Кома - Анисимов Сергей - Страница 7

• Предыдущая
• 7/81
• Следующая

Отойдя метров на десять от входа в корпус, глубоко дышащий, разглядывающий небо над копнами чёрных веток лысых каштанов и тополей доктор Ляхин надел вынутую из кармана вытертой куртки чёрную шапочку. Та окончательно превратила его в молодого человека без особых примет. Сложно определимый возраст: что угодно в промежутке между 20 и 28 годами, тёмные прямые волосы при полном отсутствии, к концу дня, какой-либо причёски. Карие глаза с отдельными крапинками почти чёрного цвета. Рост – едва выше среднего для Питера, телосложение – слегка не дотягивающее до определения «спортивное». По крови – упиверсальный донор, с намешанными только за последние 3-4 поколения осьмушками польской и еврейской крови. Да и основой, судя по фамилии, тоже преимущественно русско-польской. Нормально, в общем, – подумал он, улыбаясь своим мыслям. Жить можно.

Трамвая на горизонте не виднелось, поэтому без спешки, с почти интимным удовольствием, Николай прошёл несколько остановок пешком, -разглядывая окружающее и наслаждаясь отсутствием мыслей в голове. К тому моменту, когда он залез во всё же нагнавший его трамвай, уже начало понемногу темнеть, и вид собственного раскачивающегося в окне лица заставил его негромко хмыкнуть. Грубое, расслабленно спокойное, оно явно напрашивалось на проверку документов ближайшим милиционером, но такового в трамвае не было, поэтому ему удалось с относительным комфортом доехать почти до самого дома. Дома Николая наконец-то накормили, выдали украшенную гербом Берлина пузатую кружку обезжиренного кефира, и позволили улечься на диван с ногами. По телевизору показывали всякую фигню, а на любимом региональном канале зачем-то крутили один негритянский музыкальный клип за другим: мелькали стандартные в связанных с подобной музыкой сюжетах дорогие машины, личные самолёты и хорошее кружевное бельё на извивающихся полуголых девушках. Выключив дурацкий ящик и выкинув пульт в дальний угол дивана, со вздохом поглядевший на часы Николай заставил себя подняться на счёт «три», не вступая в долгие пререкания с голосом совести. Достаточно свежее переиздание «Справочника терапевта», посвящающего упомянутому эндокринологом синдрому чуть ли не полторы страницы мелким шрифтом нашлось очень кстати, и он запихнул в себя текст почти насильно, мучительно пытаясь не уснуть и перечитывая один и тот же абзац по два или три раза. По времени дети в их часовом поясе как раз садились смотреть «Спокойной ночи, малыши», и только это, в дополнение к тому, что ещё не пришёл с работы отец, заставило Николая дочитать раздел до конца. Зевая со сладостным подвыванием, он отнёс кружку на кухню, кивнул на мамино замечание «Ну что ты шаркаешь, иди ложись!», с тоской посмотрел на блекло-мёртвый компьютер с нетронутым сегодня текстом, и всё же не выдержал, включил, – завершить полировку перевода. Занудная статья по физиологии алкогольных запоев навевала сон, но обещанные за перевод 400 рублей невидимой морковкой висели перед носом, поэтому Николай, зевая, всё же честно выдавил из своих извилин перетасовку нескольких неудачных фраз. Спать хотелось всё более отчаянно, и только поймав себя над тем, что он стирает и заново ставит в совершенно бессмысленное место одну и ту же запятую, он слегка взбодрился и закончил, наконец, надоевший текст. Теперь его можно будет сдать, и, если повезёт, в конце месяца ему выдадут все честно заработанные деньги сразу. Примерно столько он зарабатывал в неделю одним массажом, но отказываться даже от не очень выгодной халтуры в наши дни по его представлению могла разве что уверенная в своём богатом спонсоре девушка с размером бюста не меньше третьего. Сам он надеялся только на себя.

Сохранив файл в личной папке, Николай, так и не став раздражаться, с третьей или четвёртой попытки пробился в Интернет и скинул некрупный архив на адрес журнала.

– Коля, ты сегодня бегаешь?

Мама просунула в комнату голову, улыбаясь той нежной улыбкой, которую ему хотелось когда-нибудь научиться повторять.

– Да надо бы.

