Избранные сочинения Том V - Бакунин Михаил Александрович - Страница 35

Человечество смотрит и проходит мимо (какая красивая фраза! Кто же это Человечество, скажите на милость? Мадзини, Петрони, Саффи, Бруско и т. д.; только, они не „проходят мимо", но останавливаются, чтобы оскорбить и оклеветать нас), но нерешительная, колеблящуюся, трясущеяся, легковерная буржуазия нашего времени („Страна") страшится малейшего призрака. Владеющая часть (А! А!) Страны, от крупного собственника до бедняка маленькой лавченки, начинают подозревать во всяком рабочем движении угрозу капиталу (и она права подозревать его в этом, потому что освобождение пролетариата невозможно без радикальной перемены в отношениях между капиталом и трудом), являющемуся иногда результатом наследства, чаще всего заработанному своим трудом (если только этот труд не состоял в эксплуатации труда пролетариата; но в таком случае, банкиры, жулики и разбойники также работают, и работают усердно, и депутаты в парламенте также ревностные работники), и она имеет право быть успокоенной.

Мадзини, очевидно, взял на себя эту задачу, и он выполняет ее очень хорошо! настолько хорошо, что до тех пор, пока рабочие массы будут находиться под его руководительством, буржуазия может спокойно спать. Но за то, и в силу этого именно, рабочий будет оставаться жалким рабом, единственным утешением которого будут векселя на небесное блаженство, которые даст ему Мадзини!"

Но я знаю — продолжает он, — что эти безрассудные теории не ваши (он все знает, этот святой!) и поэтому я говорю вам: Важно для успexa вашего восходящего (к мадзинистской нелепости) движения и для Страны (нерешительной, колеблющейся и трясущейся буржуазии!), чтобы вы заявили об этом, важно, чтобы все знали, что вы не идете вместе с людьми, которые проповедуют эти теории (т. е. с Парижской Коммуной, с Интернационалом и с этой сознательной, и благородной частью итальянской молодежи, которая одна только, без всякой задней мысли, посвятила себя народному делу; и чтобы народ слепо, глупо, реакционно, как бы решившись на чудовищное самоубийство, бросился в святые реакционные об'ятия Мадзини, осудив себя и своих сыновей вместе с собой на вечные нищету и рабство), что вы верите в священное слово „Долг" (т. е. во всю мадзинистскую теологию с его лживым социализмом), что вы с тремитесь подготовить будущее, а не разрушить путем насилия настоящее (насилие позволяется только для свержения существующего правительства, для того чтобы заменить его мадзинистским правительством).

И во втором заявлении, заключающемся уже в вашем братском договоре, вы должны по моему, еще раз подтвердить что вы не разделяете экономическую проблему от нравственной (Интернационал так мало разделяет обе эти проблемы, что он провозглашает вторую, как нераздельное и непосредственное следствие первой) что вы чувствуете себя прежде всего итальянцами (следовало бы сказать, что будучи итальянцами, чего никто не может отрицать, вы чувствуете себя и хотите быть прежде всего людьми); что, хотя вынужденные обстоят ельствами заниматься главным образом улучшением условий своего класса (вот весь социализм Мадзини) вы не можете и не хотите оставать с я чуждыми и индиферентными всем великим вопросам, обнимающим всех ваших братьев (буржуа) и общий прогресс Италии.

Поэтому, вероятно, Мадзини запрещает рабочему с'езду обсуждать великие религиозные и политические вопросы. На первый взгляд это второе заявление, предлагаемое Мадзини, не представляет ничего неразумного; но присмотревшись к нему ближе, вы открываете в нем новую западню. Какие это великие вопросы, которые он ставит вне экономического вопроса, как будто бы они были совершенно чужды последнему и как будто бы они должны интересовать другие классы больше, чем рабочие массы?

Это религиозный вопрос и вопрос политический; но, отдельно от экономического вопроса, эти два вопроса могут быть разрешены только против пролетариата, как это всегда бывало в действительности до сих пор.

