Три тысячи лет среди микробов - Твен Марк - Страница 27

• Предыдущая
• 27/31
• Следующая

Сэр Галаад с первого знакомства был моим любимейшим и способнейшим учеником. Он по праву занимал высокое место моего помощника в маленьком колледже – я осмеливаюсь назвать этим громким именем свою скромную школу. Как и я, он очень любил этику и преподавал ее с великой охотой. На всякий случай, я посещал некоторые лекции сэра Галаада, не потому, что не доверял ему, – нет! Просто время от времени у него сильно разыгрывалось воображение, и приходилось возвращать его с неба на землю. Сэр Галаад никогда не грешил против истины, но порой, одержимый какой-нибудь фантастической идеей, пришедшей ему на ум, уверенный в ее правоте, он решительно провозглашал ее истиной. Если б не этот изъян, его лекции по сложнейшим дисциплинам были бы превосходны. Аудитория затаив дыхание внимала его экскурсам по прикладной теологии, теологической арифметике, метафизике и прочим высоким материям. Я же слушал его с еще большим удовольствием, ощущая под рукой тормоз.

Попав наконец на место раскопок, я увидел, что работа стоит на мертвой точке. В центре внимания всех участников раскопок был плод моей «фантазии», о котором им поведали Людовик и Лем, причем Лем называл его ложью, а Людовик – поэмой. Он-то и произвел такую сенсацию. Приятели уже несколько часов кряду обсуждали фантастический вымысел; одни разделяли мнение Лема, другие – Людовика, мне же не верил никто. Тем не менее все жаждали узнать подробности, и это меня вполне устраивало. Я начал с того, что Главный Обитатель Земли – Человек и что он на своей планете считается существом высшего порядка, как суфласк на Блитцовском.

– Каждый индивид именуется Человеком, – добавил я, – а все люди вместе составляют Человечество. Род человеческий огромен, – добавил я, – он насчитывает полтора миллиарда человек.

– Ты хочешь сказать, что их всего-навсего полтора миллиарда – на всей планете?' – возопил разом весь клан, не скрывая издевки.

Я предвидел этот вопрос и невозмутимо ответил:

– Да, всего-навсего полтора миллиарда.

Как и следовало ожидать, последовал взрыв хохота, и Лем Гулливер заметил:

– Вот так штука! На семейство не наберется! У меня одного родственников больше. Тащите вино, фантазия Гека истощается!

Людовик был явно разочарован и огорчен: поэма не на высоте, ей недостает величия, грандиозности. Я сочувствовал ему, но сохранял спокойствие.

– Послушай, Гек, – преодолевая смущение, произнес Людовик, – здесь отсутствует логика, это несерьезно. Такое искусство поверхностно и неосновательно. Сам понимаешь, упомянутое тобой мизерное население не соответствует огромным размерам планеты. У нас оно затерялось бы в самой захудалой деревушке.

– Отнюдь нет, Луи. Это ты несерьезен, а не я. Не спеши с выводами. Ты еще не располагаешь всеми сведениями, не знаешь одной важной детали.

– Какой детали?' мооо-

– Роста этих людей.

– А, роста… Разве они не такие, как мы? ти

– Как тебе сказать… Похожи, но лишь телосложением и лицом, а что касается роста, тут не может быть сравнения. Человеческий род не запрячешь в нашу деревушку.

– А сколько человек туда можно запрятать?

– По правде говоря, ни одного.

– Вот это здорово! Ты метишь в классики, Гек, только смотри, не залетай слишком высоко. Я…

– Оставь его в покое, Луи, – вмешался Лем. – Старая мельница снова заработала! Не расхолаживай парня, дай ему волю. Валяй, Гек, мели больше! Спасай свое доброе имя. Семь бед – один ответ. Ну скажи еще, что даже один громила не укроется в нашей деревне.

– Не смешите меня, – сказал я. – Даже его зонтик не уместится на расстоянии от вашего Северного полюса до экватора. Он скроет из виду две трети вашей малюсенькой планеты.

Мои слова вызвали всеобщее возбуждение.

– Рубашки, рубашки! – закричала вся компания, вскочив на ноги.

Рубашки кружились в воздухе и падали на меня, словно хлопья снега. Людовик был вне себя от восторга, он стиснул меня в объятиях и шептал, задыхаясь от волнения:

– О, это триумф, это триумф, поэма завоевала признание, она великолепна, бесподобна, величественна, ты достиг зенита славы! Я знал, что ты на это способен!

