Танцы с Виртуэллой - Тюрин Александр Владимирович "Trund" - Страница 4
- Предыдущая
- 4/86
- Следующая
Автомобиль марки БМВ разонравился господину Шерману. Ему вдруг показалась липовой вся эта серебристая мускулатура. Он даже подумал, что он променял жизнь своего ребенка на набор железок и стекляшек.
— Останови машину, — сказал господин Шерман шоферу.
— А чего здесь, Андрей Арьевич? — отозвался густым преданным голосом водила. — Это же промзона комбината «Маяк». А через путепровод переедем — будет вам парк хороший, освещенный. Там погуляете, воздухом свежим подышите.
Заботливый ты, Коля Красоткин, заботливый, как все бывшие прапорщики. Все то же самое ты говорил и ныне покойному генералу Галактионову. Только Мерседес ты мой разгрохал за три года, кирпичи на свою дачу возил по гатчинским ухабам. А ведь можно было на нем еще двадцать лет кататься, что немцы и делают. Как же ты на самом деле относишься ко мне и имуществу моему? Вот как достану для бортового компьютера бээмвэшки программу-автошофера, а тебе под зад ногой. Впрочем, не до этого сейчас…
— Останови, Коля.
Господин Шерман вышел из машины, сжимая детский палец, и пошел куда-то во все большем ослеплении, спотыкаясь и качаясь как крепко выпивший. Он больше не хотел ничего видеть, слышать и знать. Где-то справа вдруг возникли огни и с воем накатили на него. Последнее, что услышал господин Шерман, был шум раздираемых о щебенку покрышек. Кажется, еще он подумал, что ЭТО было бы неплохой платой за Ее возвращение. Еще он услышал как треснула его грудная клетка, откуда-то из основания черепа полоснуло болью, мгновение еще, длившееся для него бесконечно долго, купался он уже без боли и памяти в море света, которое когда-то рванулось на него огромной волной, сжалось в точку и исчезло…
Вопли будильника проникали в спящую голову, возбуждали то один то другой уголок мозга, безжалостно трепали его сон, которым он так дорожил, напоследок насыщали его кошмарами. Он терял свою армию, свою страну, свой народ, свою любимую, неотличимую от прекрасной Виртуэллы из одноименной компьютерной игры. Он терял свою силу и ловкость. Его гвардейская аэрокавалерийская дивизия в количестве семи тысяч пегасов таяла в тумане.
«Вставайте, граф, вас ждут великие дела… Шрагин, протри зенки, через пять минут будет уже поздно…» — на разные лады заклинала будильная программа.
Наконец, Шрагин понял, что все кончено. Он вернулся в реальность. Назад, в сон, дороги нет. Хотя там было здорово. Там все было важно и интересно. Там он покорял новые миры и измерения. Жизнь во сне поддавались программированию — классификации, типизации, конструированию.
Работала утренняя будильная программа, она заставляла будильник трезвонить на все лады, она зажигала свет, заводила бодрящую музычку и включала кофейник с тостером. Не будь ее, он так бы и остался лежать холодным и голодным полутрупом.
Шрагин сел на кровати и пошарил рукам по тумбочке. Куда он сунул очки? Левый глаз с утра словно в сметане. «Тузик, очки, апорт.» Маленький электронный песик бесцельно покатался по комнате, но пользы не принес. Ну да, очки, кажется, в ванной оставил. На коммунальной территории его автоматика-телематика бессильна.
Шрагин просунул ноги в штаны и встал, зазвенели набитые всякой ерундой карманы — а ноги словно ватные и покачивает слегка.
Зачем до двенадцати резался в «Виртуэллу»? Игры создаются мозги имущими для вечного подчинения мозгов не имущих.
И зачем до трех ночи кропал эту бесовскую программу с неисчислимым количеством потоков, имя которым легион — да еще на худосочном компьютере, смастеренном из четырех персоналок? Саморазвития от нее добивался, самопознания, интеллекта искусственного. Ну и чего добился? Веки тяжелые как кирпичи, в голове словно кол застрял, и такой вязкий вкус во рту, будто налопался неспелой хурмы…
В ванной, напоминающей из-за ржавого железа гестаповскую камеру пыток, пограничное состояние сменилось обычной утренней хандрой. Депрессняк характерен именно для утра, предшествующей рабочему дню, а не вовсе не для вечера, как уверяют лжеученые.
Вот и очки нашлись — с двумя мутными стеклами весьма различных диоптрий: минус два и минус семь. И что там через них видно? Длинный нос. Маленькие, но умные глазки, довольно отвисшие уши. Он был бы красивой таксой. Но он, к сожалению, не такса.
Струйка желтоватой воды стекает по стенкам несвежей раковины. Через полчаса никакой влаги уже нет, только следы коррозии и грязи. Вот она, модель его жизни.
Откуда мы вышли, куда идем, кто мы, все эти вечные талмудистские вопросы имеют простые тошнотворные ответы — с кровати на горшок, потом в контору, потом на горшок, потом в кровать. Некрасивая программа, состоящая из примитивных циклов. Но и это модель его жизни.
Десять-двадцать-тридцать лет назад он еще надеялся на избавление, ну еще пару переходов по пустыне, еще пара пустых месяцев, еще пара серых лет и он доберется до Эльдорадо.
Лев Толстой писал стоя, Пушкин, по-видимому, писал сидя, лишние люди были лучше, чем просто люди, но хуже чем декабристы… Алгоритм школьной программы так и остался непостижимым для будущего программиста. Алгоритм обучающей программы, по которой действовала мама, был более ясен. «Интеллигентный человек, Сереженька, не…» И далее шло простое перечисление тех свойств, которым не обладает интеллигентный человек. Не жадный, не завистливый, не мстительный, не способный торговать и торговаться… Фактически, просто не способный ни на что. Ну, разве что, способный думать, или, скорее, думать о том, что он думает.
На вступительном экзамене в ВУЗ он написал сочинение из десяти безумно логичных предложений, описывающих робототехнические принципы, по которым функционировал герой книги «Как закалялась сталь». В итоге, не способный торговаться стал сам товаром, конкретно пушечным мясом, и был упакован в солдатскую форму.
И вдруг — два недолгих месяца — он летал, может и не так, как хотел, но по-настоящему. Летал над горами на вертушке и поливал камни из пулемета. Это было забавно, лихо, это было как в компьютерных играх (о существовании которых он узнал лишь несколько лет спустя). Это было отделение лейтенанта Рокотова.
- Предыдущая
- 4/86
- Следующая
