Женщина нашего времени - Томас Рози - Страница 4

Он бросил рубаху, сделал два шага и захлопнул дверь, соединяющую смежные комнаты. Мгновение Харриет стояла безмолвно, глядя на все это. Конечно, Лео снова откроет дверь, и будет одет, и там уже не будет модели, и он поблагодарит ее за то, что она купила билеты в кино, и они уйдут, чтобы провести вечер вместе.

Она ждала, но были только молчание и закрытая дверь. Невозможно было даже представить, что же Лео и эта девица делают за закрытой дверью.

Медленно, молча Харриет закрыла наружную дверь и снова оказалась в темноте. Она не захотела нажимать на выключатель из-за его предостерегающего щелчка. Она стала тихо спускаться по лестнице, прижав ладонь к холодной, гладкой и кривой поверхности стены, вдоль которой она шла.

Харриет не могла потом вспомнить, как она попала домой. Она полагала, что, должно быть, прошла этот путь, машинально двигаясь в потоке людей, спешащих домой.

Оказавшись в своей квартире, она обнаружила себя бродящей по комнатам, трогающей различные предметы, берущей в руки вазы, книги, украшения, как будто бы она никогда не видела их раньше. Она подходила к каждому окну и, прижав лоб к стеклу, смотрела на давно знакомые ей виды. Ей трудно было поверить, что она прожила здесь четыре года сразу после того, как вышла замуж. Теперь ей все казалось незнакомым; дом незнакомцев. Она не знала, что делать с собой в этих комнатах. Дома не было продуктов, чтобы приготовить ужин, потому что обычно их покупал один из них по дороге домой. Сегодня вечером они должны были обедать в таиландском ресторане.

Наконец она села в викторианское кресло и попыталась прийти в себя. Она пробежалась кончиками пальцев по гладким шляпкам обойных гвоздей и выглянула в темнеющее окно. День заканчивался, на небе с редкими облаками разливался розовым цветом закат.

Харриет почувствовала, как клещи оцепенения начинают постепенно отпускать ее. Она стала размышлять. Сначала это потребовало от нее больших усилий, как будто бы она забыла, как это делается. В квартире стояла тишина, и даже на улице было необычно спокойно.

Она думала о своем замужестве. Она пыталась вспомнить, сколько прошло времени с тех пор, как они перестали приносить друг другу счастье, и пришла к убеждению, что она вообще не может точно определить границы счастья. Она знала так же хорошо, как таблицу умножения или слова некоторых песен, что они, вероятно, были счастливы вместе. Лео был евреем, и его процветающие родители возражали против женитьбы своего единственного сына. Эта оппозиция родителей только усилила решимость Харриет и Лео пожениться немедленно. Конечно, тогда они были счастливы. А потом?

Она могла вспомнить то время — отдых, когда шел непрерывный дождь, а для них это не имело никакого значения; длительную поездку, которую они совершили вместе; маленькие семейные торжества, которые она давно уже не могла вспомнить — только радость от них. И это все ушло. Она пожалела, что они не запомнились ей. Теперь они живут вместе, но это только унылое сосуществование.

Харриет хотелось знать, когда же у ее мужа появились другие женщины. Сколько и как часто. Воспоминание о высокой девушке с ее плоскостями света и тени вновь вернулось к ней.

Харриет подумала и о самом Лео. Он был красивым, упрямым и забавным. Женщины всегда тянулись к Лео так же, как и она в свое время. Она знала, что он был из той породы мужчин, которым трудно выразить свои чувства словами. Или, может быть, не столько трудно, сколько не нужно.

На улице быстро темнело. У Харриет возникло чувство, что вместе со светом угасает и обычная жизнь, грани реальности тихо рассыпаются и превращаются в тонкую пыль. Ей стало грустно и даже больше чем грустно, потому что все ушло безвозвратно.

Уже стемнело, когда она услышала, как поворачивается ключ Лео в замке. Она как бы оцепенела и неподвижно сидела в темноте. Он вошел, щелкнул выключателем возле двери, и она заморгала от яркой вспышки света.

