Выбери любимый жанр

Дочь времени - Тэй Джозефина - Страница 35

Предыдущая
35/35

Изменить размер шрифта:

– Все так, Брент, все так, – подтвердил Грант, с улыбкой глядя на юное взволнованное лицо своего помощника. – Мистер Каррадин, ваше место – в Скотленд-Ярде.

Брент рассмеялся.

– Я теперь привязан к Тоунипанди, – сказал он. – Держу пари – неизвестных Тоунипанди гораздо больше, чем известных, а исторические книги просто кишат ими.

– Между прочим, не забудьте вашего сэра Гутберта Олифанта, – сказал Грант, доставая из ящика солидный том. – Историки должны изучать психологию, прежде чем браться за книги.

– Ха! Это им не поможет. Человек, которого интересуют в первую очередь люди, не будет писать исторический труд. Он станет романистом, психиатром, судьей…

– Или мошенником.

– Да, мошенником, предсказателем. Человек, понимающий людей, не будет заниматься историей, потому что история – это игрушечные солдатики.

– Ну-ну! Это вы слишком. Историки – образованные, эрудированные…

– Да я совсем не о том! Здесь как бы все время передвигаешь фигурки на доске, а это все-таки ближе к математике, если подумать.

– Если к математике, то они не имеют права пользоваться кухонными сплетнями, – с неожиданной яростью произнес Грант. Он еще не мог простить сэру Томасу Мору своего разочарования. Грант листал книгу сэра Гутберта, и чем ближе был конец, тем медленнее он переворачивал страницы. – Странно, с какой готовностью они все прославляют его храбрость. Пишут, как принято, и никаких тебе вопросов. И все-таки пишут, все пишут.

– Так сказать, «дань врагу», – напомнил ему Каррадин. – Это началось с баллады, сочиненной во вражеском стане.

– Да-да. Кем-то из Стэнли. «Тогда молвил рыцарь Ричарду-королю». Сейчас я ее найду. – Грант перелистнул страницу, другую. – Вот. «Добрый сэр Уильям Хэррингтон». Тот самый рыцарь.

«На ногах не стоит тот, кто ими побит,

Кулаки этих Стэнли что сталь.

(Чертовы ублюдки!)

Ты вернешься, как путь сюда будет открыт,

я пока рисковать бы не стал.

Пусть твой будет скакун у тебя под рукой,

здесь воздаст тебе каждый почет,

И вручит твой народ тебе скипетр златой

и опять королем наречет!»

«Нет, подайте сейчас мне топор боевой

и корону британскую мне.

Я вам богом клянусь и своей головой,

что я властвовать буду в стране.

Не пристало бежать от врагов королю,

попрошайничать в доме чужом».

Он не струсил, не предал себя в том бою

и покинул сей мир Королем.[28]

– «…Корону британскую мне…» – нараспев произнес Каррадин. – Кстати, ту самую корону, которую потом нашли в боярышнике.

– Наверно, ее там оставили, чтобы потом украсть.

– Я всегда представлял ее большой, шикарной, наподобие той, в которой был Георг, а это оказался простенький золотой обруч.

– Он мог его носить поверх шлема.

– Черт возьми! – с неожиданной яростью сказал Каррадин. – Будь я на месте Генриха, я бы ни за что не надел эту корону! Ни за что! – Он помолчал. – Знаете, что писали в городе Йорке? Что они записали в своей хронике о сражении, в котором погиб Ричард?

– Нет.

– Они записали: «В сей несчастливый день наш добрый король Ричард был побежден в бою и убит, отчего наступило в городе великое горевание».

Каррадин замолчал, молчал и Грант, лишь громко чирикали воробьи.

– Что-то не очень похоже на прощание с ненавистным тираном, – сухо заметил Грант.

– Вы правы, – согласился Каррадин. – «Великое горевание», – медленно повторил он, как бы не в силах выкинуть из головы эти слова. – Для них это было так важно, что, не считаясь с новым режимом, они в своей хронике черным по белому объявили об убийстве Ричарда и своей печали.

– Может быть, до них дошла весть о надругательстве над телом короля и им это не понравилось?

