Белый олень - Тэрбер Джеймс - Страница 11

• Предыдущая
• 11/15
• Следующая

— Пятьдесят принцев пятьдесят раз за пятьдесят лет приходили сюда, чтобы набрать вишен или рубинов для своей принцессы, — сказал человечек, — и ни один не догадался, как справиться с этой работой. Я — не принц, по моей воле не упадут ни вишня, ни рубин, и я не вмешивался. Те пятьдесят принцев собирали свои ягодки или самоцветы как умели, потому что, право, стоит досчитать до миллиона ради руки и сердца прекрасной дамы. Но тебе, друг, надо помнить о Тэге и Гэле. Здесь есть одна хитрость, но сразу я тебе её не открою, а задам сперва несколько вопросов.

— Триста сорок восемь, триста сорок девять, триста пятьдесят, — отсчитывал Джорн. — Что за вопросы ты хочешь задать?

— Падает ли вишенка, когда ты произносишь девяносто восемь?

— Нет.

— Падает ли рубин, когда ты произносишь девятьсот девяносто девять?

— Нет.

— А когда падает вишенка или рубин?

— Триста пятьдесят один, когда я произношу слово «тысяча», — ответил Джорн.

И тут в чашу упал рубин.

— Тысяча, тысяча, тысяча, тысяча! — в восторге закричал Джорн, и рубины один за другим посыпались в чашу.

Совсем скоро, а точнее за одну тысячную времени, которое бы потребовалось, чтобы досчитать до миллиона по единице, чаша наполнилась тысячей рубинов. Джорн обернулся, чтобы поблагодарить человечка в островерхом колпаке, но тот как сквозь землю провалился, а вместо него стоял перед Джорном рыцарь в чёрных доспехах, самый высокий из Чёрных Рыцарей, которых Джорну довелось видеть.

— Назови мне своё имя, о Чёрный Рыцарь! — крикнул Джорн.

— Я — Горестный Страдалец! — прогремел мощный голос из-под сверкающего шлема, закрывавшего всю голову, кроме чёрных глаз Чёрного Рыцаря. — Полсотни принцев победил я здесь, и вот стою, чтоб рассказать об этом!

Джорн опустил серебряную чашу и взял меч.

— Я весь в стальных доспехах, доспехи — не помеха. Разве не так? — усмехнулся Рыцарь.

Джорн поднял меч.

Чёрный рыцарь держал меч на боку.

— Здесь волшебство — предупреждаю, Принц. А что сильнее волшебства?

— Лишь чудо.

— А что есть чудо?

— Чудо есть любовь.

— Доспехи, Принц, сильнее.

Чёрный рыцарь взмахнул мечом, и сталь зазвенела о сталь. Он раскрутил меч над головой обеими руками, как раскручивают топор, и опустил его вниз с такой силой, что тот просвистел в воздухе, но Джорн отскочил в сторону и нацелил удар прямо в щель, мелькнувшую в доспехах рыцаря под правым плечом.

Рыцарь едва успел поднять меч, чтобы отразить удар Джорна. Снова он делал выпады, раскручивал меч и наносил удары, снова и снова Джорн отбивал их и отскакивал от разящей стали, целя в щели доспехов, когда они открывались. Однажды молниеносный удар лишил Джорна равновесия, и рыцарь чуть было не рассек ему голову до подбородка, но сам едва не упал, споткнувшись о чашу с рубинами, которые рассыпались по зелёной траве. Бой вскипал и кружил между деревьями в блеске и звоне стали. Кончик меча Джорна светлой змейкой вонзался в крохотные рты щелей, едва они открывались на доспехах. Он отскакивал, нападал и снова отскакивал, а дыхание Чёрного Рыцаря становилось всё тяжелее, удары — медленнее, он уже не в силах был поднимать тяжёлый меч над головой и реже обрушивал его на Джорна, которому всё легче было увернуться.

Наконец, Чёрный Рыцарь поднял свой меч над головой обеими руками, чтобы разрубить юного Принца надвое, как яблоко, но молниеносный меч Джорна вонзился в щель под правым плечом и проник глубоко в плоть. Чёрный Рыцарь выронил оружие, и правая рука его бесполезно повисла, качнувшись, как маятник.

Мощная фигура в чёрной стали качнулась и рухнула в траву с громким звоном. Шлем, закрывавший всю голову, кроме чёрных глаз Чёрного Рыцаря, откатился в сторону, звякнул о серебряную чашу и остановился, а Джорн с изумлением и ужасом увидел открывшееся лицо глубокого старца. Полный печали и сожалений, он опустился на колени рядом со сраженным врагом и поднял голову рыцаря руками.

