Личный лекарь Грозного. Прыжок в прошлое - Сапаров Александр Юрьевич - Страница 32
- Предыдущая
- 32/49
- Следующая
Никита с интересом разглядывал келью, в которой ему придется жить целых два года. Он не допускал даже мысли, что его с позором выставят отсюда за тупость.
— Ночами буду сидеть, с лучиной, но одолею все науки, — решил он для себя. Неожиданно, его внимание привлек бронзовый светильник, стоявший на столе. Он сразу понял назначение этого странного предмета, потому, что из него немного торчал обгоревший фитиль. Он взял в руки светильник и понял, что внутри есть какая-то жидкость, от фитиля пахло странным запахом, которого он не знал.
Георгий, наблюдавший за ним, спросил:
— Ты, что не видел никогда лампы керосиновой?
— Так вот это что, — понял Никита.
— Нет, — ответил он учителю, — я только слыхал как отец говорил, что в лавках, которые боярину Щепотневу принадлежат, такие начали продавать, но нам не по деньгам, — добавил он серьезно, — а здесь, неужто у нас в келье такая лампа будет гореть?
— Конечно, — кивнул Георгий, — ты, что думаешь, учиться только при дневном свете будешь. Вот уж нет, придется и при лампе сидеть. А к лампе еще стекло полагается, но пока, вам его не дали, вначале научитесь с ним обращаться, а то мигом все поломаете. Сейчас темнеет уже в три часа пополудни, вот занятия окончатся, пойдете по кельям делами своими неотложными займетесь, у кого что, потом, как все на молитву, трапеза вечерняя, а потом учить будете, что днем вам рассказывали. В воскресный же день вам монахи скучать не дадут, вместе с ними будете службу стоять. Архимандрит Кирилл, особо внимание свое обращает на усердие ваше в молитве.
Учитель, — робко обратился Никита к лекарю, — батюшка, меня на долгие службы не брал никогда, млею я там, долго стоять не могу.
Георгий привычно почесал вихры на затылке, — Н-да, это вопрос, ну да ладно, Сергий Аникитович, что-нибудь придумает, может, скамеечку для увечного архимандрит разрешит поставить. Ну, ладно, давай устраивайся, вот твой топчан, на нем спать будешь. Завтра получишь одежу для учебы, в том, в чем ты пришел, здесь ходить нельзя. Твои соседи придут вскоре, может, ты их знаешь, Мишка Протвин здесь обитает и Семен Крупин, — с этими словами Георгий вышел и аккуратно закрыл за собой дверь. А Никита, как будто из него выпустили воздух, хлопнулся на топчан.
— Ну, вот почему так не везет, почему его злейший на улице враг — Семка Рыжий тоже оказался здесь, да еще в одной с ним келье?
Посетовав некоторое время на судьбу, он все же решил разложить свои вещи. Теплый мятель и новый кафтан он повесил на вешалку, где уже висела одежда его соседей по келье. Затем убрал в тумбочку свои вещи. То ли от работы, то ли от переживаний ужасно захотелось поесть и он, усевшись за стол, расстелил на нем тряпицу, в которой были завернуты пироги, и начал их поглощать, выбирая рыбники. Когда он уже доедал последний рыбник, в келью вошли оба его соседа. Они оживленно переговаривались, держа подмышками какие-то странные предметы. Увидев Никиту, оба остановились, а Семен, радостно завопил, замахал руками, чуть не уронив свою ношу:
— Кого я вижу! Хромой Никитка будет тебе битка!
Но тут же скривился и уже осторожно доковылял до топчана и медленно уселся на него.
Его спутник высокий здоровенный парень, гулким басом сказал:
— Семка, как тебе не совестно, побойся бога, ты вчерашнего дня столько розог получил, всю спину конюх исполосовал, а тебе все неймется. Ты хоть помнишь, что про драки и обзывки Сергей Аникитович говорил.
— Да помню я все, — отмахнулся Семен и, повернувшись к Никите, произнес:
— Никита, Христа ради прости меня, грешного, я тут за седмицу уже второй раз на розги попадаю, и все из-за языка своего. Вот и сейчас не удержался. Очень ты уж ловко последний раз мне кулаком под глаз заехал, потом дома братовья проходу не давали, все просили:
— похвастай Семка, как хромой тебе глаз подбил.
Мищка захохотал, — так, что Никита, ты действительно ему глаз подбил?
— Да было дело, — нехотя ответил тот, может, не будем про драки боле говорить, лучше объясните, что за штуки у вас в руках?
