Женщина нашего времени - Томас Рози - Страница 8

— Да, вся ты в этом.

— Ты не согласна со мной?

— Я не знаю. Я не знаю, что люди обещают, когда женятся, но я хорошо представляю себе те обещания, которые нельзя так легко не выполнять.

«Однако они не выполняются, — с грустью подумала Харриет. — Они не выполняются, и без любви или привязанности все это не имеет смысла. Было бы совсем по-другому, если бы у нас были дети. Если бы были».

Она не сказала этого, помня о том месте, где они только что были, и зная, что Джейн хотела бы иметь ребенка, но так и не смогла найти для него отца. Она нашла себе прибежище в суровости.

— Я не понимаю, почему ты защищаешь омерзительное поведение Лео?

— Я не защищаю. Ты знаешь, что я думаю о Лео. Я просто пытаюсь посмотреть с обеих сторон.

— И в этом вся ты.

Это заявление заставило их обеих рассмеяться. Возникла маленькая искорка долгожданного смеха, которая разрядила напряжение. Они склонились друг к другу так, что их плечи соприкоснулись.

— Что ты собираешься делать?

— Он уехал до послезавтра. Я думаю, что некоторое время я поживу дома. Мне бы хотелось поговорить с Кэт так мягко, как только я смогу. По ее мнению, Лео настолько безупречен, насколько полагает Эйврил. Ну, может быть, только не совсем уж полное совершенство. Это было бы просто невозможно.

Она засмеялись снова. Джейн знала свекровь Харриет.

— Затем я буду искать квартиру. Я надеюсь, что мне удастся получить половину стоимости нашей квартиры. Я еще серьезно не задумывалась об этом. Я только решила, что мы уже больше никогда не будем вместе — Лео плюс Харриет. Харриет легче будет остаться одной.

Джейн строго взглянула на нее:

— Хорошо. Ты ведь знаешь, что можешь жить у меня столько, сколько захочешь.

У Джейн был собственный крошечный домик в Хакни — гостеприимное жилище, почти всегда полное людей.

— Спасибо, — сказала Харриет, зная об этом.

Джейн откинулась на спинку стула:

— Хотела бы я знать, что сейчас происходит недалеко отсюда.

— Беспомощность ухудшает положение. Подумай, каково сейчас Дженни и Чарли.

Они сидели за столом в винном баре и, заканчивая без всякого удовольствия бутылку вина, вели унылый разговор. Трудно было достаточно долго думать о чем-то, кроме больного ребенка, и о том, каким испытаниям должно быть подвергнуто его крошечное тельце.

Наконец они расплатились по счету и вышли на теплую вечернюю улицу. Они чувствовали, что не смогут заставить себя что-то съесть. Харриет не испытывала никакого желания возвращаться в свой по-новому непривычный дом, хотя и понимала, что она должна начать самостоятельную жизнь, которая со временем станет для нее обычной. Выбора у нее не было.

Они прошли немного вместе и остановились там, где встретились раньше, по дороге в больницу.

— Ты уверена, что не хочешь поехать со мной в Хакни? — спросила Джейн.

— Нет, спасибо. Я подумаю о твоем предложении через некоторое время.

— Тогда, спокойной ночи. — Они на мгновенье прижались друг к другу. Щека Джейн была очень теплой и мягкой.

— Позвоню тебе завтра.

— До завтра.

Харриет вернулась в квартиру, которая уже не была ее домом. Она снова обошла все комнаты, прикасаясь к вещам, которые уже не были их общей собственностью, и думала.

За пять минут до полуночи зазвонил телефон, всего один раз, так как она сразу сняла трубку.

Чарли сказал ей, что Джеймс Джонатан пережил операцию, после которой его вернули в реанимационное отделение, но через некоторое время у него остановилось сердце. Врачам удалось восстановить сердцебиение, однако оно было слабым, со значительными перебоями и через некоторое время угасло.

— Дженни держала его на руках, когда сердце остановилось.

Чарли плакал. Слезы покатились по лицу Харриет.

— Я сожалею, Чарли. Я так сожалею.

Жизнь Джеймса Джонатана продлилась меньше двух дней.

Харриет вошла в спальню, легла в темноте и заплакала о нем.

Отправляясь к матери на Сандерленд-авеню, Харриет не взяла своей машины. Хотя машина была припаркована возле дома и ключи лежали у нее в сумке, Харриет, проходя мимо, даже не взглянула на ее сверкающие поверхности. Она прошла в конец улицы, повернула направо и пошла в сторону от реки по направлению к станции метро.