Они смотрели друг на друга, пытаясь точно определить, насколько велика их взаимная враждебность. Харриет достаточно хорошо знала Лео для того чтобы не ожидать искреннего раскаяния. Лео, как маленький мальчик, обычно старался спрятать свою вину под нахальным пренебрежением. Однако сегодня она вообще не могла предсказать его поведения. Его лицо было замкнутым и холодным. Она слышала, как с легким шумом земля вокруг них рассыпалась в пыль.

— Извини, что тебе пришлось увидеть это, — жестко сказал Лео. — Тебе следовало позвонить по телефону или воспользоваться звонком.

В этих словах не было попытки навести мосты, хотя она на это и не надеялась. Она знала, что, в любом случае, для этого уже нет оснований. Харриет сказала первое, что пришло ей в голову:

— Ты выглядел нелепо.

Он пристально посмотрел на нее.

— Знаешь ли ты, Харриет, какой ты человек? Ты бессердечная и самодовольная. Ты действуешь, как машина.

«Возможно он и прав», — подумала Харриет. Она, конечно, не верила в то, что она такая, но она вполне допускала, что они могут знать друг друга лучше, чем знали самих себя.

— Были ли еще такие случаи, Лео? До сегодняшнего вечера? Ты можешь сказать мне правду?

— Да.

— Что да? Ты будешь говорить мне правду или были другие девушки?

— Были другие девушки.

— Сколько? Давно ты занимаешься этим?

— Три или четыре. Восемнадцать месяцев. Может быть, два года.

— Ты даже не знаешь точно?

— Какое это имеет значение?

Харриет резко встала. Она подошла к окну и посмотрела на улицу. Там уже горело уличное освещение, но по тротуару еще катался мальчик на роликовой доске. Она наблюдала за тем, как он сновал между фонарными столбами. Она решила было задернуть занавеску, но ей не хотелось оставаться здесь, в этой квартире. Стоя спиной к Лео, она услышала, как он вышел на кухню и вынул из холодильника пиво. Затем он вернулся в комнату и бросил кольцо от банки, которое с легким звоном упало на ближайший поднос. Харриет повернулась к нему. Ее спина и ноги болели от долгого сидения без движения.

— Итак, что ты намерен делать? — спросила она его.

Она почувствовала, что почва под ее ногами все быстрее и быстрее разваливается на куски. Повсюду расползаются глубокие трещины, и уже некуда поставить ноги.

— Делать? Я не знаю, что здесь делать.

Харриет почувствовала, что у нее немеют губы. Раньше при их ссорах она уже делала такие намеки, но это было скорее для того, чтобы испытать не его, а свое собственное восприятие этой мысли. Но сейчас она сказала:

— Прекрати, Лео. Соглашайся на развод.

Она сказала это решительно, так как понимала, что то, что может произойти, будет окончательным. Сегодня вечером они перешли ту последнюю черту, от которой еще можно было возвратиться назад.

Нахальство и самоуверенность, которые были частью Лео все те годы, что она знала его, казалось, покинули его, и осталась одна оболочка. Он тяжело опустился в викторианское кресло, и его руки бессильно упали между коленями.

— Если ты так хочешь… Я не знаю… Я не знаю, чего я хочу.

— Ты несчастен?

— Да, я несчастен.

— И я тоже, — прошептала Харриет.

Однако уже не было пути, по которому они могли бы безопасно шагать навстречу друг другу. В наступившей тишине Харриет пошла на кухню и начала механически наводить там порядок, хотя в этом не было никакой необходимости. Через несколько минут зазвонил телефон. Она посмотрела на часы с цифровой индикацией, висящие над духовкой. Было десять минут двенадцатого. Для обычного звонка было поздно. Она сняла висящую на стене телефонную трубку и, отойдя, присела на стол.

— Прошу прощения, Харриет, надеюсь, ты не спишь?

— Чарли?

Это был Чарли Тимбелл, муж ее старой подруги Дженни. Чарли был также и ее другом.

— Прошу прощения, — повторил он. — Я понимаю, что поздно.

Харриет сильнее сжала в руке трубку.

— Чарли, что случилось?

— Это с Дженни. У нее началось кровотечение.

Дженни была на тридцать второй неделе беременности. Харриет начала считать дни.