Арбалетчики в Вест-Индии (СИ) - Автор неизвестен - Страница 14

• Предыдущая
• 14/120
• Следующая

— Эссельта! — окликнул я нируловскую супружницу, направившуюся в кустики до ветра, — Далеко не забредай. Мы не для того вывозили тебя из Кордубы, чтоб подарить какому-нибудь лесному бродяге.

— А ты подстрахуй! — подгребнул меня Володя.

— От подстрахуя слышу! — отбрил я его, отчего они с Васкесом заржали оба. Мы ведь нашему испанцу этот анекдот скормили сразу же, как только он овладел «великим и могучим» в достаточной мере, чтобы въехать в юмор. Я и сам с удовольствием поржал бы вместе с ними, если бы не перспектива спать с клопами. Как это по научному называется? Инсектофилия, что ли? Млять, сделали таки извращенцем! Ну, римляне, ну, грёбаные оккупанты! Вернёмся домой, расскажу Велии, как с насекомыми ей изменял — так со смеху ведь упадёт, похлеще этих двоих. Любит она у меня такого рода шутки…

— Да ладно тебе, Макс! Всего-то одну ночку с клопами провести! — включил телепата наш спецназер.

— И тебя так же, тем же и туда же! — пожелал я ему, после чего мы наконец-то поржали уже втроём.

На самом деле это я, конечно, опять пользуюсь случаем, чтобы поДЭИРить, очередную белую полосу у судьбы рэкетнуть. Бельё ведь у нас у всех давно уже новое, ещё с прежней кордубской службы. Баб ведь на руднике нечем было занять, и мы им тогда грубой пряжи купили, из которой они вязать принялись. Ну, сперва-то просто шарфики — чисто от безделья, а потом уж прикинули хрен к носу и сообразили, что трусы с лифчиками нужны. Современные ведь ихние аборигенам нельзя было показывать, слишком уж тонкая работа, шквал лишних вопросов схлопотали бы, вот они и связали себе грубятину из грубой шерстяной пряжи, а мы вместо своих трусов туземными набедренными повязками обзавелись, не так уж сильно от плавок отличающимися. Одно неудобство — шнурки вместо нормальной резинки, но к этому уж пришлось приноравливаться. А в Карфагене, как появилась возможность, сразу же шёлковым бельём обзавелись, так что и без поддёвки не сильно-то меня те клопы заедят. Софонибу, кстати, надо с собой уложить. Хоть и в Кордубе ещё на постоялом дворе отымел её вволю, но иначе она ведь с Эссельтой за компанию уляжется, чтоб поболтать перед сном «о своём, о женском», а у неё ведь тоже шёлковое бельё, и хрен она удержится от хвастовства перед попутчицей. Так моя бастулонка просто похвастается, без всякой задней мысли, а та ведь обзавидуется до белого каления, после чего Нирулу уж точно хрен позавидуешь, гы-гы! Нет уж, на хрен, на хрен! Хоть и не мне страдать, но и мой вольноотпущенник не заслуживает такой участи. Такой участи заслуживают только оккупанты-римляне, и я — вот мля буду, в натуре, век свободы не видать — позабочусь, чтобы ихние стервозные патрицианки запилили своих несчастных патрициев до поросячьего визга! Дайте только шёлка побольше наработать, и тогда — держитесь, ущербные уроды! Припомню вам ваш грёбаный римский порядок!

— Вы были правы, а я нет, — самокритично признал Миликон, когда его люди оставили нас одних, — А ведь только из уважения к вам, а точнее — даже не к вам самим, а к приславшим вас ко мне Тарквиниям я согласился тогда сделать по-вашему. Представляете, каково мне было объяснять «своё» решение моим людям и тем вождям и старейшинам, кто успел уже тогда примкнуть ко мне? Теперь — да, ваша правота видна всякому и неоспорима, и я рад, что с вашей помощью оказался «прав» и сам перед всеми этими людьми. Но тогда…

— Зато теперь, послушав нас, ты можешь спокойно прогуливаться по всей своей территории, не боясь вступить в недостойную твоего величия субстанцию, — утешил я его, — Да и дышать можешь легко, не зажимая пальцами ноздрей. Разве это не стоило того, чтобы вытерпеть ропот глупцов?

— Стоило, конечно, я ж разве спорю! Но каково было растолковать им, почему нужно сделать так, как никогда не делал никто из наших предков! Ведь одно дело — город, и совсем другое — временный лагерь! Теперь — да, теперь — понятно, — вождь обвёл рукой вереницы стягивающихся к лагерю людей, количество которых впечатляло. Кто налегке, кто со скудными пожитками в дорожной котомке, а кто и на телеге со всем своим домашним скарбом.

