Тихая, как последний вздох - Алекс Джо - Страница 5

Алекс поднял голову и, нахмурив брови, посмотрел в окно. Потом улыбнулся. У него появилось смутное предчувствие, будто он знает, о чем мистер Мелвин Кварендон хочет поговорить с ним во время ленча, на который его пригласил.

Кто-то из завистников, а их у нее было много, сказал, что Господь по доброте своей наделил Дороти Ормсби только одним настоящим талантом: умением оставаться подростком. Стройная, красивая, светловолосая, она смотрела на мир голубыми, чистыми и неизменно невинными глазами. Стоило ей появиться в дверях какой-либо из многочисленных редакций в Сити, высматривая с полной обаяния беспомощностью свободное место, где она могла бы быстро, почти без поправок, набросать одну из своих коротких, жестких, гениально точных рецензий, всегда со стула тут же поднимался кто-нибудь из ее бесчисленных седеющих старших коллег и с дружеской улыбкой предлагал ей место, любезным жестом указывая на свою пишущую машинку. И она с присущим ей девичьим обаянием всегда принимала эти явные доказательства признания ее весенней красоты.

А правда заключалась в том, что Дороти Ормсби писала рецензии уже пятнадцать лет, причем последние десять являлась непререкаемым авторитетом и судьей в обширной области, содержавшей все то, что на издательском рынке входит в понятие «детективная литература». Ей исполнилось тридцать семь, и она говорила об этом поразительном факте громко и уверенно при каждом удобном случае, а возникающий по этому поводу всплеск недоверия всегда приносил ей подлинное, глубокое удовлетворение. Дошло даже до того, что Малая энциклопедия высказываний великих людей обогатилась год назад фразой Дороти Ормсби: «Очень просто быть восемнадцатилетней, когда тебе столько и есть!»

А сейчас рецензентка открыла сонные глаза, медленно повернула голову налево, увидела, что светящиеся стрелки часов показывают почти полдень, и легко встала, опустив ноги на пушистый ковер. Она зевнула и обнаженная, как Ева, двинулась на цыпочках к двери ванной. Посреди комнаты она остановилась и огляделась. Сквозь неплотно задвинутые шторы падала узкая полоска света. Мужчина, которого Дороти оставила в постели, по-прежнему спокойно спал. Она с нежностью посмотрела на его темную, кудрявую, едва видимую в полутьме голову. Он дышал ровно. Она улыбнулась. Хоть это продолжается уже два месяца, сегодняшняя ночь была такой же приятной, как и все предыдущие. Но время расставания неизбежно приближалось. Так было всегда. Она не смогла бы определить, в каких закоулках подсознания пробуждались первые признаки, но как только они появлялись, она знала наверняка, что это случится. Словно внезапно и необратимо стали высыхать родники страсти, сердечности и преданности, которые еще день назад били так бурно.

Дороти вошла в ванную и тихо прикрыла за собой дверь. Она по-прежнему улыбалась. Она знала, что эти родники вскоре забьют с новой силой. Но это будет уже другой мужчина, хотя она еще не представляла, кто им станет. Она была одинокой и, в отличие от почти всех окружающих ее женщин, хотела жить и умереть, ни с кем не связываясь и никого по-настоящему не любя. Она не переносила страданий, ревности и, прежде всего, компромиссов, которые бы вторглись в ее жизнь вместе с человеком, имевшим право задавать вопросы.

Дороти открыла кран над ванной, накинула халат и вышла. Миновав библиотеку и узкий темный холл, она подошла к входной двери. На соломенном коврике стояла бутылка молока. Дороти взяла ее и заперла за собой дверь. Только сейчас она обнаружила на полу холла большой конверт, брошенный через щель для писем. Она подняла его и вернулась в ванную комнату, поставив по пути молоко на столик в кухне. Дороти сняла халат и ступила в ванну, не закрывая кран. Затем взяла конверт и разорвала его. Взглянув на буклет, она распечатала второй конверт:

Она быстро прочла письмо один раз, затем второй и машинально закрыла кран, потому что вода уже достигла края ванны. Потом обронила письмо на коврик и окунула руки в воду. Несколько минут она лежала с закрытыми глазами. Событие обещало быть интересным, а поскольку собирался весь цвет общества, от которого в известном смысле зависело ее существование, следовало бы там присутствовать. Внезапно она нахмурилась.