Друзья продолжали беситься, испуская радостные вопли, и при всеобщем шумном одобрении провозгласили меня Имперским Верховным Вождем Лжецов Генриленда с правом передачи титула по мужской линии отныне и вовеки веков. Послышались выкрики:

– Грандиозно! Грандиозно! Да здравствует его величество Человек! Расскажи о нем подробнее!

– Охотно, – сказал я, – все, что хотите. Представьте себе, что ваш Блитцовский одет; так вот – даю слово, – я не раз видел людей, на которых его одежда лопнула бы, попытайся они натянуть ее на себя; вздумай такой человек лечь на вашу планету, он целиком скрыл бы ее под собой

Приятели пришли в неописуемый восторг и заявили, что готовы неделю напролет слушать такие превосходные сказки, что я на десять голов выше любого враля за всю историю суфласков. Как я мог так долго таить от них свой великолепный, блестящий дар! И, конечно, они стали просить:

– Расскажи что-нибудь еще!

Я не возражал. Часа два кряду я занимал их рассказами об Исполине и его планете, перечислял народы и страны, системы правления, главные религии и тому подобное, а сам то и дело косился на Лурбрулгруда в ожидании подвоха. Он был скептик по складу ума. Все знали, что Груд постоянно ведет записи, такая уж у него была привычка. Он вечно норовил заманить кого-нибудь в ловушку и уличить во лжи. Судя по лицам моих слушателей, на сей раз им это не понравилось. Груд их раздражал. Они, разумеется, считали, что я сочинил все эти хитроумные небылицы, чтобы поразвлечь их, а потому несправедливо требовать, чтоб я все помнил, и ловить меня на слове. Как и следовало ожидать, через некоторое время Груд достал свои записи, пробежал их глазами и приготовился выступать. Но Дэйв Копперфилд, подстрекаемый приятелями, зажал ему рот рукой и приказал:

– Спокойно! Помалкивай! Гек вовсе не обязан что-нибудь доказывать. Он с блеском продемонстрировал, каких высот может достичь воображение, если это воображение гения, он придумал поэму, чтобы доставить нам удовольствие, и мы получили удовольствие, верно я говорю, ребята?

– Попал в точку!

– Так вот, повторяю – помалкивай и не расставляй свои ловушки. Он вовсе не обязан держать перед тобой ответ.

– Сказал, как отрезал, – одобрили присутствующие. – Поди прогуляйся, Груд!

– Нет, пусть спрашивает, – вмешался я. – Я не возражаю и готов ответить на его вопросы.

Такой оборот дела их вполне устраивал. Им хотелось послушать, как я буду выкручиваться.

– Погодите! – сказал Лем Гулливер. – Какая же игра без пари? Задавай первый вопрос, Груд, а потом подожди немного.

– Послушай, Гек, – начал Груд, – в самом начале ты блефанул с этой, как ты ее назвал, кубинской войной[41]. Привел смехотворную статистику этой стычки. Повтори ее, пожалуйста.

– Стоп! – сказал Лем. – Ставлю два против одного на ту и другую статистику. Два бэш против одного, что он ничего не вспомнит. Ну, кто согласен держать пари?

Все молчали с понурым видом. Лем, конечно, ехидничал, такой уж у него характер. Людовик рассердился и выкрикнул:

– Держу пари!

– Черт подери, я – тоже! – горячо поддержал его сэр Галаад.

– Идет! Кто еще?

Ответа не последовало.

Лем, потирая руки, злорадно ухмыльнулся:

– Держу пари, ставка та же, что Гек не ответит правильно ни на один вопрос из всего списка. Ну, что скажете?

Выждав с минуту, я ответил:

– Держу пари.

Ребята выразили мне шумное одобрение в пику Лему, который изрядно разозлился, но все же не хотел спустить дело на тормозах – о, нет! Это было бы на руку другим. Когда все утихомирились, он сказал:

– Стало быть, ты держишь пари, ты сам! Одобряю твое решение. Отвечай на вопросы.

Приятели уткнулись в записи Груда и напряженно ждали.

– Мы послали на Кубу семьдесят тысяч солдат

• Предыдущая
• 27/31
• Следующая