Супружеская жизнь - Базен Эрве - Страница 14

• Предыдущая
• 14/65
• Следующая

Мариэтт, пожалуй, думает то же самое. Ее мнение по какому-либо серьезному вопросу — будь то религия или политика — узнать трудно. Ее интересуют больше вещи конкретные, чем отвлеченные, в ее репликах и отрывочных суждениях скорей ощутимы не доктрины, а эмоции. Она не будет вас заверять, что все это вполне убедительно: ну, там Юпитер и Юнона или Бог-отец и Богоматерь. Но странно, что христианская религия принадлежит исключительно мужчинам.

— От папы и до викария — одни только мужчины. Когда церковь обсуждает наши проблемы, кого об этом спрашивают? Женщин? Никогда! Только старых холостяков в сутанах.

Единственная почесть, возданная женскому полу, почесть по-настоящему великая — это тайна воплощения Иисуса в человека благодаря Богоматери, Пресвятой деве. Однако в прославлении девственности как особо привилегированного состояния есть что-то обидное для женщины.

— Ну скажи, почему такое отвращение ко всей этой механике, раз сам бог ее изобрел? Они там, в Риме, плодятся и множатся, а к нам такие требования предъявляют!

И наконец, существует ад. Мариэтт, для которой Любовь была и будет бесконечной, находит, что было бы достойнее, если б и бог никогда не уставал любить людей. А как же быть с адом? Она колеблется и вот уже становится еретичкой.

— Ну знаешь ли, ад, да еще оборотень, что бродит по ночам…

Что касается всего остального, то она вполне ортодоксальна, совесть у нее спокойна и она не будет принимать чью-то сторону. Одно дело думать, а верить в это — совсем другое. Стоит ли рисковать своей уверенностью в сегодняшнем дне ради каких-то вечных истин?! Искренность и притворство превращают древо жизни в рождественскую елку, на которой, кроме шоколадок в блестящих обертках, висят и младенцы Иисусы из леденцового сахара (причем самые наиподлинные, с нежной плотью), золотые и серебряные гирлянды, звезды, шары и вечное счастье, которое обещает вам бог.

И еще я открыл, что ее принципы экономии ставят мою экономию под удар.

Я люблю подводить итоги. От них зависит мое равновесие. Живет во мне некий бухгалтер, и он отлично уживается со служителем правосудия, эмблемой которого являются весы.

Мариэтт же считается только с реальной ценностью вещей сравнительно с их ценой. В конце концов купить много по дешевке — значит мало расходовать. Во всяком случае, некоторые траты ей кажутся уже не расходами, а сбережениями. Покупка холодильника, например, — основа бережливости, ведь это помогает сохранить все скоропортящиеся продукты, значит, можно сразу накупить побольше по дешевой цене, к тому же экономия времени. То же самое и со стиральной машиной, вытеснившей целую флотилию плавучих прачечных на реке Мэн. Так и с пылесосом, который обрек на безработицу многих поденщиц. Такую же выгоду принес с собой телевизор, ведь он дает возможность совсем бесплатно получать любую информацию у себя дома, смотреть спектакли, фильмы, спортивные состязания. Нет денег? Ну, это теперь не имеет никакого значения! Можно сейчас же получить все, что вам угодно, а оплатить потом. У меня на примете есть фирма, дающая в кредит. Зато какую экономию предоставляет нам обладание всеми этими вещами: ведь это сокращение затрат и просто выгодно.

Я почти не преувеличиваю. И естественно, пытаюсь тормозить. Мариэтт еще не купила и четвертой части тех вещей, о которых она мечтает. Но газовое отопление — некая компания продавала его, конечно, «за бесценок», брала лишь стоимость установки — уже освободило Мариэтт от угля. Что касается всякой хозяйственной аппаратуры, то наиболее необходимое у нее есть. И еще кое-что: сушилка для волос, вафельница, тостер, сбивалка. И не кажется ли мне, что ей нужен телевизор, хотя я счел необходимым повременить с его покупкой, так как ежемесячные выплаты уже вдвое превысили ренту, полученную Мариэтт в приданое и обеспечивающую ей душевное спокойствие.

— Вы слишком уж торопитесь! — твердит Тио.

Но мадам Гимарш была в таком восторге, что ее доченька сама перекрасила ванную комнату.

— Просто трудолюбивый муравей! — восхищалась она.