— Нет, его там не будет… — прошептала Дороти, — а если б даже был, — она пожала плечами, — пожалуй, он уже перестал меня ненавидеть. Прошло столько времени. Три года? Нет, четыре…

Она потянулась за губкой, спрашивая себя, с какой это целью КВАРЕНДОН ПРЕСС устраивает всю эту потеху. Улыбки уже не было на ее лице.

Когда она вышла из ванной комнаты, красивый смуглый юноша сел в постели и сладко зевнул.

— Кофе, — прошептал он. — Умоляю.

— Повелевай! — она подошла и поцеловала его. — Любой твой приказ будет выполнен без промедления.

Но она ошиблась. Некоторое промедление все же возникло. Это случилось из-за того, что он вдруг протянул руки, обнял ее за плечи и привлек к себе. Она закрыла глаза и обняла его с неясным чувством, что обнимает кого-то другого. Впрочем, это чувство исчезло так же быстро, как и возникло. Поцелуи, которыми смуглый юноша покрывал ее тело, не давали собраться с мыслями. Она лениво решила, что пока не будет думать о предстоящей встрече в замке с этим грозным названием… каким же названием? Она стала дышать все быстрее. Мистер Кварендон, его гости, ее воспоминания и черное каменное строение с зубчатой башней заколыхались, погрузились в розовый туман и исчезли.

В детстве лорд Фредерик Редленд не проявлял даже тени тех пристрастий, которые впоследствии почти полностью овладели его умом. Будучи мальчиком, за пять лет, проведенных в Хэроу Скул, он прочел ровно столько же детективных романов, сколько прочел бы за это время любой другой мальчишка, а может даже меньше, поскольку не отличался особой живостью ума и, не желая плестись в хвосте, должен был проводить над школьными учебниками больше времени, чем другие.

Все изменилось во время последних, перед окончанием школы, каникул. Он проводил их в старинной резиденции Редлендов в графстве Саррей и однажды вместе с отцом отправился поохотиться на фазанов. День выдался солнечный, безветренный и тихий. Они шли в десятке шагов друг от друга, но фазаны явно переместились сегодня в другую часть обширного парка, потому что их нигде не было видно.

Внезапно юный Фредерик остановился. Отец еще какое-то время продолжал идти вперед, но, обернувшись, заметил, что сын стоит, глядя на нечто, лежавшее рядом с буйно разросшимся кустом можжевельника.

— Что ты там увидел? — крикнул он.

Мальчик не ответил. Он поднял руку, призывая отца движением ладони.

Спустя минуту они стояли рядом, разглядывая лежавшую в траве девушку в мини-юбке и белой блузке. У нее были стройные ноги и загорелые руки. Ее длинные светлые волосы слиплись от уже почти черной, запекшейся крови. То, что осталось от лица…

— Не смотри, — сказал отец, осторожно прикоснувшись к его плечу.

— Почему, папочка? Я уже взрослый. Меня это не пугает.

Старый лорд вздрогнул. Голос сына прозвучал так спокойно, будто в траве лежал убитый фазан.

— Идем домой, — сказал отец. — Надо немедленно сообщить в полицию. Это не похоже на несчастный случай.

— Это убийство, — Фредерик оглянулся на лежавшее в траве тело, прежде чем двинулся за отцом. — Никто не может нанести сам себе подобные раны.

Потом приехала полиция, машина с врачом и двумя санитарами, какие-то люди расставили штативы на поляне, а шеренга полицейских медленно прочесала весь парк и отрезок ведущей к нему дороги в поисках следов. Много дней велись опросы всех, кто жил поблизости или случайно оказался в этой околице. Но девушки никто не знал, и нигде не обнаружился дом, в котором бы ждали ее возвращения. Никто ничего не видел, не слышал и не встречал подобным образом одетой молодой женщины.