– Вы правы. Вряд ли кому это вообще понравится. Более того, они его обожали, а его, как мертвого зверя, бросают голого поперек седла и так везут…

– Так даже с врагом не принято было поступать, однако чувствительность среди людей Генриха – Мортона успехом не пользовалась.

– Ха! Мортон! – Брент произнес это имя, словно сплюнул. – Поверьте, никто не горевал, когда он умер. Знаете, что о нем пишут в Лондонской хронике? «В наше время нет ни одного человека, который бы хотел сравниться с ним, ибо прожил он свою жизнь, вызвав к себе великое презрение и великую ненависть народа».

Грант повернул голову и еще раз взглянул на портрет, в обществе которого он провел много дней и ночей.

– Знаете, – вдруг сказал он, – несмотря на кардинальскую мантию, я думаю, он проиграл. Несмотря ни на что, Ричард выиграл. Его любили современники.

– Неплохая эпитафия, – совершенно серьезно заметил Брент.

– Да, совсем неплохая. – Грант в последний раз захлопнул том Олифанта и отдал его Бренту Каррадину. – Немногие хотят большего, но это не всем дается.

Когда Каррадин ушел, Грант принялся разбираться в своих вещах. Модные, но непрочитанные романы он решил оставить в больничной библиотеке, может, они кого-нибудь порадуют. С собой он возьмет только альбом с горными пейзажами. Не забыть бы отдать Амазонке ее учебники. Грант положил их на видное место, чтобы, когда она придет с ужином, они были под рукой. Он еще раз, во второй с тех пор, как начал свое расследование, просмотрел школьную сказочку о злодее Ричарде. В напечатанной черным по белому позорной истории не было ни тени сомнения в ее достоверности.

Грант уже хотел закрыть учебник, но его взгляд упал на первый параграф в разделе, посвященном Генриху VII: «Тюдоры в своей внутренней политике сознательно и целенаправленно стремились избавить себя от соперников, особенно из рода Йорков, которые были еще живы к моменту коронования Генриха VII. И они преуспели в этом, хотя кое-какая работа осталась и на долю Генриха VIII».

Грант не мог оторвать глаз от столь откровенного заявления. От простодушного признания всех убийств оптом. От недвусмысленной констатации факта искоренения целого рода.

Имя Ричарда III, обвиняемого в убийстве двух племянников, стало синонимом злодейства. Зато Генрих VII, который «сознательно и целенаправленно» уничтожил целый род, был проницательным и дальновидным монархом. Не очень любимым, но зато сильным, упорным и весьма удачливым.

Грант сдался. Нет, он никогда не поймет, Что такое история.

Ее ценности так сильно отличались от всего того, что привык ценить он, что вряд ли он когда-нибудь приблизится к ней. Лучше ему вернуться в Скотленд-Ярд, где убийцы – это убийцы и все равны перед законом.

Грант отложил обе книжки и, когда Амазонка принесла ему тушеное мясо с черносливом, отдал их ей, произнеся при этом краткую, но выразительную речь, ибо и вправду был ей благодарен. Если бы сестра не сохранила свои учебники, наверное, он не занялся бы личностью Ричарда Плантагенета.

Амазонка смутилась, услышав от него добрые слова, и Грант подумал, неужели все это время он был таким чудовищем, что она не ожидала от него ничего, кроме грубостей? Ужасно.

– Мы будем скучать без вас, – сказала Амазонка, и ему показалось, что она сейчас заплачет. – Мы привыкли к вам. И даже к нему. – Она кивнула в сторону портрета.

И тут Грант подумал…

– Можете сделать для меня одну вещь? – спросил он.

– Конечно. Все, что в моих силах.

– Тогда возьмите фотографию, подойдите к окну и смотрите на нее, скажем, столько, сколько требуется, чтобы сосчитать пульс.

– Если вам так хочется… А зачем?

– Не важно. Доставьте мне это удовольствие. Я послежу за стрелкой.

Амазонка взяла фотографию и пошла к окну.

Отсчитав сорок пять секунд, Грант спросил:

– Как?

Амазонка молчала.

– Ну?

– Забавно, – сказала она. – Если вглядеться, у него даже очень милое лицо, правда?