— Я не стал бы сражаться со столь почтенным рыцарем, если б знал, — сказал Джорн.

— Ты бился с тем страшным соперником, каким я тебе представлялся, и в том проверка и доказательство твоей доблести. Когда в дому лишь тьма да тишь, кто различит кота и мышь?

Голос рыцаря уже не гремел раскатами, а стал тихим и тонким. Джорн помог старику подняться на ноги, остановил кровь и перевязал его раны.

— Чему мне верить? — воскликнул Джорн. — Что достойно веры?

— Верь сердцу своему, любови верь, — ответил старик. — Пятьдесят шесть лет назад я пошёл на тяжкий труд ради любви моей дамы. Одевшись в доспехи гордости и высокомерия, я искал встречи лицом к лицу со страшным Мок-Моком, а нашёл лишь безвредное чучело из глины и дерева…

«Любовь — каприз, а человек — дурак!» — воскликнул я тогда. Но труд и риск не в страшных чудищах, не в доблестных деяньях, а в том, чтоб сердце милой удержать.

Потому плачевна судьба человека, который не воротился домой просить руки своей дамы — и теперь каждый май до самой смерти — я буду отвергаем любовью, которую однажды посмел отвергнуть.

Джорн помолчал, а потом спросил:

— Может быть, один из твоих братьев вернулся с золотыми клыками и мечом и завоевал руку дамы?

Старик вздрогнул под доспехами:

— Она не вышла замуж, и с тех пор всю жизнь подле окошка просидела: днём — с совами, а за полночь — с котами, и выплакала очи, и ждала, и вскрикивала: «Чу! Вот он идёт…»

Ей всё — и пыль, и облако, и роза — являло лик любимого. А голос — всё становился резче и звончей с неизгладимым призвуком безумья. И вот она, в конце концов, сварила недоброе снадобье из мышей, добавив вайды, руты и полыни, и закляла…

Послушай, что скажу: «Тяжек рыцарский доспех, и гордыня — тяжкий грех. Зычен грозный голос мой, а в душе я — сам не свой».

Молодой Принц молча выслушал старца.

— Она называла вас Отважным, — только и мог сказать Джорн в утешение. — А щель в ваших доспехах она просила расположить подальше от сердца.

Горький стон послышался из-под лат, и фигура Горестного Страдальца, побрякивая доспехами, медленно удалилась между деревьев и исчезла.

Принц же поспешно подобрал рассыпанные рубины и через мгновение скакал к замку отца со сверкающей чашей в руке.

Четыре руки семь раз постучали в дверь высокого покоя замка, а когда Принцесса пригласила к себе, один за другим вошли Король Клод, Токо, Писец и Лекарь.

— Мы пришли сказать вам три горьких вещи: быль, сказку и сделать вывод, — начал Клод, и его тяжёлое лицо налилось кровью.

— Если мне позволено будет сказать своё слово первой, сир, — произнесла Принцесса, — то я бы выразила горькое сомнение.

— Тогда выскажите своё сомнение, — ответил Клод, — если только оно не затрагивает чести моих сыновей или моей.

— Фу ты, ну ты, разговорчики пошли! — чертыхнулся Токо, пристально всматриваясь в Принцессу.

— Не футай меня своими нутами, мне сегодня не до них, — оборвал его Клод.

Он сделал жест рукой, и Принцесса продолжила:

— Моё сомнение состоит в том, что раз я не могу вспомнить своего имени, то, может быть, у меня и не было имени. Может быть, я простая молочница или стряпуха.

— Ну, ну, — сказал Токо, — моя матушка в деревне, помню, напевала:

Зна'тна барышня мертва,

Про'ста девица жива.

— О нет! — воскликнула Принцесса. — Я не смотрю свысока на женщину, кем бы она ни была, если только она не скрывает своего происхождения. Но я знаю, что есть законы, указы и распоряжения, воспрещающие девицам из низких сословий или неблагородным выходить замуж за Джорна.

— Равно как и за Тэга, — уточнил Клод.

— Равно как и за Гэла, — добавил Писец.

— А вот мой батюшка, — вмешался Токо, — напевал бывало:

— Ты очутишься в темнице, если не прикусишь язык! — прикрикнул на него Клод и подошёл к Принцессе, вновь окидывавшей тревожным взглядом то одну, то в другую дорогу. — Могу поклясться, несмотря ни на что, что вы — Принцесса благородной крови.

• Предыдущая
• 11/15
• Следующая