Пока Семен с вздохами устраивался на топчане, Мишка положил на стол грубую кожаную папку и вытащил из нее две тонкие книжицы.
— Это называется папка для книжиц. И для тетрадей наших, в которые мы будем записывать, все, что нам будут говорить.
Тут он хихикнул, — только это будет на морковкино заговенье, потому, как, окромя нас троих, никто ни читать ни писать не может.
Но тут же стал серьезным, сообщил, — но и мы напрасно обрадовались, писать то сейчас надо будет другими буквами, Сергий Аникитович сказал, что это будет наш особый язык — лекарский, чтобы мы все, что нового узнавать будет по новому и записывали. Вот и книжицы по две нам выдали на каждую келью, одна букварь, вторая арифметика называется, но мы по-простому, как раньше ее цифирью называем. Они здесь в друкарне монастырской напечатаны, специально для учебы нашей.
— Сколько же денег государь наш в это дело вложил, — вслух высказал свои мысли Никита.
— Это, так, мы тут уже не раз об этом говорили, два десятка новиков на государев кошт взято, — со своего топчана сказал Семен, — мой батюшка дома говорил, что государь советы своего лекаря во многом исполняет. Насмотрелся он милостей Иоанна Васильевича к боярину и восхотел, чтобы и я лекарем стал, все говорил, что ежели знатным лекарем выучусь без копейки не останусь.
Никита молча слушал похвальбу Семена, он в своих мечтах никогда не заходит так высоко, ему просто хотелось лечить больных людей, так же страдающих, как и он. Ведь в глубине души, он надеялся, что царский лекарь приметит его за усердие и, как сегодня сказал Георгий, вылечит его недуг.
В коридоре послышались шаги, Мишка Протвин встал, Семен тоже с кряхтением поднялся с топчана.
— Ну, вот и вечерня скоро, давай тоже собирайся с нами. Отстоим вечерню с монахами, а потом трапеза, а пожрать уже сейчас охота.
Никита протянул голодающему оставшийся пирог с кашей, тот, поломавшись для вида, в два укуса проглотил предложенную еду, и они вышли в коридор и вместе с другими учениками отправились на вечерню.
Когда троица вернулась к себе в келью, уже стемнело, и там почти ничего не было видно.
— Ну вот, — огорченно протянул Семка, — опять в темнотище будем сидеть. А учитель обещал, что через три дня, нам лампы разрешат зажигать.
И почти сразу после его слов в келью без стука зашли два монаха. Первый, шедший с озабоченным лицом держал в руке подсвечник с горящей толстой сальной свечкой. Это был келарь монастыря, а за ним, небольшой тщедушный монашек нес корзину со стружками.
С ворчанием келарь поставил подсвечник на стол и обратился к ребятам.
— Сейчас отроки я вас научу, как лампу разжигать, смотрите внимательно.
Он взял лампу стоявшую на столе и вытащил из ее корпуса протягивающее устройство вместе с фитилем.
— Вот видите, сюда будете заливать эту жидкость, керосин называется, вот вам бутылка, это на седмицу, ежели керосин будет быстрее уходить, мало вам не покажется. Теперь смотрите далее.
Он зажег от свечки фитиль лампы, и поставил ее на стол. В это время монашек порылся в стружках, вытащил стекло для лампы и подал келарю. Тот подышал вовнутрь и рукавом протер запотевшее стекло.
— А теперь самое главное, вот я одеваю стекло на лампу, видите у меня фитиль прикручен и горит чуть — чуть, если сразу прибавить огонь, то стекло закоптится и его снова придется протирать, и кроме того оно просто может треснуть. Так что прибавляйте огонь потихоньку, — он говорил и сам потихоньку подкручивал фитиль, В келье стало намного светлей, по сравнению с тусклым светом единственной свечи.
— Ну что, все уразумели, — обратился он к будущим лекарям.
— Уразумели батюшка, спаси тебя Господь, дружно с поклоном ответили они. Но неугомонный рыжий Семка все-таки спросил:
— Отец келарь, а ежели мы этакую вещь дорогую разобьем?
Келарь нехорошо усмехнулся и сказал:
— Это будет вельми тяжко для ваших задниц, вы ведь лекарями тщитесь стать, а они должны хорошо руками и разумом своим владеть, которым нас одарил Господь в его неизреченной милости. А посему, ежели стекло разобьется, виновник будет наказан, потому, как стекла сами не бьются.
- Предыдущая
- 32/49
- Следующая
