Реквием для хора с оркестром - Твердов Антон - Страница 4
- Предыдущая
- 4/76
- Следующая
Взметнувшийся в груди Никиты горячий восторг заставил его подняться с дивана, доковылять до бара и налить себе очередную дозу виски — настолько чудовищную, что ее даже вряд ли можно было назвать лошадиной, — выпив половину того, что налил себе Никита, лошадь сдохла бы моментально. Еще бы — если это животное реагирует на каплю никотина настолько неадекватно, что…
— Возможности и еще раз возможности, — говорила Анна — увлекшись, она теперь почти не замечала Никиту. — Как правильно мыслили древние — Аквила нон кап-тат мускас! Плато амикус сед люпус эст!
Непонятную латинскую речь Никита запил виски и тут же налил себе еще. Гордость за свою девушку, которая знает так много иностранных слов и умеет их правильно произносить, заполнила все большое тело парня. Не зная, как еще выразить переполнявшие его искренние и восторженные чувства, Никита вдруг запел — первое, что пришло ему в голову — и тоже на иностранном языке:
— О, соле-е-е! О, соле-е-е мио-о-о! — с зажмуренными от наслаждения глазами пропев два куплета, в которых, кроме первой строчки, он все слова сочинил по ходу пения, Никита икнул так сильно, что потерял нить музыкальной темы.
Никита открыл глаза и увидел прямо перед собой пылающее лицо Анны.
— Ладно, — сказала Анна обыкновенным голосом, — проехали. Алкаш.
В это лето жара стояла невиданная. Сигареты, только извлеченные из пачки, даже не надо было прикуривать — они загорались сразу и, не тлея, сгорали за несколько секунд до самого фильтра. Впрочем, с наступлением сумерек в воздухе плавала уже только влажная духота, но часам к одиннадцати ночи и она сходила на нет.
Примерно в половине двенадцатого ночи хмель из головы Никиты выветрился почти окончательно. Он принял холодный душ, переоделся в чистое, побрился и согласился наконец на просьбы Анны выйти прогуляться.
— Свежий воздух, — говорила Анна, обрадованная тем, что ее возлюбленный стал уже более или менее похож на человека, — аллеи, дышащие ночной прохладой. Пойдем, Никита, на самом деле погуляем.
— У меня денег нет, — проговорил Никита, оглядывая себя в зеркало.
— Я же не говорю о деньгах, — удивилась Анна, — так, погулять…
— Ну и я говорю — погулять, — упрямо повторил Никита и в который раз пошарил по карманам. — Так, мелочевка какая-то, — определил он. — Не хватит даже на то, чтобы в «Лире» погулять…
— Да не погулять! — воскликнула Анна. — А — погулять!
— Так, а я о чем?
Видимо, значение одного и того же глагола Анна и Никита понимали настолько по-разному, что Анна, на этот раз отчаявшись что-либо объяснить Никите, пошла надевать туфли, а Никита, сунув в карман сигареты, прихватил еще с полки в гостиной массивную позолоченную астролябию, возрастом никак не меньше двух столетий.
— Давиду сдам, — объяснил он. — Давид тут в двух кварталах живет. Он антиквариат принимает. Цены, конечно, у него дикие, но… деваться некуда. Погулять действительно надо…
Анна вздохнула.
— Только, если можно, где-нибудь, где не шумно, — смиренно попросила она. — Не в одном из тех мест, где бывают твои приятели.
— Хорошо, — согласился Никита. — А на моих приятелей ты зря бочку катишь. Конечно, они все подонки и уроды, даже садисты, но приличные люди среди них тоже встречаются.
— Например, кто? — поинтересовалась Анна.
— Например, Гоша Северный, — сказал Никита. — Я его вот с таких лет знаю… — Он, пригнувшись, опустил вниз ладонь — так, что расстояние между полом и ладонью оказалось не больше полуметра. — Вместе с ним еще пацанятами игрались. Ты знаешь, я ему сказал, что из-за тебя от братвы ухожу. Совсем с делами завязываю.
— Бандюк твой Гоша, — печально проговорила Анна. — У него на морд… на лице ни капли интеллекта не написано.
— А у меня? — тут же спросил Никита.
— У тебя написано, — сказала Анна, но Никита все равно обиделся, потому что Анна сначала немного подумала.
Когда они вышли за дверь, Анна, чтобы загладить свою вину перед удрученно молчащим Никитой, стала расписывать возможные перспективы их будущей совместной жизни.
