Люблю, убью, умру... - Тронина Татьяна Михайловна - Страница 42
- Предыдущая
- 42/99
- Следующая
— Как — кого? Своего отца!
— Ах, вы про того художника… — сообразила я. — Брусникина я нашла, но он не мой отец.
— Как же так, не может быть… — заволновалась она. — Ты говорила с ним?
— Говорила. Он сказал, что у него в принципе не может быть детей. Он бесплоден.
Алиса помолчала немного, видимо, переваривая услышанное, потом с возмущением произнесла:
— Врет. Наверняка врет! Эти мужики…
— Нет, Алиса, я ему верю.
— Да? Но тогда я ума не приложу… Больше у нее, то есть у твоей мамы, никого не было.
Бедная мамочка, если бы ты была жива! Я бы не стала слушать лекции о кройке и шитье, я спросила бы тебя о моем отце…
— Кто знает… — мрачно произнесла я. — Алиса, вы знаете некоего Георгия? Должны знать — вы сами говорили, что у вас был с ним роман. Он тоже художник, друг Брусникина…
— Ну как же, как же! — зачастила она. — Этого нельзя забыть! Но при чем тут Гоша? Это у меня был с ним роман, а не у твоей мамы…
— Брусникин утверждает, что у него был повод ревновать маму к Гоше.
— Ну здрасте! — вскипела Алиса, и голос у нее от возмущения стал совсем тонким и прозрачным, как папиросная бумага. — У него, наверное, старческий склероз случился! Брусникин все перепутал!
— Алиса… но ведь в жизни всякое бывает, — тихо произнесла я. — Он утверждает, что даже поссорился с этим Гошей-Георгием из-за мамы.
Ревнивцы способны ревновать даже к фонарному столбу! — патетически воскликнула та. — И, потом, дружочек, ты плохо знала свою маму. Она не могла никого предать — ну, разумеется, если ей не давали повода. Как сейчас помню — я ей сказала, что у меня серьезные виды на Гошу и что я намерена связать себя с ним узами брака…
Она выражалась витиевато и туманно, но тем не менее я очень хорошо понимала ее.
— А что сказала мама? — машинально спросила я. Глупый вопрос о разговоре тридцатилетней давности — Алиса не могла, не должна была помнить его во всех подробностях, но она тем не менее ответила бойко, почти не задумываясь:
— Она очень взволновалась. Она вообще, если ты помнишь, была весьма чувствительной женщиной. Даже иногда чересчур чувствительной… Она заплакала, обняла меня и пожелала мне счастья. Да, еще уточнила, действительно ли я так сильно люблю Гошу. Я ей сказала, что жить без него не могу. Ну, буквально — что он нужен мне как воздух…
Я помолчала, представив себе тот давний разговор. Две близкие подруги сидят рядом, одна другой признается, что любит одного молодого художника, что жить без него не может…
— Алиса… — прошептала я. — Теперь все ясно!
— Что?
— Все, все… Знаете, что было на самом деле?
— Что? — растерянно спросила Алиса. — Дружочек, ты меня пугаешь…
— Нет-нет, подождите. Я думаю, что догадалась, но нужно все проверить. Брусникин дал мне адрес своего бывшего друга, я должна к нему съездить и кое о чем расспросить.
— Брусникин дал тебе Гошин адрес? — со странным выражением произнесла Алиса.
— Да, он живет где-то в районе Ильинки…
Девочка моя… — с великим сожалением остановила меня Алиса, и я услышала, как она вздыхает на том конце провода. — Он жил там когда-то. Гоша умер. Три года назад. Разве я не сказала тебе? Брусникин, разумеется, этого не знал, а я знаю… — Да?
— Увы! Ты уже ни о чем не сможешь спросить его.
— Тогда все остальное не имеет никакого смысла… — пробормотала я.
— Ты будешь продолжать поиски? У меня есть адрес Любочки Гейзер — она живет в Лос-Анджелесе, ей можно написать письмо… Вдруг она знает что-нибудь такое, чего не знаю я?
— Нет, спасибо. И вообще… Жила я тридцать лет без отца и дальше без него как-нибудь обойдусь!
Я положила трубку и снова взяла в руки шелковистую ткань. Морозные узоры переливались под моими пальцами, сверкали перламутровым блеском — было так жаль нарушать их ровную гармонию. Но делать нечего — мелом я нанесла контуры выкройки, потом решительно взмахнула ножницами.
Они рассекали ткань легко, без всякого сопротивления. Слегка закусив губу, я сосредоточенно вырезала детали своего будущего свадебного наряда — в этом деле была важна твердая рука.
«Он умер. Если он и был моим отцом, я все равно этого никогда не узнаю. И никогда его не увижу. Он умер…»
За окном свистел ветер, бросая в стекло колючий снег, уютно светила лампа над столом.
А было все, наверное, так… Геннадий Брусникин любил мою маму. Очень любил и ревновал к своему другу Гоше. Художники, богема… В романе Андрея Калугина тоже речь идет о художниках — о большой страсти, без которой и сотворить ничего нельзя… Так вот. Мама отвечала Брусникину взаимностью, но потом поняла, что ей ближе Гоша — ведь такое в жизни часто происходит, да?..
Я встряхнула вырезанные детали и сложила их друг с другом, сколов булавками.
Может быть, она сильно полюбила его. Но Алиса сказала своей подруге, моей маме, что жить не может без Гоши. Мама с ее чертовой принципиальностью решила, что не имеет права мешать подруге. Она заплакала. Она пожелала Алисе счастья и заплакала, потому что навсегда отрекалась от своего счастья. Она любила Гошу и, может быть, уже знала о том, что ждет ребенка. Она решила вернуться к Брусникину, но тот особой радости не выказал, узнав о ее беременности. Она ушла и от него. Тут, собственно, история и заканчивается.
Я поставила на стол швейную машинку, включила ее в сеть, подвела ткань под иглу. «Игла должна соответствовать толщине и структуре ткани, — говорила мама. — Если ты будешь шить легчайший шифон иглой для обычного хлопка, то рискуешь все испортить. В любом деле важны мелочи!»
У Алисы с Гошей тоже что-то не заладилось, и они расстались. Прошли годы, прошлое забылось, и уже не имело значения, кто кого любил, от кого были рождены дети… Однажды в веселой компании Алиса решила потанцевать с каким-то из последних маминых женихов. Маме это не понравилось. Наверное, она все-таки не забыла прошлого, не забыла о том, что когда-то пожертвовала своим счастьем ради подруги. И тут эта самая подруга на ее глазах вытворяет такое… Мама обиделась на Алису. Она с ней поссорилась. Навсегда. Боже мой, почему жизнь нельзя переписать заново, как черновик?!
- Предыдущая
- 42/99
- Следующая