В давнюю пору своей независимой жизни, до встречи с Лео, до того, как у них появились квартира и машина, Харриет всегда ездила к Кэт на метро. Ее мать и отчим жили на южной окраине Лондона, где узенькие улочки, состоящие из домиков с террасами, дают начало широким пригородным автострадам с отходящими от них тупиками.

Это было очень неудобное и утомительное путешествие с двумя пересадками, а потом от станции метро надо было еще ехать на автобусе, однако сегодня нужно было быть готовой снова повторить этот путь.

Харриет едва заметно улыбалась, пробираясь через небольшой уличный рынок, обходя прилавки, заполненные цветной капустой, индийскими хлопчатобумажными рубашками и дешевыми магнитофонными кассетами.

«Вернуться домой к матери? — поддразнивала она сама себя. — Не попробовать ли?»

Нет, это невозможно. Она была близка с Кэт и чувствовала потребность объяснить ей, что произошло. Она ехала к матери, как к своей подруге.

Харриет вышла с другой стороны рынка и увидела станцию метро на противоположном углу улицы. На тротуаре перед входом в метро валялись гнилые апельсины, очистки от овощей и картонные коробки из-под гамбургеров.

Небольшая группа панков и помогающих рыночным торговцам парней расположилась возле парапета. Они внимательно осмотрели ее, когда она проходила мимо. Харриет считала, что она уже слишком стара и так давно замужем, что не может представлять интереса для уличных бездельников, однако сегодня она напомнила сама себе, что ей еще нет и тридцати и что она уже больше не замужем.

Она поймала взгляд одного из рыночных парней. Он выпятил нижнюю челюсть и просвистел сквозь зубы:

— О, дорогая! Могу я жениться на тебе?

Это было не слишком большой победой, однако приободрило ее. Она улыбнулась более ласково, чем это требовалось, и кивнула.

— Отлично, я буду ждать тебя, — крикнул он ей вслед.

Харриет прошла через узкий вход в кассовый зал, и плотный, душный воздух метро окутал ее. Она опустила монету в автомат, прошла через турникет и спустилась в толпе людей, отправляющихся за покупками в это субботнее утро. Эскалатор понес ее вниз, превратив в одну из частиц бесконечной ленты спускающихся голов, похожих на необычные кегли.

Поезд был переполнен. Харриет втиснулась в вагон, заполненный спрессованными телами, и схватилась за свисающую ручку. В сумке у нее была сложенная газета, но она не могла даже вынуть ее, а не то чтобы развернуть и почитать. Вместо этого Харриет стала рассматривать окружающих ее пассажиров.

Прямо под ее локтем сидела молодая негритянская пара с маленькой девочкой, оседлавшей колени отца. Волосы ребенка были заплетены в упругие косички, и она была одета в белоснежное платье с рюшками. Девочка с сияющей улыбкой посмотрела на Харриет, и она тоже ответила ей улыбкой. Молодые родители с гордостью понимающе кивнули.

Улыбка осталась на лице Харриет и тогда, когда она продолжила осмотр пассажиров. Рядом с ней стояли три молоденьких девушки, направляющиеся в западную часть города, чтобы потратить свою недельную зарплату на одежду. За ними стоял толстый мужчина в рабочей спецодежде, а за ним — два сутулящихся мальчика с наушниками на голове. Здесь были также старушки, туристы в плащах, иностранные студенты, мужчины средних лет с восковыми лицами — все притиснутые друг к другу и терпеливо потевшие.

Харриет не возражала быть частью этой разнородной массы, она даже испытывала к ней определенное расположение. Она подумала, что это — как бы срез всего города, загнанный под землю, и она сама является частицей его.

Когда она сделала пересадку, толпа поредела. Сейчас она ехала против течения субботних покупателей, и в вагоне было много свободных мест, однако Харриет все еще не развернула газеты. Она смотрела через противоположное окно на бесконечный бег трубопроводов и думала. В конце линии метро она была почти единственным пассажиром в поезде. Она поднялась по замусоренным ступенькам через все слои станционных запахов, вышла из метро и села в автобус. Харриет забралась на верхний этаж автобуса. Когда Лиза была еще ребенком, они вместе с Кэт всегда забирались наверх, любуясь окружающими ландшафтами и мельканием жизни за окнами первых этажей.