Говорили же мы о самом главном пункте устроенного вождём по нашему совету лагеря для переселенцев, который мы, не мудрствуя лукаво, предложили ему организовать по образу и подобию военного римского. А в римском военном лагере главный пункт — не преторий, не квесторий и даже не жилые палатки. Пожалуй, даже фортификационные заграждения лагеря имеют первостепенную важность лишь в том случае, если находиться в нём предстоит от силы несколько дней. В долговременном же лагере, а тем более — в постоянном, самым важным пунктом становится ни разу не героическое, а вполне прозаическое отхожее место. Срать надо упорядоченно. Не в том смысле, что строем на оправку ходить и укладываться в неведомо кем придуманные нормативы времени, как дрочат сержанты вновь призванных салажат в «непобедимой и легендарной», а в том, что делать это следует в специально отведённом месте, а не где кому приспичило. Ни в храбрости, ни в стойкости те же цизальпинские галлы — инсубры с бойями — гордым квиритам не уступают, в качестве оружия — тем более, ещё с лохматых времён научились даже и некоторым подобием строя воевать и не в одном сражении, бывало, сминали хвалёный строй римских легионеров. Многие сражения они у них выигрывали, а вот войны в целом — почти всегда проигрывали. Точнее — всегда, когда не удавалось одержать убедительной победы сразу же. И не в последнюю очередь из-за того, что не могли подолгу оставаться на одном месте. Не только оттого, что сжирали всё съедобное и начинали голодать, но и оттого, что засирали всё вокруг себя — вплоть до эпидемий. И если нужно избежать их — можно несколько дней питаться всухомятку и даже жить впроголодь, пока припасы не подвезут, можно поспать несколько ночей на соломе, а то и вовсе на голой земле, завернувшись в плащ, но нельзя срать где попало. Отправлять естественные надобности там, где положено — удовольствие ниже среднего. Там не обдувает свежий ветерок, вместо пения птиц жужжат мухи, да и пахнет совсем не полевыми цветами и травами — ведь ты на этом толчке не только не первый, но даже и не десятый. В первые дни воякам Миликона приходилось гнать туда желающих оправиться чуть ли не силой, а пару раз даже и драки случались, после которых пришлось показательно высечь виновных розгами. Нелегко прививаются порядок и дисциплина там, где они непривычны. А ведь это — турдетаны, самый культурный народ в Испании. Однако ж — даже их надо приучать к тому, что в лагере, как и в городе, срать можно лишь в специально отведённом для этого месте. Оттого-то и важнейшеее оно даже по сравнению с укреплениями. В первую очередь его показывают вновь прибывшим, а потом уж — всё остальное…

Но и об укреплениях, конечно, тоже никто не забывает — благо, есть кого задействовать на их строительстве. Ведь кто не работает — тот не ест, верно? По подсказке решившего приколоться Володи я, тоже приколовшись, надоумил Миликона приказать закрепить над воротами лагеря доску с вырезанной на ней и прорисованной красной охрой надписью «Труд облагораживает человека» — естественно, по-турдетански и похожими на руны иберийскими буквами. На самом деле лозунг «Arbeit macht Frei», реально висевший на воротах немецких концлагерей, переводится как «Труд делает свободным», но это было бы уже чересчур, и мы остановились на заведомо ошибочном, но ничуть не менее стереотипном варианте. Не обладая нашим послезнанием, вождь нашего циничного юмора, конечно, не уловил, но ему хватило и поверхностного смысла идеи. Для нас же суть прикола была в том, что хотя по своему предназначению миликоновский «концлагерь» и отличался от известных нам немецких аналогов самым принципиальным образом — ни уничтожать, ни морить голодом, ни гнобить непосильной работой помещённых туда людей никто не собирался — технически он всё-же был ни чем иным, как натуральным концентрационным лагерем. А как ещё прикажете разместить, организовать, прокормить и занять полезным делом такую прорву народу, не создавая при этом невыносимых условий для местного населения? Всех, кого можно, Миликон при первой же возможности расселяет по окрестным деревням и договаривается с их старостами о выделении пустошей под новые поселения и под распашку, но дело это непростое и небыстрое, а не проходит и дня, чтобы не подошло хоть сколько-то новых людей.

• Предыдущая
• 14/120
• Следующая