Итак, в стрекозе скрывался муравей. Доходы Гимаршей от торговли значительно превышали мои скромные заработки: они могли тратить много денег на всякого рода технические новинки или приятный летний отдых. Их дочки воспитывались, как они утверждают, «без претензий». Однако у дочек сложились свои привычки. Меня несколько беспокоит, что по брачному контракту у нас совместное владение имуществом (правда, это ограничивается лишь приобретениями, сделанными в браке). Я доволен, что настоял на одном пункте — за мной привилегия управлять имуществом. А то ведь у Гимаршей сама супруга ведает кассой, и муж без ее разрешения не может взять даже тысячу франков. Габриэль также сама выдает Эрику карманные деньги, предварительно проверив, сколько он ей принес домой в конверте. И Мариэтт, видно, надеялась, что я ей полностью передоверю денежные дела.

— А ты не хочешь, чтоб я всем этим занялась? — сразу же предложила она мне. — Тебе будет спокойней работать.

Спокойней, но под опекой. К счастью, мое положение адвоката подсказало мне необходимую реплику:

— Я просто не представляю себе, как мои клиенты будут бегать за тобой каждый раз, когда им понадобится уплатить мне гонорар.

Это моя заповедная зона. В дальнейшем я сделал вид, что не понимаю намеков мадам Гимарш на «современный принцип равноценности подписи». Потом посмотрим. Я хотел бы быть потверже в денежных делах, которые считаю не подлежащими женской власти, хотя бы ради того, чтобы не страдало самолюбие кормильца семьи. Каждому свое: состояние — мужу, звонкая монета — жене, то, что моя мать называла «договор водоема с краном» и добавляла со значением:

— Водоем опустеет, если кран подтекает.

Кран начал подтекать. Первые месяцы Мариэтт «не могла свести концы с концами». Я ей добавил еще пять кредиток, снова концы не сошлись. А моя мать довольствовалась меньшей суммой. Я попросил маму разобраться, в чем же дело. Сначала она отказалась:

— Это слишком щекотливый вопрос.

Но как-то, воспользовавшись отсутствием Мариэтт, мама осмотрела нашу кухню. Корзинка с великолепными яблоками, бифштексы из вырезки, виноград, купленный зимой (стало быть, тепличный), изобилие банок гусиного рагу с белой фасолью и других консервов, куча брошенных в мусорное ведро остатков встревожили ее гораздо больше, чем богатейший набор всякой домашней утвари, приобретенной Мариэтт. Поскольку я не обнаружил во всем этом большого греха, мама строго осудила и меня:

— Так, значит, вы оба считаете, что консервы стоят дешевле и что самое дорогое обязательно самое лучшее?

Мама удалилась, ничего больше не сказав. Я подозреваю, что она заходила на улицу Лис, чтоб повлиять на некоторые дела поделикатней — это ей свойственно. К нам заметно зачастила мадам Гимарш и особенно рассудительная Габриэль, которая умела разрешать самые сложные проблемы. Начались какие-то тайные сборища и совместные закупки на рынке. Мариэтт мне не говорила ни о чем. Но время от времени, хотя расходы несколько уменьшились, она все же вздыхала:

— Кстати, дорогой, не мог бы ты подбросить мне еще десять тысяч франков…

Отвратительные мысли мучили меня тогда. Я думал, какая же у меня была легкая жизнь прежде, когда я был холост. Порой мне даже казалось, что содержать женщину в своем доме куда дороже, чем на стороне. И все-таки я выдал Мариэтт еще пять тысяч франков.

— Извини меня, больше не могу.

Конечно, она мечтала получить больше, но удовольствовалась и этим. Результаты оказались малоутешительными. Кое-как свели концы с концами. Говядина сменилась кониной. Вместо салата-латук покупали более дешевую зелень. Исчезло жаркое, его место заняло рагу. И все время слышался шелест добрых советов. Нас ежедневно посещали Гимарши.

На этот раз виноват я. Я вернулся из суда, Мариэтт встретила меня, как обычно. По крайней мере, внешне так выглядело: нам не всегда хватает чуткости разгадать выражение лица. К тому же самолюбие мое было уязвлено: мне только что сделал резкое замечание старшина адвокатского сословия за нарушение, в котором я, в сущности, совсем не был повинен.

• Предыдущая
• 14/65
• Следующая