— Ты только представь, Никита, — говорила она. — Что нас ждет, если ты навсегда порвешь с той жизнью, к которой привык и наконец осознаешь, что так, как ты жил, — жить неправильно. Когда ты очистишься от скверны и сбросишь с себя груз прошлых ошибок., тебе станет так легко на душе — столько светлых горизонтов откроется перед тобой…
— Это точно, — согласился немного оживший Никита. — Можно будет в Испанию съездить. Или на Канары. Хотя, с другой стороны, если я от братвы отойду, то хрен у меня деньги на Канары будут.
— Я тебе вовсе не о тех горизонтах говорю, — поморщилась Анна. — Я говорила в смысле вовсе не географическом, а…
— Если по-другому посмотреть, — продолжал философствовать Никита, — то можно бизнесом заняться. Мне Гоша говорил, что поможет. Связи-то у меня останутся. Вот тогда — через годик можно будет и на Майорку слетать. Это теперь самый модный курорт. А на свадебное путешествие нехило было бы в Грецию…
Они спустились на лифте на первый этаж, вышли из подъезда и неожиданно остановились — прямо напротив подъезда угрюмо молчал приземистый автомобиль иностранного производства — темнее самой ночи, — а вокруг автомобиля полукругом, как кинематографические гитлеровцы в карауле, безмолвно стояли трое парней, поглядев на лица которых Анна тут же поняла, что они с Никитой не попадут не то что ни на какие Канары или Майорку, но и даже покинуть этот двор им вряд ли удастся.
Никита, впрочем, ничего такого не думал. Он заметил среди стоящих возле автомобиля людей круглую физиономию Гоши Северного и радостно воскликнул:
— Здорово, братва!
— Привет, привет, — откликнулся Гоша голосом ласковым, но тонко сдобренным такими интонациями, что Анна внутренне задрожала.
Двое с Гошей были давно знакомые Никите Вадик и Олег Сорвиголова, который, как хорошо было известно Никите, получил свое прозвище из-за того, что на протяжении всей своей бурной жизни перенес больше десятка сотрясений головного мозга самой разной степени тяжести.
— Ты чего здесь? — спросил Никита Гошу. — Ко мне, что ли, ехал?
— К тебе, — ответил Гоша, глядя почему-то вовсе не на Никиту, а на Анну, медленно отходящую за широкую спину Никиты.
Никита хотел сказать что-то еще и даже открыл для этого рот, но тут заговорил Олег Сорвиголова.
— Короче, такой базар есть, — сипло проговорил Олег. — Даже не то чтобы к тебе, а к твоей телке…
Для Никиты в обращении «телка» не было ничего необыкновенного, а вот Анна от внезапной обиды даже забыла свой страх.
— Позвольте! — тонким голосом воскликнула она. — Потрудитесь разговаривать со мной в более уважительном тоне.
— Базар такой, — даже не посмотрев на Анну, продолжал Олег. — Ты, Никита, реально тебе говорю, нормальный свой пацан. Все понятия разбираешь, с нужными и хорошими людьми дружишь… — Тут Олег кивнул на Гошу Северного, и Гоша произвел всем туловищем короткое движение — вроде бы как раскланялся. — С людьми правильными дружишь, говорил Олег. — Но прошел слух, что ты с братвой прощаться решил.
Никита, который начал уже кое-что понимать, немного растерянно посмотрел на абсолютно непроницаемое лицо Гоши.
— Так вот, — подал голос теперь Вадик. — У нас так не делается. Если ты с братвой, то ты с братвой до самого конца. Пока это… не шмальнут или пока по старости и немощности не завяжешь. Врубаешься? По старости и немощности. А то как это получается — ты пацан еще молодой и вместе с этим — много знаешь такого, чего не полагается знать… Нет, если ты с нами, тогда все в порядке — мы уверены, что рот у тебя на замке. Но вот если ты отколешься от братвы…
— Не понял, — перебил его Никита, низко опуская голову и поводя крутыми плечами, — угрожаешь, падла?
— Никита! — вступил Гоша. — Ты же сам знаешь, ты мне как брат родной. Вместе с тобой выросли, вместе по одному делу шли… — Видимо, для того, чтобы придать больший вес своим словам, Гоша сильно подался вперед и прижал руку к левой стороне груди — где у всех нормальных людей должно находиться сердце. — Послушай моего совета, дай этой лярве от ворот поворот. Я тебе, как друг…
- Предыдущая
- 4/76
- Следующая
