Жанна д'Арк - Твен Марк - Страница 5
- Предыдущая
- 5/131
- Следующая
Но спустя несколько минут бедные слабые создания обнаружили присутствие постороннего. Раздался душераздирающий вопль горя и ужаса, и, вытирая маленькими кулачками мокрые от слез глаза, феи разбежались и скрылись.
Бессердечная женщина, — нет, скорее глупая женщина, она не была зла, а только глупа, — пошла сразу домой и разболтала обо всем соседкам, а мы, маленькие друзья фей, в это время спали сном праведников, не подозревая, какая беда нависла над нами, и не чувствовали, что нам следовало бы встать и пресечь злую болтовню. Наутро все уже знали о случившемся, и беда стала неотвратимой: ведь если что-нибудь знает вся деревня, то об этом узнает, конечно, и священник. Мы все помчались к отцу Фронту, плакали и умоляли его; он тоже прослезился, видя наше горе, так как по своей натуре был человек добрый и мягкосердечный. Ему не хотелось вторично изгонять фей; он сам в этом признался, он добавил, что другого выхода у него нет: ведь феям было велено никогда не показываться, и они должны были исчезнуть навсегда. Все это произошло в очень неудачное для нас время: Жанна д'Арк лежала больная, в горячке и почти без сознания. А что мы могли сделать, не обладая ни силой ее убеждения, ни ее умом? Мы все прибежали к ее постели и закричали: «Очнись, Жанна! Встань, нельзя терять ни минуты! Будь заступницей маленьких фей и спаси их! Только ты одна можешь это сделать.
Но она лежала в бреду, не постигая ни смысла наших слов, ни глубины нашего отчаяния. Так мы и ушли ни с чем, считая, что все погибло. Да, все погибло, все и навсегда. Ведь прекрасные феи, верные друзья детей в течении пяти столетий, должны были исчезнуть и никогда не появляться вновь.
Это был ужасный день для нас — день, когда отец Фронт совершил богослужение под деревом и изгнал наших милых фей. Мы не могли носить по ним траур, — нам бы этого не разрешили. Поэтому мы довольствовались маленькими кусочками черных тряпок, повязав их себе на одежду в наименее заметных местах. Но в своих сердцах мы носили глубокий траур: ведь сердца были нашей собственностью, и никто не мог вторгнуться в них, чтобы помешать нам оплакивать фей.
Величественное дерево — Волшебное дерево Бурлемона, как его красиво называли, — никогда уже не было для нас тем, чем прежде, хотя все-таки оставалось дорогим и родным. Оно дорого мне и теперь, когда я хожу туда один раз в год, уже стариком, чтобы посидеть в тени его ветвей, вспомнить ушедших из жизни сверстников моей юности, мысленно собрать их вокруг себя, посмотреть сквозь слезы им в лица и дать волю сердечным порывам. О боже!..
Да и само место это претерпело со временем большие изменения. Оно изменилось в двух отношениях: феи больше не покровительствовали роднику, и он утратил свою прежнюю свежесть и прозрачность, а также более двух третей своего объема; изгнанные прежде змеи и ядовитые насекомые вернулись и размножились в таком количестве, что и сегодня являются бедствием.
Когда умная маленькая девочка Жанна поправилась, мы все поняли, как дорого обошлась нам ее болезнь. Мы убедились в правдивости своих предположений о том, что только она могла спасти фей. Узнав о случившемся, Жанна страшно рассердилась. Трудно было поверить, что такое кроткое существо способно на это. Она побежала прямо к отцу Фронту, вежливо поклонилась ему и сказала:
— Феям приказано было исчезнуть, если они когда-нибудь покажутся людям. Не так ли?
— Так, милая.
— А если кто-то чужой врывается к человеку в спальню среди ночи, когда этот человек раздет, неужели вы будете настолько несправедливы, что скажете: раздетый человек показывается людям?
— Конечно, нет. — Добрый священник казался несколько смущенным и, отвечая, чувствовал себя неловко.
— Разве грех остается грехом, если он совершен непреднамеренно?
Отец Фронт всплеснул руками и воскликнул:
— Ах, дитя мое, я вижу теперь свою вину!
Он привлек ее к себе, приласкал, стараясь примириться с ней, но она была в таком сильном возбуждении, что не могла сразу успокоиться, прильнула лицом к его груди и, заливаясь слезами, сказала:
— В таком случае феи совсем не виновны — ведь у них не было злого умысла. Они не знали, что кто-то проходит мимо. А поскольку эти крошечные создания не могли постоять за себя и напомнить, что закон не должен карать невиновных, а только злоумышленников, и так как у них не нашлось ни одного друга, который бы вспомнил и сказал за них такую простую вещь, — за это их навсегда лишили их жилища. Это несправедливо, слишком несправедливо.
Добрый старик еще крепче прижал ее к своей груди и сказал:
— Устами младенцев осуждаются неосторожные и легкомысленные. Да простит мне господь, но я желал бы вернуть назад бедных малюток — ради тебя! И ради себя также, потому что я был несправедлив. Ну, полно, не плачь — никто не сочувствует твоему горю так, как я, твой бедный, старый друг. Не плачь же, милая…
— Но я не могу удержаться: мне слишком больно. Ведь то, что вы сделали, — не пустяк. Разве сожаление — достаточное наказание за такой проступок? Отец Фронт отвернулся, иначе она обиделась бы, увидев на его лице улыбку.
— Ах ты, безжалостный, но праведный судья! — сказал он. — Нет, такого наказания недостаточно. Я надену власяницу и посыплю пеплом голову. Ну, ты до-вольна?
Рыдания Жанны стали утихать, вскоре она глянула ни старика сквозь слезы и со свойственной ей простотой сказала:
— Да, этого будет достаточно. Это очистит вашу душу.
Отец Фронт, видимо, засмеялся бы снова, если бы вовремя не вспомнил, что дал обещание, не особенно приятное, но требующее исполнения. Он встал и подошел к очагу. Жанна наблюдала за ним с большим любопытством. Священник взял горсть холодного пепла и уже было собрался посыпать им свою седую старую голову, как вдруг его осенила другая мысль.
— Ты не откажешься помочь мне, милая?
— Чем же, святой отец?
Он опустился на колени, низко склонил перед ней голову и сказал:
— Возьми пепел и сама посыпь мне голову.
Этим дело, конечно, и кончилось. Победа была на стороне священника. Легко себе представить, что лишь одна мысль о таком унижении старого человека должна была поразить Жанну, как и всякого ребенка в селе. Она бросилась к нему, упала рядом на колени и сказала: — Ах, это ужасно! Я даже не знала, что значит надеть власяницу и посыпать голову пеплом. Пожалуйста, встаньте, святой отец.
- Предыдущая
- 5/131
- Следующая
