Часовой - Трускиновская Далия Мейеровна - Страница 7
- Предыдущая
- 7/9
- Следующая
– Что ты имеешь в виду?
– Вот что. Ты еще не красишь глаза?
– А ты считаешь, что мои глаза нужно красить?
– Пятерка. Ну так вот – ты не красишь глаза, зато у тебя длинные волосы и ты измышляешь себе прически. Поэтому ты привыкла к тому, что у тебя в хозяйстве полно шпилек и нет коробочки с тушью. Я заметил – ты искала именно шпильки. А теперь…
Он заставил меня, исходя из ватного жгутика, нарисовать словесный портрет своей жены. Сперва я растерялась – в университете этого не проходили. Потом вспомнила Шерлока Холмса и заговорила весьма бойко. Ингарт согласно кивал мне, поправлял, когда меня уж слишком заносило.
– У тебя есть фантазия, волчонок. Это хорошо. Я так и думал. Только непонятно, на что ты ее в жизни употребишь.
– Можно подумать, что ты готовишь меня в агенты ЦРУ! – фыркнула я. – Последняя стадия – словесный портрет. Остались только прыжки с парашютом, а все остальное мы уже проходили.
Ингарт усмехнулся и пододвинул ко мне чашку.
– Не все разведчики прыгают с парашютом. И не это для разведчика, на мой взгляд, главное. К тому же ты так визжишь, что приземлишься аккурат к дверце поданного экипажа с соответствующими зарешеченными окошками.
– А что главное для разведчика?
– Умение ждать. Просто жить и ждать.
– Чего?
– Своего мига. Ты не думай, что у них жизнь, как в кино, голые блондинки, погони по крышам и схватки в старинных замках. Это, может, раз в жизни у одного из сотни разведчиков случается, а лучше, чтобы вообще не случалось. Если за разведчиком гонятся по крыше, значит, он плохо сработал. Вот за тобой бы точно погнались.
– Это почему еще?
– Хотя бы потому, что ты до сих пор не заметила, что нас здесь трое.
Первая мысль была – бесшумно вошла жена Ингарта, стоит в дверях и качает головой, слушая наш разговор. Я резко повернулась. Ее не было. Я пробежалась взглядом по всем местам, где бы мог спрятаться человек, и сурово уставилась на Ингарта.
Он молча взглядом же указал на угол дивана. Из-под бахромы покрывала выглядывал кот.
– Прошу любить и жаловать, мой сожитель Курупиру, – представил Ингарт. – Только не вытаскивай его за шиворот, он этого не любит. Он этого даже Хелге не позволяет.
– Что такое Курупиру?
– Леший в лесах Амазонки. У него зеленые глаза, и он почти бессмертен. Его можно только задушить, и то по каким-то особым правилам.
– Похож, – согласилась я, и мы выманили Курупиру из-под дивана. Он оказался огромный и пушистый, дымчато-серый в размытых полосах и с огромными пятнадцатисантиметровыми усами.
– Я люблю его, – сказал Ингарт, лаская зверька. – Он свой парень.
– А за что ты его любишь? – Я тоже стала гладить Курупиру.
– Мы, люди, волчонок, ищем в детях и животных свое отражение. Ну, в какой-то мере продолжение. Это та тихая и постоянная любовь, которая начинается со сходства, в отличие от любви между мужчиной и женщиной, которая, наоборот, начинается с самых нелепых парадоксов.
– Ты считаешь, что Курупиру похож на тебя?..
Я чуть было не принялась со щенячьим азартом перечислять усатость, мохнатость, когтистость и прочие достоинства Куру-пиру. Но почувствовала, что шутка сейчас была бы не к месту. Странно, но Ингарт о своей любви к коту говорил совершенно серьезно.
– Мы действительно похожи. Вот я пропадаю целыми днями черт знает где, а он сидит и ждет, и вся его сознательная жизнь проходит в ожидании. Это сегодня он тебя испугался, а вообще он всегда встречает меня у двери и ласкается.
Жизнь Ингарта тоже была ожиданием… Я поняла, что он невольно признался в этом. И не могла не поспешить на помощь.
– А может быть, все наоборот? – спросила я. – Может быть, он все понимает иначе? Он считает, что ты доверил ему сторожить квартиру. Ты приходишь, и он докладывает тебе, что с заданием справился, день прожит не зря, злоумышленники не проникли.
– В один и тот же поступок истолкователи могут вложить настолько разный смысл, что впору спятить, особенно если поступок – твой, – ответил Ингарт. – Перестаешь понимать, что же это было на самом деле. А в одну и ту же жизнь – тем более…
Я задумалась и не ответила. За окном начинало темнеть. Полагалось бы зажечь свет. Я подумала об этом, но света мне не хотелось, а хотелось, чтобы наступил полумрак и Ингарт рассказал еще что-нибудь, о чем можно так же углубленно размышлять.
– А ожидание бывает и смешным, – ни с того ни с сего продолжил Ингарт. – Вот вообрази себе такой вариант. Где-то в городе Н. был склад боеприпасов. И у ворот стоял часовой, чтобы вредители не пробрались и не подожгли. Потом наступило мирное время, боеприпасы куда-то увезли, склад разрушили, а часовому предложили другую работу. «Нет, – говорит часовой, – я останусь стоять здесь». – «Глупый, – отвечают ему, – посмотри, на месте склада детская площадка, песочница и качели. Их ты, что ли, будешь охранять?» – «А вдруг остался позабытый снаряд? – говорит часовой. – А вдруг враги ночью придут и подорвут его? Или днем? Что останется от вашей площадки?» – «Успокойся, – отвечают ему, – вероятность того, что здесь забыт снаряд или еще что-то опасное, приближается к нулю. Врагов тоже всех перебили. Так что ты спокойно можешь сдать автомат и заняться другим делом. Ты ведь образованный, неглупый, даже талантливый, ты просто переутомился и тебе мерещится невесть что». – «Нет, – говорит часовой, – я все-таки останусь. Ведь эта вероятность еще не равна окончательному нулю. И если придет враг, будет кому его обезвредить». И тогда его оставили в покое. Он стоял и ждал, стоял и ждал. И никто никогда не пришел. А сколько дел он мог за это время переделать – это осталось на его совести. Словом, оказалось, что все – бесполезно.
– А если бы враги все-таки пришли?
– Ну, тогда часовому дали бы орден. И то, что выглядело смешным и нелепым, те же самые люди, которые над ним потешались, назвали бы подвигом. Важен результат, волчонок. Судят по результату. Если бы Курупиру задержал вора, перегрыз ему горло и отнял похищенное имущество, об этом писали бы все газеты мира. А раз он этого вора не поймал – то просто проводит жизнь в бесполезном ожидании.
– Но если он ждет не вора, а тебя – то ожидание все-таки не бесполезное?
- Предыдущая
- 7/9
- Следующая
