки, он вывесил прямо над очагом большой кусок пергамента с заметкой на память: выпусютник и туматюк – рыбные дни.

– Урр, – ответил король, облизывая пальцы.

– Ваше величество, – министр не стал разводить лишний политес, – тут вот вы подписали указ на подряд плотников, дабы соорудить нужное количество скамей, столов и помостов для праздника.

Король облизал палец:

• Предыдущая
• 34/74
• Следующая