– Возьмёшь мусор в прихожей? Я селёдку чистила.

Сказанное послужило замечательным поводом не устраивать очередной раупд борьбы с совестью, а уверенно одеться в грязноватый уже к середине недели тренировочный комплект и окончательно утвердить в глазах мамы сегодняшнюю порцию образа «мужчины, о котором мечтала бы любая девушка» (обязательно искренним тоном и с восклицательным знаком). Столкнувшись в прихожей с пришедшим, наконец, отцом, Николай с удовольствием с ним обнялся – с некоторых пор он перестал этого стесняться.

Они обменялись несколькими тёплыми фразами, но отцу хотелось есть, а пакет в руке вонял на полквартиры, поэтому задерживаться оба не захотели – успеется ещё. Бегом вниз по лестнице. Навстречу поднимался знакомый пожилой здоровяк с седой и серьёзной немецкой овчаркой – достаточно известный в 60-х годах лыжник. В своё время, с год назад, эту собаку бывшему тогда ещё студентом Николаю приходилось колоть антибиотиками по два раза в день. К его собственному радостному удивлению и искреннему счастью бывшего олимпийского призёра, она тогда оправилась от смертельной в её возрасте пневмонии и снова встала на все четыре подрагивающие лапы. Людям бы такую живучесть…

Селёдочный пакет полетел в глухо грохнувший мусорный контейнер, и, разбрызгивая лужи, Николай зигзагами помчался по тёмному, без единого фонаря, двору. Из-под ног с мявом шарахнулся помойный кот, и бегущий Николай, не останавливаясь, засмеялся от пойманной им в воздухе возмущенной интонации обиженного зверя. Бег – это свобода. В первый раз за долгий день он был абсолютно счастлив.

Лрабрости на то, чтобы подойти с разговором к доценту Рэму

Владимировичу Амаспюру Николай набирался два полных дня. Большую часть жизни руководствуясь полезным правилом «подальше от начальства, поближе к кухне», курсу к 6-му института Николай осознал, что такую тактику лучше заставить себя сменить – иначе сожрут, и не оглянутся через плечо. Одних мозгов и рук становилось постепенно недостаточно для того, чтобы зацепиться за ту работу, которая нравится, и которая способна хоть как-то прокормить свежего выпускника, поэтому с собственными комплексами и желаниями нужно было в меру бороться.

К Амаспюру он подошёл после утренней конференции, когда большинство врачей испытывали короткий эпизод хорошего настроения, -уже убедившись что третий день подряд на отделении не умер ни один человек, но ещё не увидев своих собственных больных, тяжелеющих у многих. Потомок французских коммунистов был настроен достаточно благожелательно, и согласился найти время часа в два, чтобы выслушать волнующегося интерна. Процитировав к месту что-то заумно-латинское, оставшееся Николаем не понятым до конца, доцент вальяжной походкой ушёл по коридору, оставив доктора Ляхина у кабинета рентгенологии, куда на минуту раньше него успел сунуться сочувственно подмигнувший Игнат. Потом дверь рентгенкабинета приоткрылась, и ординатор высупулся из неё уже задом, что-то ещё договаривая внутри.

– А, Колька!

Он, наконец, высупулся наружу и упёр в Николая палец.

– Мне два пропуска на автосалон в «Юбилейном» досталось, в субботу, то есть завтра, – а идти никто не хочет. Ты как?

Уже взявшись за дверную ручку, Николай задержался. Предложение его удивило, но просто так отказываться не хотелось.

– А твоя…

Он не смог сразу припомнить имя последней подруги Игната, и тому хватило паузы, чтобы пренебрежительно махнуть рукой.

– Усё. Любовь ушла, помидоры завяли. Да и когда её автосалоны интересовали особенно?

Николай сочувственно и якобы понимающе кивнул, хотя понятия не имел, что могло интересовать очередную девушку не самого близкого знакомого. Самому ему никогда не приходило в голову делиться тонкостями и деталями личной жизни с кем-то, кроме старшей сестры, самого близкого в этом отношении человека на земле, но люди, конечно, бывают разные. Игнат «ничего такого» в этом не видел, значит нормально.

– Я дежурю сегодня ночью. Но потом – запросто. Не очень рано только, идёт?

• Предыдущая
• 7/81
• Следующая