Интернационал обсуждает эти вопросы, и Мадзини не может простить ему такую дерзость; но Интернационал обсуждает их, как вопросы нераздельные от экономического вопроса, и отсюда проистекает то, что он разрешает их в пользу пролетариата.

Интернационал не отвергает вообще политики; он необходимо должен: будет вмешиваться в политику, пока он принужден будет бороться против буржуазного класса. Он отвергает только буржуазную политику и буржуазную религию, потому что первая устанавливает грабительское господство буржуазии, а вторая ее санкционирует и освящает. Буржуазия священна. Мадзини хочет запречь пролетариат в колесницу буржуазной политики, а этого то мы и не хотим совершенно.

Но продолжает Мадзини, когда снова будет подтвержден братский договор и сделаны будут эти два заявления, из которых одно вас отгораживает от зла (от Коммуны, от Интернационала, от мировой революции), а другое связывает вашу судьбу с судьбами Италии (с авторитарной, теологической и буржуазной политикой), вы заботливо займетесь, надеюсь, внутренней организацией.

Составьте в Риме Центральную Правящую Комиссию (правительство, Государство — Церковь пролетариата) из пяти рабочих, взятых среди лучших из вас.

Изберите Совет, составленный из т р идцати или больше членов, выбранных среди делегатов различных местностей, представленных на с'езде и присоединившихся к договору, которым будет поручено следить, каждому из того города, где он живет, за действиями Центральной Комиссии.

Не находите ли вы, что это будет очень серьезный надзор? Центральная Комиссия, снабженная полномочиями для разрешения всех вопросов, даже принципиальных, чуть ли не диктатура, обретающаяся в Риме; и для наблюдения за ней Совет, состоящий из несколько десятков рабочих, рассеянных по всем городам Италии, и лишенных, стало быть, всякой возможности сговориться между собою. Правда, для решения наиболее важных вопросов Центральная Комиссия обязана созывать их, но так как созыв будет обходиться дорого и так как рабочие вообще и итальянские рабочие в частности не богаты, то ясно, что Совет никогда не будет созываться. Мадзини предоставляет Совету право в текущих делах вносить предложения, если, однако, инициатива их будет исходить от определенного числа членов Совета, что предполагает постоянную переписку между ними, невозможную для рабочих. Ясно, что все, что Мадзини предлагает для того, чтобы ограничить диктаторскую власть Центральной Комиссии и следить за ней, смешно, и диктатура остается во всей ее полноте.

Мадзини предлагает, кроме того, создание еженедельной газеты, руководимой Комиссией, и

официального органа, содержащего труды и пожелания рабочего класса (т. е. основание газеты, посредством которой, от имени итальянских рабочих, Мадзини будет навязывать итальянской демократии свою теологическую политику, как национальную мысль).

Такова, по моему мнению, заключает Мадзини, должна быть в настоящий момент ваша задача. Моя задача, если вы изберете комиссию, будет вручить ей отчет (а почему не С'езду?) о подписке, открытой мной в пользу вас, и представить ей соображения, какие

продиктуют мне мое сердце и ум.

Вот последнее слово: Мадзини диктатор, и в его руках весь рабочий класс Италии, скованный, парализованный, уничтоженный в пользу Центральной Комиссии, которая сама будет управляться Мадзини и станет орудием теократической республиканской реакции.

Наконец, идут священные фразы с существительными Любовь и глаголом Любить, склоняемых и спрягаемых на различные манеры, и фокус проделан.

Но, не надо забывать, дорогие друзья, что я обвинил и обвиняю еще Мадзини в обмане, но не как личность, а как политика и теолога. Как личность, Мадзини остается по прежнему самым чистым назапятнанным человеком, неспособным сделать малейшую вещь не только несправедливую и низкую, но даже общедозволенную ради удовлетворения своих личных интересов, тщеславия или личного, честолюбия. Но как политический деятель, как теолог, это самый от'явленный плут, быть может, потому что политика и теология не могут существовать без плутовства. Он считает, стало быть, нужным принести эту жертву ради торжества своего Бога.